— Добрый день, Джоанна. Я вижу, приготовления к свадьбе не оставляют тебе свободного времени.

— Вовсе нет, милорд. У меня достаточно свободного времени.

— В таком случае, может быть, ты согласишься завтра вновь отправиться в оперу? А в среду Ливингстоны дают прием.

Джоанна опустила голову, размышляя.

— Мне понравилась опера. Я была бы рада вновь побывать там.

Граф решил не углубляться в размышления на тему приема у Ливингстонов, упоминание о котором Джоанна проигнорировала.

Они пообедали, Джоанна рассказала ему, как продвигаются приготовления к свадьбе и что его секретарь, услугами которого граф предложил воспользоваться ей с самого начала, оказался ей очень полезен.

Когда они закончили трапезу и им налили по чашке кофе, Джоанна посмотрела на него как-то выжидающе. Граф посмотрел в свою очередь на одного из лакеев. Уловив смысл безмолвного послания хозяина, лакеи удалились из столовой, плотно закрыв за собой двери.

Граф посмотрел на Джоанну. Черт побери, кажется, он уже стал узнавать это выражение ее лица и точно знал, о чем она сейчас попросит. Просто невероятно: знал и уже раздумывал, отказаться или нет, надеялся, что, может быть, она попросит совсем о другом. Он всегда знал, что ему будет не слишком приятно поменяться с женщиной местами, знал и даже не пробовал отдать власть над собой кому бы то ни было. Но он даже не предполагал, что подобное положение вещей включает в себя не только сам акт приказа и последующего подчинения этому приказу. Для него все обычно начиналось в тот момент, когда он отдавал приказ. Неужели же для нее все начиналось по-другому: напряженное ожидание, сомнения, надежда на спасение до самого конца, до того самого последнего момента, когда слова обрывают всякую надежду? Неудивительно, что она была всегда скованна, всегда чего-то ждала. И чаще всего, плохого.

— Милорд? Вы говорили, что я неправильно выбираю место и время. Сейчас… сейчас, надеюсь, я выбрала правильный момент?

Он прикрыл на мгновение глаза, подавив желание отказаться от всего, что может последовать за его положительным ответом.

— Чего ты хочешь, Джоанна?

Как будто он не понимал. В немом удивлении он взирал на собственные попытки оттянуть неизбежное.

— Встаньте на колени, пожалуйста.

— Где?

Ну вот, опять он сделал это. Сейчас не было ни единой причины, позволявшей ему вновь отказать ей. Кроме, собственно, главной: ему чертовски не хотелось делать этого. Можно было сослаться на то, что в доме сейчас присутствовало несколько слуг, возможно, незнакомых с правилом не врываться в закрытую столовую, но в таком случае не проще ли вовсе забрать свои слова обратно, раз и навсегда обезопасив себя от любого унижения?

— Здесь, — Джоанна взглядом указала на пол возле его собственного стула.

Ну что ж…

Он выполнил приказ, чуть прищурившись наблюдая за Джоанной. Она же, глядя, как он выполняет именно то, что она сказала, пришла в ужас, хотя и не стала останавливать его. Он понял, что она и не верила даже, что он сделает это. На ее лице выражение ужаса сменилось откровенным страхом и чувством вины. Она сидела ни жива ни мертва, не в силах сказать ни слова, как будто это он попросил ее сделать что-то совершенно непотребное.

На комнату мрачной пеленой опустилось нечто тяжелое, практически осязаемое. Графу казалось, что это нечто давит и душит их, пригибает к земле, высасывает саму жизнь. И он вежливо спросил, нарушая затянувшееся молчание:

— Может быть, ты хочешь чего-нибудь еще?

В немом ужасе она едва заметно покачала головой:

— Нет, спасибо. Вы можете… — голос ее, — слабый, ломкий, чужой, — сорвался, она прокашлялась и наконец отвела от него взгляд. — Вы можете встать.

— Спасибо, — все же правила игры надо соблюдать. Если приказывала она, то он, получив поблажку, должен был поблагодарить. Он сел обратно на свое место и с интересом уставился на нее. Он не знал, какой реакции ожидать от нее при такой игре, когда приказывает она. Он просто не особо задумывался об этом. Может быть, удовлетворения, злорадства, некоторой радости, что в этот раз она отдает приказы, но не такого всепоглощающего чувства вины.

Она сидела прямая, жесткая, словно каменная статуя, с силой сжимая в руках чашку кофе.

— Тебе понравилось? — спросил он, и, когда она подняла на него взгляд, полный невыразимого ужаса, понял, что не мог придумать вопроса хуже. Теперь, когда он на собственном опыте познал то, что предшествует ПРИКАЗУ, он в точности знал, что чувствует сейчас Джоанна. Для него пытка закончилась, для нее — только началась.

— Да, милорд, благодарю вас.

Да, ей понравилось… примерно так же, как в тот день, когда он едва не побил ее.

— Не лги, Джоанна, — напомнил он. От его слов она вздрогнула, как от настоящего удара. Граф стиснул зубы. Лучше всего было оставить данную тему. Очевидно, по-настоящему Джоанна не желала унизить его. Это была проверка, но вот выдержал ли он эту проверку, сказать было трудно, потому что от Джоанны сейчас было невозможно добиться внятных ответов.

По крайней мере, он выдержал проверку в своих собственных глазах.

— Не желаешь прогуляться? Сегодня довольно теплый день для зимы, — вежливо предложил он.

— Что? — она ошарашенно поглядела на него.

— В парке красиво сегодня. Возможно, тебе понравится. Тебе нравится зима?

— Н-не знаю. Не очень.

— Я люблю первый снег. Лондон становится чище. Жаль, что ненадолго.

— Да, жаль. И… могу ли я сегодня остаться ночевать здесь?

— Да, пожалуйста, — странная просьба, совершенно неожиданная после всего, что было только что, но не та, которая доставила бы ему проблемы.

— У меня… у меня еще много дел сегодня. С вашего позволения, я пойду.

— Конечно, иди, Джоанна.

Он проводил ее взглядом. Она определенно спасалась бегством, но к чему тогда просьба остаться на ночь? Не следует ли ему подготовиться к худшему? Возможно, проверив сейчас, на что он готов пойти, к ночи она приготовит более детальный план… приказов. И граф вовсе не был уверен, что сможет зайти дальше, чем сейчас. Он даже не был уверен, что хоть когда-то будет готов повторить то, что сделал не более десяти минут назад. Но каких же просьб он тогда ждал от Джоанны, предоставляя ей право просить?

Остаток дня он проработал в библиотеке, то и дело отрываясь от бумаг и прислушиваясь к суете за дверью. С Джоанной встретился за ужином, но она была молчалива и тиха. Впрочем, в этом как раз не было ничего удивительного. Удивительно другое. Теперь в ее молчании он видел больше, чем раньше. Ее ожидание худшего ничем не проявлялось внешне — ни испуганным взглядом, ни нервным сглатыванием, — но он ощущал его как свое собственное.

— Пройдем в библиотеку? — предложил он.

Она посмотрела на него и подала руку.

— Да, милорд.

— Джоанна, я думаю, теперь нет нужды называть меня исключительно милордом. Гримстон, или даже Джордж, если тебе будет угодно, — добавил он с иронией.

Она изумленно посмотрела на него. Называть его по имени… сама эта мысль была столь невероятна, что переворачивала весь ее мир с ног на голову. Как можно называть по имени человека, с которым… который столько всего делал и еще будет делать с ней?! Но поскольку на предложение надо было как-то ответить, она выдавила из себя:

— Да, Гримстон.

— Благодарю тебя.

Они вошли в библиотеку, граф прикрыл двери, но не стал запирать их.

— Располагайся. Мне нужно написать несколько писем, ты можешь пока почитать.

— Что? — осторожно спросила она.

Господи Иисусе… Возможно, он был жесток в некоторых вещах, возможно, он был способен ударить ее, но он не хотел, чтобы она постоянно жила в этом изматывающем ожидании кары.

— Что угодно. Что ты любишь?

Она даже не пыталась скрыть свое удивление, словно вопрос о том, что же любит она, был изобретен не в этой вселенной.

— Я не знаю.

Граф вздохнул и подошел к ней совсем близко.