Я лежал на диване и потел. Я не мог уснуть, поэтому включил телевизор, но звук убрал. Отис вскарабкался ко мне на диван и пристроился возле моего лица. Я ласково потрепал его по спине и по голове, почесал шею. Я не сразу подружился с Отисом. Сначала я хотел завести кошку, но слабостью Полы были коккер-спаниели, и в конце концов мне пришлось уступить. Я никогда раньше не думал, что стану одним из тех людей, которые на улице разговаривают со своей собакой, но спустя какое-то время поймал себя на том, что сам непрерывно говорю с ним. Теперь рядом никого не было, а мне нужно было рассказать кому-нибудь о своих чувствах, и я прошептал в шелковистое ухо Отиса: «Я убью его, Отис. Я убью этого гада».

Утром я оставил сообщение Бобу на его автоответчике, что болен и сегодня на работу не приду. Отчасти это была правда, потому что ночью я плохо спал и, когда проснулся, у меня болело горло, нос был заложен и затекла шея. Но даже если бы я чувствовал себя стопроцентно здоровым, я бы все равно взял отгул.

Со вчерашнего вечера Пола не стала разговорчивей. Я обрадовался, увидев, что ее синяк побледнел; сквозь слой косметики его вообще почти не будет видно.

Я первым принял душ. Когда из душа вышла Пола, я уже был одет и обувался. На часах было всего четверть восьмого, но я сказал Поле, что хочу сегодня «взять мощный старт». Когда я подошел к ней и хотел поцеловать на прощание, она отстранилась, не позволив мне даже чмокнуть ее в щеку.

Шел сильный дождь, я взял зонт и вышел из дома. Я спешил и до Мэдисон и Пятьдесят четвертой ехал на такси.

Я надеялся перехватить Рудника по дороге на работу: в конце концов, юрист, совладелец фирмы на Мэдисон-авеню должен быть ранней пташкой. Выйдя из такси, я взглянул на часы: они показывали ровно семь тридцать. Я выбрал местечко рядом с главным входом — то самое, где уже ждал его накануне. На парапете образовались лужицы воды, и сесть я уже не смог.

Я наблюдал за потоками людей, вливавшимися в здание, битый час. Почти у всех в руках были зонты; некоторые наклоняли их под углом к ветру, и лиц было почти не видно.

Ближе к девяти количество шедших на работу людей возросло, но Рудником по-прежнему и не пахло. Я решил, что он уже, наверное, на месте, — некоторые руководители фирм приходят на работу раньше половины восьмого, — и стал ругать себя за то, что так долго провозился со сборами.

В самом начале десятого я решил позвонить Руднику в офис по мобильнику. Я назвался мистером Джейкобсоном и сказал, что я давний клиент Майкла Рудника, и Рудник, сволочь такая, взял трубку. Я тут же дал отбой и, как зомби, вошел в здание через вращающиеся двери и нашел по внутренней справочной фирму «Рудник, Айсман и Стивене». Когда, поднявшись на тридцать второй этаж, я вышел из лифта и подошел к секретарше, в висках у меня гулко билась кровь.

— Я к Майклу Руднику.

Секретарша испуганно посмотрела на меня.

— У вас назначена встреча? — наконец вымолвила она.

— Просто скажите ему, что его дожидается один старый приятель.

— Извините, — продолжала она по-прежнему несколько испуганно, — вызывать сюда одного из юристов, не называя имени посетителя, не разрешено.

Я решил, что девушка на ресепшене, которой на вид было лет двадцать пять, скорее всего, кого-то подменяет. Никто из постоянных служащих не стал бы говорить о Руднике как об «одном из юристов», а значит, если проявить настойчивость, можно заставить ее сделать по-моему.

— Послушайте, я очень давний и хороший друг Майкла и хочу сделать ему сюрприз.

— Неужели вы не можете назвать мне ваше имя?

— Если он будет знать, что это я, сюрприза не получится.

Девушка задумалась, а потом произнесла:

— Ладно, сейчас у него никого нет, и, наверное, можно пройти к нему…

Она объяснила мне, где находится кабинет Рудника: «прямо, а в конце налево», — и я поблагодарил ее за то, что она «помогла мне с сюрпризом».

Я вошел в угловой кабинет Рудника без стука и остановился в нескольких шагах от его стола. Он сидел погруженный в бумаги, а когда поднял глаза на меня, то от удивления долго не мог ничего сказать.

Наконец он спросил:

— Что вы здесь делаете?

Я не спешил с ответом. Пять, а то и десять секунд я стоял и смотрел на него, стараясь продлить удовольствие.

— А как по-вашему, что я здесь делаю? — В моей улыбке читалась угроза.

— Секретарь не предупредила меня о вашем приходе, — сказал Рудник, как будто единственная проблема заключалась в том, что я неожиданно возник в его кабинете. Мы продолжали смотреть друг на друга, пока наконец он не нарушил молчания:

— Итак, что вам нужно?

— Мне нужно, чтобы ты пошел на…

Я больше не мог держать себя в руках.

Рудник поднялся и, обогнув стол, подошел ко мне. Наверное, он рассчитывал запугать меня своими габаритами, как раньше. Но сейчас я был выше него. Он об этом забыл.

— Слушай, я не знаю, что с тобой происходит и что ты тут делаешь, но если ты немедленно не уберешься отсюда к чертовой матери, я вызову охрану.

Я закрыл дверь, чтобы снаружи ничего не было слышно. Когда я повернулся, Рудник прижимал к уху телефонную трубку и набирал номер.

— А ну повесь трубку, мать твою, — велел я.

Он сделал вид, что не слышит.

— Я сказал, трубку повесь.

На этот раз он взглянул на меня:

— Я сказал тебе, убирайся вон.

— Я помню, что ты со мной делал, сволочь, — сказал я.

Было слышно, как на другом конце провода кто-то ответил «алло», и тут Рудник положил трубку.

Он смотрел на меня, как мне показалось, довольно долго, хотя, наверное, на деле — пару секунд, а потом невозмутимо сказал:

— О чем, черт побери, идет речь?

— Не строй из себя дурака, — сказал я. Мне казалось, я перестал существовать. Существовало только тело и голос, идущий из него. До меня донеслись мои же слова: — А то ты не знаешь, о чем я, сволочь, пидор сраный.

На лице Рудника было написано удивление, он делал вид, что ничего не понимает в происходящем.

— Послушай, я понятия не имею, какого черта тебе здесь надо, что вообще творится у тебя в голове…

— «Сейчас ты у меня получишь». Помнишь, как ты мне это говорил? Помнишь, что ты делал со мной потом?

Он глядел на меня круглыми глазами, по-прежнему валяя дурака.

— Сейчас ты у меня получишь? — повторил он таким тоном, как будто не понимал, о чем я.

— А кто бегал за мной вокруг теннисного стола? Кто валил меня на диван?

— Слушайте, если хотите избежать неприятной сцены, пока еще есть время повернуться и уйти.

— Я никуда не пойду, пока не признаешься, что ты со мной вытворял.

— А что я с вами вытворял?

— А то ты сам не знаешь!

— Послушайте, я не знаю, какие сейчас у вас проблемы в жизни, — он говорил так, как разговаривают с умалишенными, — но я тут ни при чем. Вам необходима профессиональная помощь. Советую вам не усугублять ситуацию и убраться отсюда, да побыстрее.

— Признайся, — повторял я. — Признайся, или я никуда не уйду.

Он снова потянулся к столу за телефоном, но я схватил его сзади за плечи. Он выставил руку, чтобы отпихнуть меня, и когда я почувствовал ее на своей груди, то просто слетел с катушек. Я толкнул его, и он повалился спиной на стол. Раздался жуткий грохот — наверное, со стола на пол упало пресс-папье. Я старался выдернуть провод, но он вцепился в трубку мертвой хваткой. Потом провод вдруг подался, от неожиданности я отлетел назад — и врезался в вошедшего в комнату человека. Не успел я пикнуть, как меня поперек груди обхватили огромные черные лапищи, и сердитый голос сказал: «А ну спокойно — тихо, ядрена коза, я кому сказал, придурок».

Огромного роста негр, державший меня сзади, скорее всего, был ремонтником из отдела эксплуатации. Рудник, красное лицо которого было покрыто каплями пота, велел вышвырнуть меня из кабинета. Когда негр вел меня в коридор, я вопил Руднику:

— Ты, развратитель малолетних! Сволочь!