Девочке купили десяток скромных, но добротно сшитых нарядов, а белья, платков, ботинок и шляп в несколько раз больше, чем требовалось. Теодор лишь добродушно усмехался, оплачивая счета. Эмма приобрела замечательное платье для своей горничной, несколько элегантных нарядов для себя.

Клер не смогла остаться равнодушной к новым платьям, о которых раньше даже не мечтала. Тем более, Эмма не удержалась и все-таки купила для племянницы несколько нарядов, достойных дочери герцога. Леди вовсе не пыталась подкупить девочку, просто все это доставляло Эмме удовольствие.

— Джонас, какой размер у вашей жены? — спросила однажды она.

Джонас растерялся.

— Примерно как у вашей горничной. Только Кейт чуть повыше ростом.

— А ее любимый цвет? Какие платья она носит?

Джонас тяжело сглотнул.

— Черный, — мрачно пробормотал он, замыкаясь в себе.

Эмма прикусила губу, досадуя на свою нелепую оплошность. Она и сама до сих пор ходила в полутрауре, отдавая дань памяти свое малышке. Она не решилась купить что-либо для Кейт.

Зато сам Джонас вдруг загорелся этой идеей — купить что-нибудь для своей жены, чтобы она была одета хотя бы не хуже Клер. Его грызла мысль, что Кейт не примет его подарков, но вдруг?..

Он купил для жены одно серое платье, которое она смогла бы носить, когда снимет траур. Оно было скорее жемчужное, чем просто уныло серое, и совсем не производило впечатление траурного. И вырез открывал на груди больше, чем надо. И оно чрезвычайно подошло бы Кейт, решись она его надеть.

Он приобрел для жены тонкого французского белья, не особо, впрочем, надеясь увидеть ее в нем. Тонкого, нежного, приятного… Почему бы нет? И вместе с тем вполне обыденного. На то белье, которое могло бы быть на Кейт в очень интимной эротической обстановке, он лишь взглянул. Этоона точно не примет от него и не наденет. Посмотрит на него презрительно и сухо скажет: «Ты извращенец, Джонас Хоупли. За этимступай к своим любовницам.» Джонас тяжело вздохнул, расплатился с покрасневшей от смущения молоденькой продавщицей и покинул лавку. Чуть позже приобрел несколько неброских украшений, подумав, что в крайнем случае, если Кейт откажется надевать их, они сгодятся и для Клер.

Кстати… именно для дочери он не купил ничего. Но кажется, леди Эшли купила уже все, что нужно и что не нужно. Подарить Клер куклу? — думал Джонас, разглядывая игрушечную красавицу в витрине магазина. Но девочка ни на секунду не расстается со совей старенькой подружкой — наверное, потому, что та напоминает ей о матери, о прежней спокойной жизни.

Взгляд Джонаса упал на длинного тощего грустного Пьеро, пылившегося в углу магазина, по-видимому, очень давно. Выражение вселенской скорби, написанное на его белом лице, весьма соответствовало всей ситауации.

— Можешь улыбнуться, старина, я беру тебя, — сказал Джонас игрушечном артисту. Пьеро, естественно, ничего не ответил.

Когда Джонас вручил Пьеро дочери, та робко сказала, почти не взглянув на игрушку:

— Спасибо, месье.

— Клер… Прошу тебя, только не «месье».

Клер кивнула.

Когда Клер сообщили, что она будет жить с отцом, — то есть, с Джонасом, — девочка очень расстроилась. Вцепившись в свою куклу, с которой не расставалась ни на секунду после смерти матери, девочка угрюмо заявила:

— Не хочу.

— Почему же? — спросил лорд Эшли. У Джонаса не хватило смелости задать этот вопрос.

— Не хочу.

— Клер, тебе не обязательно жить в доме Джонаса всегда. Я обещаю, что если тебе там не понравится, я заберу тебя к себе. Если тебе не понравится и у меня, я найду для тебя хороший дом.

По одному угрюмому взгляду братья поняли, что Клер заупрямилась и не собирается сдаваться.

— Клер, у меня умер сын, — вдруг сказал Джонас. — Моя жена страдает. Ты могла бы очень помочь ей.

Девочка опустила глаза. Теодор удивленно взглянул на брата.

— Я прошу тебя, поживи в моем доме хотя бы несколько месяцев, — попросил Джонас у дочери.

Девочка дернула плечом, уткнувшись лицом в куклу. И это было согласие.

Прибыв в Англию, лорд и леди Эшли отправились в Эшли-парк. Клер и ее отец поехали в свой новый дом. Эмма дала им в сопровождение свою горничную, ибо в одиночку Джонас с девочкой бы не справился.

В пути Джонас пытался, преодолевая неловкость, поговорить с дочерью, но Клер отвечала односложно, и разговор не клеился. Единственной отдушиной для него были разговоры Клер с горничной, потому что ему приходилось переводить. Но, вынужденные общаться через третье лицо, девочка и женщина не могли поговорить по душам. А жаль. Джонасу хотелось хоть что-то узнать о дочери, но он не знал, как.

Возвращаясь к… к жене, Джонас опасался, что она опять с порога отвергнет его. Вероятно, ему следовало полностью доверить Клер Теодору, а самому остаться… с женой. То есть… дома, если можно так сказать. Эти слова — «жена» и «дом» — было очень трудно произносить даже мысленно, ибо он как был нежеланным гостем, так и остался.

Но Кейт же не сможет просто забрать у него дочь, а его самого выгнать. Все-таки Клер — его ребенок.

Кейт и Мэй, заслышав грохот экипажа у своего дома, вышли на крыльцо.

— Клер, это моя жена Кейт и ее компаньонка и подруга Мэй. Кейт, это Клер, — по-французски сказал Джонас.

— Здравствуйте, — робко поздоровалась девочка.

— Здравствуй, — мягко ответила Кейт. — Сколько тебе лет?

— Десять.

Кейт озадаченно и несколько брезгливо посмотрела на мужа. Это ж сколько ему самому было, когда он зачал Клер? Четырнадцать, что ли?

Джонас продолжил ровно, не изменившись в лице:

— Леди Эшли послала с нами свою горничную. Завтра утром она отправится к своей госпоже. Посели ее пока в моей комнате, а я переночую сегодня в гостинице.

Кейт почувствовала, что краснеет, потому что самым логичным для мужа было бы провести эту ночь в постели жены. А Джонас, кажется, даже не подумал об этом и выставил семейные разногласия напоказ перед Кэтрин, которая, несомненно, передаст все леди Эшли.

— Нет никакой необходимости обуждать это сейчас, Джонас. Мы с Мэй стряпали сегодня пирог с вишней. Заходите.

После ужина, пока Кейт показывала девочке ее комнату, — комнату, ранее предназначавшуюся Дэвиду, — Джонас как-то незаметно пропал. Кейт даже не успела поговорить с ним. Да и что бы она сказала? «Ложись ко мне»? В общем, даже к лучшему, что он ушел вот так, словно вор. Вот только вор не оставил бы подарков на подушке жены… Кейт не стала их открывать. По упаковке она догадалась, что там платье.

Джонас опять был на кладбище. На могиле Дэвида лежали свежие цветы.

— Ну, может быть, я сделал хоть что-то хорошее, когда привез Клер сюда, — пробормотал он. — Надеюсь, ты не против.

На следующее утро Джонас как ни в чем не бывало явился домой. Кэтрин и Мэй уже проснулись и пили на кухне чай с булочками.

Чуть позже Кэтрин уехала. Как ни странно, с ее отъездом Джонас почувствовал себя покинутым, словно уехал Теодор, а не горничная леди Эшли. На него разом навалились все нерешенные проблемы. Ко всему прочему, не было известий от его двух кораблей, отправившихся в плаванье несколько месяцев назад. Они должны были уже вернуться.

Существование в одном доме с Кейт и Клер было почти невыносимым. В лучшем случае они его не замечали. Но Джонас упрямо оставался в одном доме с ними, надеясь на потепление. Шли недели, но ничего не менялось в отношении к нему жены и дочери и не было никаких известий о кораблях. Джонас начал подозревать, что, рискнув в очередной раз и вложив все в корабли, он опять проиграл. Вскоре пришло и подтверждение.

Объявился матрос с одного из кораблей. Он сообщил, что их судно потерпело крушение. Других выживших он не видел и о судьбе второго корабля ничего не знает.

Итак, он опять остался без денег. Правда, оставалось еще около двух тысяч фунтов в банке, и можно было продать дом в Лондоне. Этих денег в принципе хватит на безбедную жизнь. К тому же существовал еще тот счет, что он открыл на имя Кейт около года назад, когда она выбрала для себя и ребенка новый дом. Они не пропадут.