Как-то само собой получилось, что Решетниковы довольно быстро отдалились от тех, кто приехал вместе с ними. Бывшие аннековцы почти все, и холостяки, и семейные, осев в городе, влачили довольно жалкое существование, либо в самых неблагоустроенных районах Харбина, или вообще не найдя пристанища в городе пристроились где-нибудь в небольших населенных пунктах в полосе отчуждения КВЖД. Им едва хватало средств, чтобы иметь скудный стол и крышу над головой. Вообще, многие из тех почти двухсот тысяч белоэмигрантов, скопившихся в Харбине и неподалеку, прибыли почти без средств и не могли самостоятельно добыть их здесь, существуя в основном на всевозможные благотворительные пожертвования. Иван с Полиной отлично осознавали, что им очень повезло. Даже их собственных денег и тех, что дал Тихон Никитич, вряд ли хватило бы чтобы здесь выйти “в свет”, найти хорошую работу для Ивана, но с деньгами, доставшимися им от Ипполита Кузмича, все это стало возможным. Они жили как наиболее обеспеченные эмигранты некупеческого сословия и даже лучше многих сторожилов с дореволюционным стажем. Да, им повезло, им помог Бог. Так чего же этого стыдиться, надо просто жить.
Когда Иван, полюбовашись на ледяной крест, на извозчике приехал домой, он застал Полину в слезах и сразу понял, пришли какие-то плохие вести из Усть-Бухтармы. Так оно и оказалось. В Харбин из Урумчи прибыли несколько офицеров и казаков из состава личного конвоя Анненкова. Они до конца оставались рядом с атаманом, но когда стало ясно, что из заключения его теперь выпустят не скоро, решили идти следом за уже ушедшими полками. Они собирались добираться до Приморья. Один из офицеров родом из Усть-Каменогорска, был семейный, в дороге его жена захворала и умерла, оставив на его руках пятилетнюю дочурку. Офицер хотел пристроить ее в пансион генеральши Дитерихс и там встретился с Полиной. Он-то и поведал печальные известия, полученные от бывших большенарымских повстанцев поодиночке и группами сумевших просочиться через границу. Рассказал он и о казни Тихона Никитича и Степана…
- Господи, папа! Умнее его я человека не знала!!… Если их проклятой власти не нужны такие люди, то это не власть, а банда, пришедшая чтобы поверховодить, наворовать и удрать с ворованным, а на страну им наплевать!- заплаканные глаза Полины сверкали ненавистью.
Иван тоже сидел как в воду опущенный, хотя и осознавал, что Анненков, отправляя Степана в тыл к красным, скорее всего обрекал его именно на такой конец. Иван, в общем, морально был готов к подобному известию о брате. Но то, что расстреляли и Тихона Никитича, это и его потрясло. Тесть, такой хитроумный, изворотливый, умудрявшийся ловко лавировать между Анненковым, отдельским начальством, новоселами… - и на тебе, на этот раз не смог увернуться, попал под все перемалывающий молох. Иван надеялся, что тесть и при большевиках будет не последним человеком в Усть-Бухтарме и по родственному поможет отцу с матерью, которым как родителям двух белогвардейских офицеров сейчас наверняка приходится нелегко.
- Поля… успокойся милая, сейчас уже ничего не сделать,- Иван обнял жену, и та зарыдала уже на его груди.- А как там мои, отец, мама… Домна Терентьевна, он про них ничего не говорил?- спросил он после того как Полина немного затихла.
- Нет, откуда ему знать, он же сам все с чужих слов… Нам бы с теми перебежчиками поговорить. Но они там, в Синцзяне остались. Я уж и сама, и о маме, и о твоих думала и передумала, каково им сейчас там. За что такое наказание, ну откуда у людей столько злобы!? Ну победили вы, так возрадуйтесь и будьте милосердны, война же кончилась!… Нет, горе побежденным, мстят и не помышляют, что рано или поздно это породит ответную ненависть и так без конца,- она вновь зашлась в рыданиях.
- Ладно, Поля,- Иван вновь привлек ее к себе.- Пойдем поужинаем… и выпьем… помянем Тихона Никитича, Степана. Выпьем и полегчает… пойдем…
Они выпили, причем Полина выпила целую стопку, желая не только помянуть отца, сколько облегчить свое моральное состояние, снять стресс. Но первая ее совсем не взяла, Иван налил по второй, Полина выпила и … словно отключилась, перестала плакать, замолчала, уставившись в одну точку. А Иван, напротив, словно приняв эстафету, разговорился. Говорил необычно зло, саркастически, чего с ним давно уже не случалось:
- Эх Поленька… Говоришь, откуда у людей столько злобы? Вот я у себя в конторе сижу, нас в комнате всего пять приказчиков, трое моложе меня, местные, здесь выросли, здешнее коммерческое училище закончили. И как ты думаешь, кто они, кто их родители?
- Откуда же мне знать… наверное какие-нибудь служащие железной дороги или местные купцы?- отстраненно пожала плечами Полина, не понимая смысла вопроса заданного Иваном.
- Есть такие, у одного отец давно уже у Чурина служит, у другого папаша бывший начальник каких-то железнодорожных мастерских. А остальные трое сыновья простых паровозных машинистов, токарей… Представляешь дети рабочих здесь сумели поступить и закончить коммерческое училище. Здесь в Харбине, в Китае. Могли бы они такое сделать в России? Никогда. А здесь не в России, но за счет России, они сумели, и образование получить, и в люди выйти. Где в самой России простой рабочий мог столько зарабатывать, чтобы детей своих в гимназиях и училищах обучать, такие дома иметь и так жить?!- голос Ивана дрожал от негодования.- Я видел как простые люди жили и до войны и после. Везде, где бы мне не приходилось бывать, во всех губерниях жили очень плохо, и рабочие, и мужики в деревнях. А вот здесь, в Китае для тех же сословий чуть не рай устроили. Видала, и дома с верандами не только для больших чиновников, но и для рабочих и мелких служащих. Специально строили хорошие казенные дома, с палисадниками, садами, сараями, чтобы скотину, если что, держать можно было. Местные рабочие, пожалуй, лучше нас казаков здесь жили, хоть мы по социальному статусу служилое сословие и выше считались. В нашей станице, самой зажиточной в войске, далеко не у всех казаков дома были богаче, чем у здешних рабочих. Помнишь, я тебе говорил, пришлось как-то побывать в доме у того, что отец из токарей, видел как они живут. И все эти их дома, квартиры с водопроводом, паровым отоплением еще двадцать лет назад строили. Здесь Россия строила, а в самой России что!? Нищета, убогость, зарплата в два, а то и более раз ниже, чем здесь, а если с нашими риддерскими и зыряновскими бергалами ровнять, так и во все четыре раза. Знаешь, как до семнадцатого года называли Харбин и полосу отчуждения КВЖД? Счастливая Хорватия. Это по имени бывшего управляющего дорогой генерала Хорвата. А разве Хорват здесь такую счастливую жизнь обеспечил? Ведь они все здесь, начиная от того же управляющего, до последнего кочегара за счет остальной России так жили. Я вот узнал, что здесь одного казенного жилья без малого триста тысяч квадратных метров построили, а те рабочие и служащие кто этого жилья не получил имели четвертную надбавку к жалованью, квартирные, чтобы снимать и оплачивать квартиры. Где еще такие условия за счет казны предоставляли!? Ну, чтобы нашим правителям, царю догадаться построить несколько таких счастливых мест в самой России? Нет… плевать на то, что внутри страны творится, а здесь заграничная концессия, здесь иностранцы смотреть будут, надобно им пыль в глаза пустить, чтобы видели, что и русские могут человеческую жизнь устроить. Здесь ведь в конце семнадцатого года большевиков почти не поддержали местные рабочие, а зачем? Они же тут как сыр в масле катались, и революция им была совсем без надобности. А в России, почему все рабочие, да и многие деревенские за большевиками пошли? Да потому что жили в основном как собаки, и, понятное дело, власть ненавидели. Да если бы хоть чуть-чуть побольше о народе думали никакие бы Ленины-Троцкие такую смуту не смогли поднять бы. Ан нет, в своей стране большинство народа с хлеба на квас перебиваются, а тут за границей чего только не понастроили, пусть все видят, как Россия преобразила этот далекий дикий край. Здесь все наладили, а у себя!?… В игрушки играли, вот и доигрались,- Иван раздраженно махнуд рукой. Полина по прежнему скорбно, не перебивая внимала мужу, который отложил ложку и словно забыл, что перед ним стынет ужин.- Я там, в конторе как белая ворона. Они же ничего-ничегошеньки не знают и не понимают, что Россия, которая их двадцать лет кормила, отрывая от себя, уже погибла, и что времена их блаженства тоже сочтены. Особенно кто молодые, совершенно не понимают. Те что постарше догадываются, но тоже не до конца. Сегодня начальник отдела меня вызывал, после того как о делах переговорили, спрашивает: “Как Иван Игнатьич думаете, скоро ли наши от Хабаровска до Иркутска дойдут”? У него, видишь ли, в Иркутске недвижимость, два дома. Говорит, каждый день молюсь, чтобы уцелели. Я его, конечно, не стал расстраивать, говорю, зимой особо не навоюешь, вот летом быстрее дело пойдет. А самого так и подмывает брякнуть: штатская гнида, да Хабаровск наши взяли ценой крайнего напряжения сил и больших потерь, и сил этих больше уже нет. Сейчас красные из России подтянут несколько резервных дивизий, отдадим и Хабаровск, и опять пятиться будем, пока за японские спины не спрячемся. А как японцы из Приморья уйдут - все, и Владивостоку конец.