Горбуна так и передёрнуло, но он промолчал.

— Спасибо, я как раз не знал, куда деваться, — схватился за моё предложение писатель. — Я не помешаю, Леонид?

— Нет, — сдержанно ответил горбун, что можно было понимать по-разному, а Ларс понял как прямое разрешение.

Будь я на месте Ларса, я ни за какие богатства в мире не поехала бы с горбуном, не скрывающим, насколько ему нежелательно присутствие датчанина. Даже будучи на своём месте я не решалась взглянуть ему в лицо, не без основания полагая, что оно не светится добротой и ко мне.

Дружинин, не теряя времени даром, повёл меня к машине, торжественностью процедуры дав мне повод ещё раз почувствовать себя королевой, но королевой опальной, поскольку он молчал весь путь до машины, и молчание это красноречивее всяких слов выражало его недовольство моим поступком. Предоставленный самому себе Ларс шёл за нами и обратил на себя внимание только в тот момент, когда горбун открыл дверцу, приглашая меня занять переднее сиденье рядом с собой. Мне было бы спокойнее поместиться сзади, чтобы не чувствовать на себе хмурые взгляды, но я и без того внесла неприятные коррективы в его планы, так что вызывать ещё большее его неудовольствие не хотела.

— Красивый оттенок, — сказала я, прикоснувшись к сверкающей поверхности машины.

Мужчины очень тщеславны и, как я и ожидала, на лице горбуна отразилось лёгкое удовлетворение, но Ларс всё испортил, объявив, что лично он предпочитает серебристую краску, а красный цвет его раздражает и кажется ему чуждым Европе.

Если вы думаете, что, вспомнив о животном, которого тоже раздражает красный цвет, я упомянула о нём, то ошибаетесь.

— Да, скифы мы! Да, азиаты мы! — объявила я, не надеясь на точность цитаты, но с огромным достоинством. — Я русская и очень люблю яркие цвета. Неяркие цвета я тоже люблю.

Горбуну так понравились мои слова, что он перестал смотреть на меня с непроницаемой вежливостью и даже слегка улыбнулся.

— В таком случае, ваша машина должна быть ярко-красного цвета, — высказал предположение Ларс.

— Не угадали, — ответила я и забралась на отведённое мне место.

Я редко ездила в автомобилях и знакома только с «Москвичом» и старой «Волгой», так что особо сравнивать конструкцию салона в разных типах машин не могла, но всё же должна была мысленно признать, что едва ли когда-нибудь ещё раз буду занимать такое удобное кресло, а вокруг будет так красиво и просторно.

Приглушённые выкрики на датском языке привлекли моё внимание.

— Зачем вы пугаете бедное животное, Ларс? — спросила я, видя, что небольшая пёстрая собачка поджала уши и пугливо косится на разгневанного писателя, не отказываясь, однако, от намерения проскользнуть в сад.

— Почему он её гонит? — спросила я Дружинина.

— Зачем Ирина позволяет ей приходить?! — возмущался Ларс.

— Её приручил Мартин, — объяснил горбун. — Она всегда заходила к нему и получала лакомство.

— Ей надо отдать пирожное, — сообразила я.

— Незачем её приучать! — с неожиданной резкостью возразил Ларс. Я не подозревала, что он так не любит собак.

Горбун ничего не сказал.

Сообразив, что недоброжелатель скоро уедет, собака села в сторонке и виляла хвостом, умильно поглядывая на горбуна. Едва Ларс сел в машину и захлопнул дверцу, она деловито подошла к Дружинину, подставив ухо, чтобы его почесали, и, получив привычную порцию ласки, отошла и села у живой изгороди в ожидании того славного времени, когда останется одна и никто не сможет помешать ей обследовать сад.

— Какая забавная собака! — сказала я. — Она чья-то или бродячая?

— Чья-то, — ответил горбун. — Чья, не знаю, но её часто отпускают побегать. Пристегните ремень, Жанна.

Вот уж к чему советский человек не приучен, так это пристёгивать ремень, но созданная мной видимость пристёгнутого ремня одним движением рук горбуна была превращена в действительность.

— Она принадлежит одной старой… как это? — вмешался Ларс.

— Даме, — подсказала я.

— Нет, хуже.

— Женщине, — подал голос Дружинин.

— Не женщине, — отмахнулся писатель. — Есть такое хорошее русское выражение…

— Божьему одуванчику, — определила я.

— Нет.

— Старой карге, — предположил горбун.

Ларс только мотал головой и морщился.

— Ирина так хорошо сказала…

— Старой песочнице, — сразу догадалась я.

— Вот-вот, — обрадовался Ларс. — Такая же противная песочница, как и её собака.

Горбун хмыкнул и повёл машину по дороге. Такого спокойного плавного движения без рывков и покачивания и никогда не ощущала. В машине ли было дело или в состоянии дороги, а может, и в том и в другом сразу, но впервые езда в легковом автомобиле доставила мне удовольствие. До сих пор я предпочитала ездить или на автобусе и троллейбусе или, если была возможность, на очень тряской, но надёжной машине, которую в народе прозвали «козлом».

— Вы не ответили, какого цвета у вас машина, — напомнил Ларс.

— Я предпочитаю беззаботную жизнь, поэтому у меня нет машины, — ответила я, кляня в душе бестактность писателя.

— Какая связь между машиной и беззаботной жизнью? — удивился горбун.

— С появлением машины кончается беззаботная жизнь и начинаются заботы, как то: бензин, запчасти, ремонт, стоянка и так далее, не говоря уже о рёве сигнала среди ночи и необходимости бежать на улицу, чтобы узнать, угнали машину, только собираются угнать или снимают колёса.

Нарисованная картина даже мне показалась слишком безотрадной, поэтому я поспешила пояснить, что это только моя точка зрения, а за точку зрения оставшейся части советских граждан я не ручаюсь: судя по обилию машин, эта точка зрения не так трагична.

Горбун, ведущий машину на порядочной скорости, затормозил так внезапно и резко, что я испугалась, не попал ли кто-нибудь под колёса, но сам он был спокоен.

— Вы очень хорошо водите машину, Леонид, но остановки вам не даются, — сказала я.

Горбун бросил на меня косой взгляд и открыл дверцу со своей стороны.

— Сейчас мы составим компанию Ларсу, — пояснил он перед уходом, — а то он, наверное, чувствует себя лишним.

Датчанин сам нарвался на такое обращение, но всё-таки Дружинину не следовало опускаться до грубости. Если так пойдёт дальше, то прогулка превратится в тяжёлое испытание.

Горбун вернулся с Ирой, которая несколько растерялась от неожиданной встречи и приглашения проехаться вместе с нами. Я готова была возносить благодарность небесам за то, что в трудную минуту они послали мне подругу, а водитель уже направлял машину к шоссе.

— Вы чем-то расстроены? — тихо спросил он, обращаясь ко мне.

И он ещё спрашивает, не расстроена ли я!

— По-моему, это вы на меня сердитесь, — ответила я.

— Из-за чего я могу на вас сердиться? — холодно поинтересовался горбун.

— Наверное, из-за того, что я пригласила Ларса поехать с нами.

— А зачем вы его пригласили? — допытывался горбун.

— Мне стало его жалко, — объяснила я. — Да и вы совсем некстати напомнили мне, что у русских не принято предоставлять гостя самому себе.

Машина слегка вильнула.

— Посмотришь — сама доброта, а зазеваешься — и окажешься в нокауте, — пробормотал Дружинин.

Мои лучшие чувства были удовлетворены, так что теперь я могла позволить себе желание как-нибудь поднять настроение своего спутника.

— А что я такого сказала? — спросила я. — Всего-навсего вспомнила о пресловутом русском гостеприимстве.

— Всего-навсего… о пресловутом… — бормотал горбун.

— И теперь вы весь день будете на меня сердиться?

— На вас? Никогда! Вы проведёте чудесный день, но теперь я не повезу вас туда, куда хотел сначала.

— Слишком таинственно и непонятно. Чем вам могут помешать Ира и Ларс?

По губам горбуна скользнула неопределённая усмешка, но прямого ответа не последовало.

— А как насчёт ипподрома? — спросила я не оттого, что непременно хотела туда попасть, а просто чтобы поддержать разговор.

— С детства испытываю отвращение к верховой езде, — признался Дружинин.