— Что случилось? — осведомился Ларс, быстро подойдя к нам и давая понять, что готов вмешаться, если горбун позволит себе какую-нибудь вольность.

— Кажется, я знаю, что случилось, — тихо пробормотал Дружинин.

— Я вас не понимаю, — признался датчанин, пожимая плечами.

Горбун повернулся ко мне.

— Вернитесь на веранду, Жанна, — требовательно сказал он. — Пойдёмте, Ларс.

Я послушно отошла, охваченная тревогой, а Дружинин подхватил грабли, прихрамывая, обошёл цветник и приблизился к яме. Ларс нерешительно плёлся следом.

— Что там происходит? — лениво спросила Ира.

В это время горбун осторожно пошевелил граблями в яме и резко выпрямился, что-то сказав Ларсу. Писатель опасливо взглянул вниз и в ужасе отпрянул.

Ко мне тотчас же пришла страшная догадка.

— Ира, мне кажется, они нашли Мартина, — прошептала я.

Ира побледнела, приподнялась в кресле и бессильно упала обратно.

— Это ужасно! — проговорила она одними губами.

Прежде, глядя на горбуна, я бы подумала, что он превосходно владеет собой, но сомнения, посеянные Ларсом и Ирой, заставляли меня заподозрить, что полное спокойствие в трагических ситуациях проистекает от душевной чёрствости или от каких-то ещё более тёмных свойств души. От его холодного неприступного вида меня стала пробирать дрожь.

— Я вижу, вы уже всё поняли, — отметил он, подойдя и скользнув по нашим лицам настороженным взглядом.

— Его убили? — хрипло спросила Ира.

Он кивнул и оглянулся на бледного, как привидение, Ларса, с трудом доплетшегося до веранды.

— Убили и скинули в яму, а сверху забросали травой, — объяснил горбун. — Извините за сравнение, Жанна, но у вас чутьё, как у собаки.

Ира встала, но Дружинин опередил её намерение.

— Вам не надо смотреть на него, Ирина. Он… очень изменился.

Странно, что неприязнь, которую горбун питал к моей подруге за погубленную жизнь Мартина, никак не отразилась ни в его взгляде, ни в голосе. Наоборот, казалось, он был преисполнен сочувствия к ней, словно к верной жене, потерявшей любимого мужа. Да, Ларс был прав: притворяться горбун умел мастерски.

— Он совершенно раздут, — проговорил датчанин, морщась от подкатывающей к горлу тошноты и мотая головой.

— Прекратите, Ларс! — одёрнул его Дружинин.

— Он весь коричнево-зелёный, — как невменяемый, твердил Ларс. — А мух там, словно на навозной куче.

Горбун глядел на датчанина бешеными глазами, а на того вдруг напал нервный смех, и он никак не мог остановиться, хохоча всё громче и громче.

Я наблюдала истерику только один раз, когда моей бывшей сотруднице принесли изменения к уже выполненной работе, но это был совсем другой смех и совсем по другому поводу, а сейчас здоровый мужчина безудержно хохотал над телом убитого друга, и это было настолько страшно, что выдержать я не могла.

— Остановите его, прошу вас! — взмолилась я.

Горбун рассеянно взглянул на меня и, как слепой, шагнул к Ларсу. Звук пощёчины прозвучал неестественно громко, как в индийском кино, а писатель отлетел шагов на семь и вломился в кусты смородины, сразу перестав смеяться. Мгновение оба смотрели друг на друга ненавидящими глазами, но тотчас же выражение лиц изменилось.

— Поосторожнее, Леонид, — пробормотал датчанин в смущении.

— Извините, не рассчитал, — ответил Дружинин, отворачиваясь. — У вас была истерика.

Поступок горбуна испугал меня. Я знала, что истерику часто останавливают пощёчиной, но в свой жестокий удар он вложил слишком много чувства и в эту минуту казался мне отвратительным чудовищем, уродливым как телом, так и душой. Настал момент, когда сдержанность, вежливость, хорошее воспитание слетели с него, приоткрыв его истинное весьма страшное лицо.

Я отвела от него глаза и посмотрела на Иру. Она заливалась слезами и, кажется, не заметила расправы над своим любимым. Ларс многозначительно и скорбно взглянул на меня, опустился перед Ирой на колени и принялся её утешать, нашёптывая что-то на ухо.

Горбун сумрачно проследил за ними и обратился ко мне.

— Жанна…

Я непроизвольно отпрянула, не сумев скрыть своего ужаса, чем, кажется, привела его в замешательство. Не меньше минуты мы смотрели друг на друга, а потом он шагнул ко мне.

— Не приближайтесь! — вскрикнула я, отступая.

Наверное, я вела себя не слишком умно и, будь у меня хоть частица разума, я бы поняла, что, даже если горбун обладал всеми человеческими пороками, он не смог бы причинить мне никакого вреда при двух свидетелях, но очень уж внезапно раскрыл мне Ларс глаза на этого человека, а поступок горбуна дополнил впечатление.

— Что с вами?! — почти сердито спросил он. — Неужели и вас придётся успокаивать?

— Таким же зверским способом? — вырвалось у меня.

Горбун замер.

— Жанна, простите, я не сдержался, — принялся оправдываться он. — Мартин был мне очень близким другом, и я перестал владеть собой.

Он был мне страшен и отвратителен, и стена, в которую я упёрлась, испытала на себе напор моего тела, когда он стал приближаться.

— Не подходите ко мне! — ещё раз, но гораздо более резко, повторила я. — Я не хочу оказаться ни в больнице, ни на кладбище!

— Успокойтесь, я никогда не бью женщин, — хмуро сказал горбун. — Прошу вас, будьте немного добрее.

В эту минуту он с большим успехом мог бы упрашивать камень.

— Вы хотели позвонить в полицию, — холодно напомнила я.

Он промолчал и вошёл в дом, а я посмотрела на Иру и Ларса, которые продолжали утешать друг друга и не обращали внимания на окружающих. Это тоже было очень странно, нереально, тревожно и вызывало желание оказаться одной или с кем-то очень близким. Я вошла в прихожую, остановилась у двери и слушала, как Дружинин по-датски объяснялся с полицией.

— Сейчас приедут, — сказал он, опуская трубку.

— Не надо позвать Нонну? — спросила я, движимая желанием не столько сообщить ей о страшной находке, сколько чувствовать рядом доброго и надёжного друга.

— Можно, — согласился он, но сам звонить не стал, предоставляя это дело мне.

— Я не помню номер её телефона, — сказала я.

Горбун без запинки назвал номер и отошёл, считая, по-видимому, что я всё ещё опасаюсь кулачной расправы, хотя с меня уже слетела настороженность.

— Нонна, здравствуй. Это я, Жанна, — заговорила я, не зная, как ей сообщить о случившемся поделикатнее. — Поскорее приезжай.

— Ларс, конечно, с вами? — с неприятным смешком осведомилась она.

— Да, здесь.

— И провёл с вами весь день? А зачем вам понадобилась я? Неужели стало скучно?

Терпеть не могу выражение "инициатива наказуема", но она, действительно, наказуема и проявлять её лишний раз не следует. Присутствие здесь Нонны было совсем необязательно, однако мне потребовалось её вызвать и, в итоге, я должна выслушивать пренеприятнейшие вещи.

— Нонн, у нас очень плохие новости, — пояснила я, но не стала говорить, что это за новости.

— Что там у вас? — насторожилась она, по-моему, заподозрив несчастье с неверным и ненаглядным Ларсом.

— О Мартине, уточнила я, но, как ни пыталась моя подруга выяснить правду, не сказала ей ничего определённого. — Очень тяжёлое известие.

— Он умер?! — вскрикнула Нонна.

— Потом поговорим. Ты лучше приезжай.

— Сейчас же еду, — пообещала Нонна.

Я положила трубку.

— Почему вы не сказали ей, что Мартин убит? — спросил горбун.

Наверное, я сама была виновата в отчуждении, возникшем между нами, потому что слишком увлеклась опасениями его дурных наклонностей и слишком трагично восприняла его срыв при виде хохочущего Ларса. Конечно, в его поступке проскользнула какая-то озлобленность, но, если разобраться, были и смягчающие обстоятельства.

— Мне хочется, чтобы у неё было время подготовиться, — объяснила я. — Нельзя сразу обрушивать на неё правду. По-моему, она очень хорошо относилась к Мартину.

Горбун кивнул, и взгляд его стал мягче.

— Вы предусмотрительны, — отметил он. — Вернётесь на веранду или пойдёте в комнату?