— Решили заняться садоводством? — интересуется мой сосед через забор.

Интересно, что он имеет в виду, когда спрашивает: «Почему вы снова дома среди бела дня, а не на работе?»

— Вы рано вернулись домой, — замечаю я.

— Выходной день, — говорит он. — А как у вас дела? Что-то не ладится?

Что означает: «Вы попали под сокращение штатов? Вас уволили? Теперь я зарабатываю больше, чем вы? Вы еще сможете платить по закладной или придется продать дом? И сколько за него дадут, потому что, вероятно, мой будет стоить дороже, так как я его больше благоустраивал, чем вы свой».

— Нет-нет, что вы, у меня все хорошо, — говорю я. И уточняю, что нахожусь в длительном отпуске. — Вы не знаете, что делать с муравьями?

— С муравьями? — переспрашивает он. — Их надо уничтожать. Это единственный выход. Иначе они расползутся повсюду.

Иными словами, он хочет сказать: они не должны проникнуть в мой сад.

Он вытаскивает газонокосилку из сарая, косит траву на лужайке, хотя всего три дня назад это делал, затем снова прячет газонокосилку.

Вот что он теперь имеет в виду: вы редко косите траву у себя на лужайке. Взгляните на свой сад. Посмотрите на него, ради бога.

Он заходит в дом; слышно, как хлопнула дверь черного хода. Я выжидающе стою возле дерева приблизительно полчаса. Муравьи, похоже, не собираются покидать яблоню. Конечно же, они и не думают уходить. Тогда вытаскиваю из сарая старый велосипед, отправляюсь в торговый комплекс и всю дорогу думаю о коже с внутренней стороны ее руки и о том, какие могут быть при этом ощущения, и мысленно представляю изгиб и тяжесть ее груди, вздымающейся у моих губ, прямо у меня перед глазами, так что когда я добираюсь до пассажа, то захожу в супермаркет, потому что именно туда обычно хожу, а не в магазин «Сделай сам», куда намеревалась зайти. Я стою посередине прохода между фруктами и овощами и никак не могу понять, зачем я здесь.

Девушка-стажер раскладывает на стеллаже гладкие персики. На вид ей лет пятнадцать. Надпись на ее именном значке гласит: Анжела здесь для того, чтобы помогать.

Рассказываю Анжеле о муравьях. Она глядит на меня так, будто ничего более странного в своей жизни никогда не слышала. Рассматривает мою одежду и волосы. Потом разворачивается и идет прочь. Несколько минут спустя ко мне выходит женщина лет тридцати. На ее значке написано: ЭЛЕН СЕЛЛАР, СУПЕРВАЙЗЕР.

— Чем я могу вам помочь? — спрашивает она.

Рассказываю ей о муравьях.

— Посыпьте молотым красным перцем, — советует она. — Муравьи никогда не поползут по молотому перцу. Им не нравится пачкать лапки в перце.

— Спасибо, — говорю в ответ.

Направляюсь к стеллажам со специями и беру четыре пачки молотого красного перца. Это перец средней остроты, не очень крепкий, переживаю, как бы сильно не навредить муравьям. Анжела и Элен Селлар не сводят с меня глаз, пока я оплачиваю товар и ухожу; они продолжают наблюдать за мной через окно магазина, когда я снимаю замок с велосипеда.

Возвратившись в сад, я устанавливаю границу вокруг дерева с помощью содержимого двух пачек. Муравьи продолжают бегать вверх-вниз и под деревом прямо по порошку оранжевого цвета, как будто его там и в помине нет, как будто там просто чуть больше насыпано земли.

Захожу в дом и звоню отцу.

— Я смотрю футбол, — говорит он.

— Не вешай трубку, — кричу я.

Тут же снова набираю номер его телефона. Отец долго не отвечает.

— Ну, что такое? — возмущается он, подняв трубку. — Покрась ствол в белый цвет. Они не любят белый цвет. И никогда не ползают по белому. Только не весь ствол, и не наводи лоск, ради бога, иначе повредишь дерево. Возьми эмульсию. Сделай вокруг белое кольцо, это их остановит.

Опять направляюсь в сарай и отыскиваю там старую банку краски. Взламываю с помощью отвертки крышку. Никак не могу найти шетку, поэтому приходится использовать отвертку, для того чтобы покрыть трехдюймовым слоем белой краски все вокруг основания ствола.

Сижу на траве и жду, когда высохнет краска. Вижу, что ни одного муравья она не задержала, пока была влажной.

Конец

Сбиваю муравья с кончика ветки. Другого снимаю с дерева и давлю. Вижу, как еще один бежит вниз по стволу и убиваю его большим пальцем. Несколько муравьев на стволе запаниковали. Я пытаюсь убить как можно больше. Потом прекращаю их убивать. Ведь они могут уничтожить дерево, если захотят. Что я тогда смогу сделать? Ничего.

Я возвращаюсь в дом и начинаю раскладывать книги по полкам в алфавитном порядке.

Позже опять выхожу в сад и начинаю окапывать дерево. Копаю глубоко, к корням. Даже при том, что этому дереву только три года, корни у него очень крепкие. Лопатой разрезаю их, а затем со всей силы тяну дерево на себя, пока не вытаскиваю его из земли.

Начало

Я влюбилась.

Говоря образно, иду однажды по дороге, и вдруг меня как молнией пронзило. Эта молния — странное происшествие; ни дождя, ни особой облачности, прекрасный день, хотя на юге было очень жарко, а на севере прохладно, и, возможно, от столкновения этих двух фронтов вспыхнула молния. И в тот же миг возникло такое ощущение, словно кто-то попал мне в затылок бейсбольной битой или подключил меня к электрической розетке, и от этого мое тело вспыхнуло. Меня ошеломило то, что я пылаю. Из-под моей одежды идет настолько яркий свет, что я невольно прикрываю глаза. Начиная с кончиков рукавов свет струится по моим рукам. Прячу руки под себя и, прищурившись, сажусь на обочину.

Она останавливает автомобиль посреди дороги. Бросив дверь открытой, торопливо идет туда, где я сижу. Она оживлена и тоже сияет. Она напоминает лето. «Я увидела тебя, увидела все это», — говорит она мне. И описывает тот стремительно вылетевший с неба поток света, угодивший, по ее словам, мне прямо в затылок. Наверняка в моих волосах есть выжженное пятно, и когда я притрагиваюсь к затылку, то все еще можно различить едва уловимый запах паленого.

Могу сказать, что у нее желтые волосы.

Еще могу сказать, что ей около двадцати пяти лет.

Понятия не имею, какой у нее автомобиль.

Минуло несколько дней, недель, возможно месяцев, а я все еще влюблена в небо, в землю, в пчел, собирающих пыльцу с венчиков цветов. Я просыпаюсь влюбленной. И влюбленной засыпаю. По моей яблоне ползают муравьи, уничтожая ее листья. Пусть ползают. Я люблю их всех, каждый их невидимый глазу след ДНК (дезоксирибонуклеиновой кислоты), что они оставляют на коре. Удачи им. Надеюсь, что их тля процветает. Я люблю их тлю. Еще я влюблена не только в свою подругу, которую люблю, так или иначе, потому что она — моя подруга, но также в своего соседа, и в Анжелу и Элен Селлар из супермаркета. Я люблю моего ворчливого отца. Захожу из сада в дом и сажусь в гостиной, окруженная книгами, которые я побросала с полок, ибо как же иначе заставить себя вновь взять их в руки и открыть? Открываю наугад старый словарь двадцатого столетия. Всему дано значение. Гордиев: как гордиев узел. Материальный означает осязаемый. Потребность означает желание того, без чего нельзя обойтись; состояние, требующее удовлетворения; необходимость. Припой — цинк с примесью. Проблеск — маленький поток света, луч, вспышка, часто используется фигурально, например, проблеск надежды, проблеск понимания.

Лежу на полу, голова — на одной стопке книг, а ноги — на той, что повыше, пристально смотрю на потолок со старым светильником, засиженным мухами, и в этом месте истории даже потолок великолепен.

Пропавшая без вести девочка была моей сверстницей. Ее школьную фотографию напечатали в газетах и показывали в новостях на шотландском телевидении, которое я находила в ту пору очень увлекательным, поскольку там, где мы жили, вообще ничего не было известно о телевидении, не говоря уже о шотландском. Мне было десять. Тем летом долгими светлыми вечерами я играла одна в оранжерее, которую мой отец соорудил в саду за домом. Никаких растений или стекла там еще не было, только цементный пол, каркас стен и крыши да новая тугая дверь на роликах. Я могла просунуть руку через мнимое стекло и воображать, будто прохожу сквозь твердую стену как в «Бионической женщине». Я могла спуститься сверху двери, так как дверь была устойчивой, или пролезть под металлическим засовом в середине ее и пройти снизу, не открывая дверь.