После того разговора Полина долго размышляла о новой моде, прикидывала выиграет лично она или нет от укорачивания юбок и ношения телесного цвета чулок… После того, как окончательно пришла к выводу, что начальница отдела чуринского универсального магазина совершенно права, и она от этих новшеств выиграет, Полина успокоилась и постепенно, не спеша стала “прибарахляться”.

Тем не менее, беспокойство о родных, нет нет, да и ввергало ее в глубокую депрессию. Особенно долгой таковая случилась, когда однажды, придя из офицерского собрания, Иван сообщил ей, что Омский кадетский корпус еще в 19-м году эвакуировали и сейчас он находится во Владивостоке… Целых полторы недели, пока Иван ездил на поезде во Владивосток, нашел там на острове Русском нынешнюю дислокацию корпуса и все выяснял, Полина жила во “взведенном” состоянии, надеясь что Иван приедет не один, а с братом… Но, увы, Иван вернулся один, и кроме того, что Володя не эвакуировался с корпусом, а остался в Омске, ничего сообщить не мог.

Надежда на наследство Ипполита Кузмича после посещения Полиной Дуганова получила новый мощный импульс. Тем не менее, на скорое урегулирование всех “формальностей” рассчитывать не приходилось. Потому, ничего не оставалось, как поскорее истратить имеющиеся у них бумажные деньги… и даже залезть в “НЗ” потратити некоторую толику золотых империалов. Полина обегала едва ли не все магазины города, пока не приобрела у того же “Чурина” сразу несколько платьев, туфель, шляпок, белья впрок, приглядела кое что и из зимней одежды. Все это так ее захватило, что она, казалось, на время вычеркнула из памяти свое недавнее прошлое. “Прибарахлившись”, она могла уже быть “принята”, например, в доме у бывшего главнокомандующего войсками Колчака генерала Дитерихса, других видных деятелей эмиграции. Полину не могли не заметить, и Решетниковых все чаще стали приглашать на всевозможные званые обеды и ужины. Иван сначала сопровождал жену в форме, но ее состояние тоже оставляло желать лучшего, потому и ему пришлось прикупить и одеть цивильный сюртук.

На все эти застолья, заканчивавшиеся обязательными танцами под граммофон, Иван ходил с неохотой. Он не мог не видеть, что его приглашают потому, что у всех этих поиздержавшихся высоко и просто превосходительств возник интерес к видной и по всему каким-то образом сумевшей вывезти из России немалые деньги жене есаула. Полину часто приглашали танцевать. Ивану, конечно, это было неприятно, хоть он и знал, жена надеялась, что именно на таких “мероприятиях”, он подыщет себе подходящее место работы. Предложения были, но они его не устраивали, какие-то коммивояжеры, мелкие чиновники в управлении КВЖД с мизерной оплатой и “на побегушках”. В конце-концов работу ему тоже нашла Полина. После одного из туров вальса с очередным “важным” кавалером, она подошла к Ивану и зашептала ему на ухо:

- Ваня, есть вакантная должность приказчика в фирме у самого Чурина…

Иван и тут согласился не сразу, но так как испытывал все более сильные угрызения совести от того, что фактически живет за счет жены, и из своих денег не может ей даже купить подарок на именины… Полина же более всего опасалась, что Иван не выдержит столь длительного безделья и, поддавшись на уговоры своих знакомых в офицерском собрании, решит ехать в Приморье, или еще куда-нибудь воевать. Ведь бывших офицеров на все лады агитировали вступать, как в вооруженные силы белого Приморья, так и в китайскую армию. Здесь, в Китае тоже назревала большая война. Полина, сама того не осознавая, полностью прониклась мыслями своего отца, что надо не воевать, а просто ждать, и тогда Бог даст, они живыми и здоровыми вернутся в свое отечество, и заживут старой, устоявшейся, привычной жизнью. Уже осенью 21 года, она нашла и для себя место. То была хоть и мало оплачиваемая, но почетная должность воспитательницы в пансионате “Очаг”, приюте для девочек-сирот, дочерей погибших офицеров. Этот пансионат учредила супруга генерала Дитерихса и пригласила работать в нем Полину. Иван же начал свою службу у Чурина.

Иркутский купец Иван Яковлевич Чурин открыл отделение своей фирмы в Харбине в 1898 году, то есть одновременно с закладкой самого города. Да 17 года фирма в основном торговала здесь мануфактурой и другими товарами русской промышленности. Но в ходе гражданской войны магазины и предприятия Чурина в России были “экспроприированы” советской властью и харбинское отделение срочно было преобразовано в промышленное товарищество. Взамен потерянных российских поставщиков фирма нашла новых, в основном в Европе. Также самым тесным образом она была связана и с манчжурским рынком, местными поставщиками и покупателями. Фирма “Чурин” на своих предприятиях дала работу сотням русских беженцев, спасла от голода и обеспечила их семьи. До 90 процентов служащих фирмы составляли выходцы из бывшей Российской империи.

После собеседования, произошедшего в двухэтажном здании правления фирмы, Ивана определили в сельскохозяйственный отдел, приказчиком в отделение автомобилей и сельскохозяйственных машин. Иван, будучи кавалеристом, имел об автомобилях весьма смутное представление, но что касается сельхозмашин, он как сын хлебопашца, выросший в зернопроизводящем районе разбирался неплохо. Руководство фирмы дало три месяца в качестве испытательного срока, в течении которых Ивану надлежало изучить устройство импортных, в основном немецких сенокосилок и веялок, молотилок и прочих сельхоз машин. Пришлось вспоминать, изучаемый им в кадетском корпусе и юнкерском училище, “deutch”, чтобы читать и переводить техническую документацию. Далее ему предстояло ездить по Маньчжурии рекламировать и продавать те сельхозмашины в различных, желательно крупных хозяйствах, коих тогда там было немало, в том числе и русских…

17

Однажды вечером, за несколько дней до нового 1922 года, Иван закончил рабочий день, вышел из своей конторы, располагавшейся неподалеку от берега Сунгари, и пошел к пятачку у яхт-клуба, где обычно кучковались извозчики. На середине заледеневшей реки хорошо видны освещаемые электрическими фонарями специальные леса, с помощью которых из большой ледяной глыбы выпиливали православный крест высотой почти в три человеческих роста. Его готовили к празднику Крещения Господня. Впервые здесь так праздновали крещение год назад в январе 1921 года. Иван остановился, засмотрелся на работу “ледяных дел мастеров” и невольно вспомнил, что переживали они с Полиной в том же январе 1921 года… Буквально мороз пошел по коже, хоть было и не очень холодно, и он совсем не мерз в своем дубленом полушубке. Но от осознания того, что здесь проходил торжественный крестный ход, церковная служба, купание в крещенской проруби… когда в это же время он и его жена измученные, голодали, мерзли и даже могли погибнуть. Нет, прошло время и Ивану все это уже не казалось кощунством, ведь они сейчас тоже вкусно и сытно едят, регулярно моются, хорошо одеваются, ходят в оперу и оперетту, в кинематограф… когда буквально рядом, в Приморье по-прежнему идут бои, льется кровь, люди мучаются, мерзнут, голодают… умирают, наверняка сейчас мучаются в Усть-Бухтарме его родители и родители Полины. Но надо жить, если Господь дает им такую возможность. Потому они тоже собирались на Крещение идти сюда, к этому чуду ледяной архитектуры, принять участи в крестном ходе. Полина в чуринском ателье мод, теперь уже как жена служащего фирмы, сшила со скидкой новую шубу из шкурок черно-бурой лисы и такую же шапку, чтобы в этом наряде встретить праздник, пообщаться со знакомыми. Ох, сколько за сравнительно небольшой срок у них появилось новых знакомых, в первую очередь у Полины. Как легко она сходилась с людьми, как уверенно вошла в это общество, в этот город, будто всю жизнь жила среди этих магазинов, салонов, цирюлен-парикмахерских, расцвеченных огнями иллюминации зазывающих витрин. Казалось, она только и делала, что думала какую обнову прикупить, или как поэффектнее перешить платье, или одеть к платью то или иное украшение. Иван иной раз даже совершенно терялся рядом с ней. Изумлялись и некоторые их новые знакомые, когда узнавали, что она всего-навсего казачка из глубокой провинции.