— Так и быть, побей, раз тебе так хочется, но сперва послушай меня.

— Ну?

— Присмотрись к Петеру.

— А что в нём такого особенного?

— Он человек хороший и к тому же вдовец.

На меня сразу повеяло сватовством.

— Что ж из того, что он вдовец? — ощетинилась я.

— Я тебе не предлагаю выходить за него замуж, — спокойно убеждала меня Нонна, — просто присмотрись. Симпатичный, хороший семьянин, прилично зарабатывает… ОЧЕНЬ прилично зарабатывает!..

— … и согласится переехать в СНГ, — заключила я.

— Разве тебе не хочется закрепиться здесь? — удивилась Нонна.

— Я здесь ещё не осмотрелась, — призналась я. — Очень уж отличается быт там и тут. Словно на другую планету попадаешь.

— Ну, вот и осмотрись, — вкрадчиво сказала Нонна, выталкивая меня из кухни. — И присмотрись. Не забывай, что тебе не двадцать.

— Забудешь, так напомнят, — проворчала я.

На веранде на вынесенных стульях уже расположилась мужская часть общества. По совету Нонны, я пригляделась к Петеру и выяснила, что внешне он ещё интереснее, чем показалось мне вначале, но менее красив, чем Хансен. Вот если бы Петер был Хансеном, а Хансен Петером, я бы не колебалась и все силы употребила на то, чтобы ему понравиться, но он не был моим златокудрым героем, поэтому я направила внимание на выискивание его недостатков. Если бы мне удалось найти что-то, его порочащее, то сомнения исчезли бы сами собой, а если в далёком будущем появятся сожаления, то потребуется лишь вспомнить непростительный недостаток кандидата в женихи — и сожалеть будет не о чем.

Я, конечно, не стояла и не глазела на Петера, а глянула разочек украдкой, натолкнулась на подозрительный взгляд горбуна и села в шезлонг, чувствуя себя не очень свободно. К счастью, Марта оказалась приветливой девочкой и совершенно не дичилась. Оторвавшись от отца, она подошла ко мне и, положив куклу мне на колени, принялась на датском объяснять её достоинства.

— Вы любите детей, Жанна? — спросил горбун и пояснил, хмуро покосившись на Петера. — Это вопрос датчан, но мне тоже интересно.

— Терпеть не могу, — сказала я, — и не знаю, о чём с ними говорить, но дети почему-то этого не понимают и никогда не оставляют меня в покое. А датчанам скажите, что я просто о б о ж а ю детей. И вообще, Леонид, переводите, пожалуйста, мои слова полестнее для меня.

Дружинин ухмыльнулся и что-то сказал Петеру. Тот засмеялся.

— Что вы ему сказали? — насторожилась я.

— Только то, о чём вы попросили напоследок, — ответил горбун.

Я поняла, что, как бы обдуманно я ни говорила, он всё равно будет переводить по-своему.

— Тогда почему он смеётся? — угрюмо спросила я.

— Это хороший смех, — сказал горбун. — Очень лестный для вас.

Ханс о чём-то заговорил, обращаясь к Дружинину, но и посматривая в мою сторону. Я была уверена, что речь снова идёт обо мне, поэтому занялась Мартой, а вернее — её куклой. На моё детство большое влияние оказал старший брат, поэтому в то нежное время меня интересовали только ружья, пистолеты, солдатики и, как уступка моему полу, плюшевые и меховые зверюшки. Куклы я стала ценить лишь в зрелом возрасте, но, разумеется, не с точки зрения игры, а с чисто эстетической. В кукле, которую я сейчас держала на коленях, не было внешней прелести, какая бывала (в нашем СНГ даже об игрушках приходится говорить в прошедшем времени) во многих советских куклах. Наоборот, меня неприятно удивило её слишком взрослое лицо и по-женски сформированная фигура, но играть с ней оказалось настоящим удовольствием. Прежде всего, Марта дала мне послушать, как её любимица говорит «мама», открывая при этом рот. То, что глаза у Берты закрывались, меня не удивляло, потому что и наши куклы умеют их закрывать, но вот открывающийся кукольный рот — явление для меня новое и неожиданное.

Что-то щебеча, Марта отбежала к отцу и, порывшись в его кармане, извлекла на свет божий уменьшенную копию бутылочки с соской, ложку и крошечную куколку. Вернувшись ко мне, она на примере куклы показала мне сложный процесс кормления детей, причём рот Берты неуклонно открывался в нужный момент и закрывался, когда ложка или соска отнимались от губ. Покормив куклу, Марта повела её гулять по моим коленям, держа её только за руку, а ноги Берты передвигались автоматически, без посторонней помощи, слегка сгибаясь в коленях. Чтобы не пропустить такое чудо, я по собственной воле покинула шезлонг и сама (О благословенные длинные юбки!) повела куклу за руку, а она вышагивала по полу, как ни в чём не бывало, философски принимая смену поводыря. Куда годятся прославленные Барби и Синди в сравнении с Бертой! В довершение всего, вероятно, чтобы меня добить, Марта изогнула руки куклы, сунула в них маленькую куколку и заставила Берту ходить, укачивая дочку.

Выявив все достоинства куклы, я села на ступеньку и занялась более детальным исследованием сложной игрушки. Марта вертелась рядом, руководя моими действиями, а потом прижалась ко мне, обняв меня за шею. Вероятно, бедной девочке очень не хватало матери, потому что в её движениях читалось больше, чем детская ласковость, но, несмотря на жалость, которую я к ней испытывала, шея у меня начала болеть, и я посадила её к себе на колени, а затем оглянулась на примолкнувших гостей. Все трое с разными выражениями смотрели на меня, причём самый простодушный взгляд был у Ханса.

Удивительно, до чего общность языка сближает людей за рубежом! Разве смогла бы я чувствовать себя так легко с едва знакомым человеком на родине? Я была бы скована в его присутствии и не знала, о чём с ним говорить. Теперь же я нисколько не стеснялась горбуна.

— В чём дело? — строго спросила я.

Дружинин отвёл глаза, быстро взглянул на Петера и нахмурился.

— Не предполагал, что вы любите играть в куклы, — сказал он.

— И правильно делали, что не предполагали, — похвалила я его.

— Ну да, конечно, вы сейчас выступали в роли конструктора, — поддразнивал меня горбун. — Что же может сказать советский инженер о датских игрушках?

— Что будет бессовестно, если какой-то из наших чиновников вздумает рекламировать такую куклу по телевизору.

— Почему?

— Потому что наши дети не могут получить даже самые примитивные игрушки. Зачем же их дразнить такими куклами? От Барби они с ума сходят, что же с ними будет, если показать подобную Берту? А она дорогая? Все родители могут купить такую куклу для своих детей?

— Только состоятельные, — сказал Дружинин.

— Разве отец этой девочки миллионер? — удивилась я.

— Не миллионер, но богат, — нехотя ответил горбун, пристально глядя на меня. — Он возглавляет фирму по производству игрушек.

— Понятно, — оживилась я. — А эта кукла — продукция фирмы. Неплохая продукция. Так ему и передайте.

Горбун заговорил по-датски, а Петер почему-то засмеялся.

— Что вы ему сказали, Леонид? — возмутилась я.

— Перевёл ваши слова.

— Почему он смеётся?

Дружинин и глазом не моргнул.

— От радости, — объяснил он.

Я почувствовала, что к окончанию визита датчан успею возненавидеть горбуна, который делал всё, от него зависящее, чтобы выставить меня в невыгодном свете.

Петер вновь что-то сказал, улыбаясь мне и кивая.

— Он вас благодарит, а мне всё-таки надо уходить, — заявил Дружинин.

— Куда вы так спешите? — удерживала я его. — Что у вас за работа, которая не может подождать?

— Перевод на датский Некрасова, — ответил он, улыбаясь.

Для меня всё стало ясно.

— Так вот почему вы его так хорошо знаете!

— Ещё и поэтому, — согласился горбун, не умоляя, однако своих заслуг.

— А что вы переводите? — поинтересовалась я, усаживая Марту поудобнее для себя.

— "Три страны света". И представьте, застрял на середине, а время не ждёт.

Какое счастье, что года полтора назад я зашла в книжный магазин именно в тот день, когда там продавался этот роман, и неменьшее счастье заключалось в том, что у меня были с собой деньги.