Не подумайте, что моя жизнь в этот вечер и последовавшую за ним ночь свелась к пассивному ожиданию беды: на Руси не только не перевелись, но и умножились женщины, которые могли бы остановить на скаку коня, если бы эти благородные животные не стали редкостью, и войти в горящую избу, особенно если в этой избе находится импортная видеотехника. При невероятном всплеске преступности в СНГ, какая наблюдается сейчас, почти каждая советская женщина находится в состоянии готовности по мере сил дать отпор бандиту или квартирному вору. Дать отпор и, если возможно, бежать, пока не появилась милиция и не арестовала подвергшуюся нападению за превышение степени самозащиты. До сих пор моя роль в происходящих событиях была самой что ни на есть жалкой, но это вовсе не следствие моей слабости и беззащитности. Будь я одна, мне бы поневоле пришлось предпринимать самостоятельные шаги, где и проявилась бы моя способность к решительным действиям, но рядом оказался горбун, который так решительно отстранил меня от всех неприятностей, что я растерялась и полностью подчинилась его воле, словно это было очень естественно для меня, никогда ни на кого не полагавшейся, потому что полагаться было особенно не на кого. Правда, несмотря на свою стойкость, я сейчас не была бы против присутствия Дружинина, потому что нервы у меня не железные и их не мешало бы поберечь, но он ушёл и приходилось рассчитывать только на свои силы, подкрепляемые надеждой, что убийца побоится забраться в ярко освещённый дом. Именно поэтому в моих руках и оказались найденные весьма кстати молоток для отбивания мяса и топор, а сама я показалась себе чем-то средним между Чингачгуком и гангстером.

Время, однако, шло, никто не приходил, и моё внимание стало ослабевать. Молоток нашёл себе пристанище на одном конце дивана, топор — на другом, а сама я уселась между ними с тетрадью в руках и через несколько минут уже была увлечена новым эпизодом.

Звонок в дверь заставил меня подскочить. Мне был бы нежелателен даже телефонный звонок, потому что он вывел бы меня из состояния с трудом достигнутого душевного равновесия, но нежданный посетитель вселил в меня панический ужас. Я стояла в прихожей, держа в каждой руке по орудию кулинарного и плотницкого труда, и не решалась приблизиться к двери.

Второй звонок заставил меня переместиться на шаг, а третий, очень долгий и требовательный, — призвать на помощь разум. Стало ясно, что гость не уйдёт и будет продолжать трезвонить, пока его не впустят. Особенная настойчивость звонков позволила пробиться робкой надежде в невинном характере визита. Возможно, это пришла соседка Иры, а я вообразила себе невесть что. Её могла привлечь устроенная мной иллюминация, и добросердечная женщина хочет узнать, не случилось ли чего плохого и не нужна ли помощь.

Словно в подтверждение моей догадки, за дверью послышался женский голос, что-то кричавший по-датски, а следом — гулкие удары. Во мне вновь проснулась недоверчивость, потому что в нашем несовершенном мире существуют наводчицы, своим кротким обликом усыплявшие внимание хозяев, а вслед за ними в дом врывались бандиты. Сконцентрировав в себе решимость, я положила молоток на столик телефона, крепко сжала топор и рывком распахнула дверь, явив перед собой испуганную старушку, пялившуюся на моё устрашающее оружие. Переведя взгляд выше, старушка что-то залопотала, с нежностью оглядела меня и проскользнула в дом. Я была совершенно сбита с толку и осторожно выглянула за дверь, но поблизости никого не было. Осмелев, я вышла на веранду, выразительно поигрывая топором и всматриваясь в темноту. До меня не доносился ни единый звук, а глаза не разглядели даже смутной тени, но всё равно я ощущала чьё-то присутствие.

— Кто здесь? — неуверенно спросила я.

Меня окружало безмолвие. Если кто-нибудь и спрятался в одном из тёмных углов, то он затаил дыхание и не выдавал себя. Был бы у меня фонарь, мне было бы проще, но сейчас я была бессильна перед сомкнувшимся вокруг мраком. Мне следовало не искушать судьбу и сразу же уйти в дом, но громом ворвавшийся в уши скрип половицы заставил меня метнуть наугад топор и спастись за дверью, слыша за спиной характерный шум отскакивающего от летящего предмета человека и грохот падающего топора.

Руки у меня тряслись, и пришлось постоять около двери, прежде чем идти к водворившейся в доме незваной гостье, но этот неприятный миг всё же настал, и я предстала перед старушкой. Вновь послышалось лопотанье, в котором я долго не могла разобрать ни единого слова, пока, наконец, не было произнесено имя Мартина.

— Мартина нет, — сказала я и для верности показала на дверь.

Старушка открыла рот.

— Нет Мартина, — повторяла я, мотая головой. — He is not at home.

Я так хотела, чтобы старушка меня поняла и не приняла мой взмах в сторону двери на свой счёт, что даже перешла на осколки английского языка, удержавшиеся в моей памяти, но гостья, бывшая, по-видимому, родственницей Мартина, знала по-английски ещё меньше меня. Я уже начинала отчаиваться, но старушка вдруг перестала спрашивать про Мартина и перенесла на меня доброе, даже восторженное внимание, от которого я устала уже через пять минут. Старушка ворковала, рассматривая меня и ласково кивая, а я улыбалась через силу, стараясь не выдать своего утомления и растерянности. Наконец, мне удалось освободиться, и я стала знаками спрашивать, не хочет ли она поесть и лечь спать. Мне показалось, что последующий длинный монолог старушки относился к моему предложению поесть и отдохнуть и носил утвердительный характер, так что я кивнула старушке, улыбнулась и поспешила на кухню готовить чай. Опыт с Хансом показал мне, насколько несовершенен мой язык жестов, но согласие гостьи поесть и лечь спать было моим спасением, так что я убедила себя в том, что друг друга мы поняли правильно.

Зачем мне подробно описывать чаепитие и укладывание старушки в комнате Иры? Достаточно сказать, что я излила на неё столько заботы и любезности, сколько никогда ещё ни к кому не проявляла, так что обвинить меня в невнимании никто не сможет. Не хочу хвастаться, но, по-моему, гостья была очарована моей предупредительностью и, прощаясь на ночь, долго что-то говорила, улыбаясь особенно ласково.

Улыбка — это самый действенный и понятный язык у всех народов, но и самый утомительный, так что, уединившись в своей комнате, я была счастлива прогнать с лица выражение вынужденной и длительной радости. Но, даже избавившись от улыбки, я ещё долго чувствовала напряжение в мышцах рта и начала опасаться, что, если старушка зайдёт ко мне по какой-нибудь причине, у меня не будет сил снова растянуть губы. Впрочем, я недолго была занята раздумьями, потому что усталость давала себя знать, а появление в доме безопасной и беззащитной старушки странным образом успокаивало и вселяло уверенность в собственной безопасности.

Я спала долго и крепко, а проснувшись, уловила запах кофе и позвякивание посуды на кухне. По мнению многих, старые люди спят мало. Мне лично не удавалось убедиться в этой особенности стариков, но моя гостья, похоже, наконец-то подтвердит правильность этого высказывания. Наверное, она встала очень давно, успела выпить кофе и теперь моет посуду. Нехорошо получилось, что ей пришлось самой о себе позаботиться, но откуда мне было знать о её привычках?

Ароматный кофе дразнил меня, но ужас перед общением со старушкой был сильнее прихотей желудка, и я стала придумывать занятие по душе, которое поможет мне скоротать часок, а гостья будет думать, что я ещё не проснулась. Если я примусь за продолжение своей повести, то часа мне будет мало, но полистать знакомую книгу, не вчитываясь особенно, будет и приятно и полезно. Мой выбор пал на Островского, и я насладилась примерами русской речи, впитывая в себя особенно красочные выражения с тайным намерением применить их в разговорах с горбуном, если представится подходящий случай. Этот человек так живо откликался на цитаты, что вытряхнуть на него ворох старомодных фраз будет ни с чем не сравнимым удовольствием. Я представляла, какое у него будет при этом лицо, и даже не пыталась скрывать от себя, что буду с нетерпением ждать его прихода.