Для преодоления нарастающих экономических и социальных трудностей нужно было поставить на обсуждение всей партии вопрос о конкретных и наименее болезненных путях изменения её политики. Однако метод внутрипартийных дискуссий был к тому времени навсегда ликвидирован. Новая политическая ориентация складывалась в глухой борьбе внутри верхушечного блока, которая скрывалась не только от партийных масс, но даже от низовых аппаратчиков.

V

Сталин маневрирует

Чтобы оправдать в глазах партии чрезвычайные меры, Сталин впервые выступил с тезисом об обострении в стране классовой борьбы. В этих целях он осуществил первую крупную провокацию, ставившую цель возложить вину за экономические трудности, порождённые ошибками партийного руководства, на «вредительство буржуазной интеллигенции». К апрельскому (1928 года) пленуму ЦК и ЦКК, созванному для обсуждения путей выхода из хозяйственного кризиса, им было сервировано новое острое блюдо в виде сообщения о «шахтинском деле». ОГПУ, лишённое теперь всякого контроля со стороны лидеров левой оппозиции, приступило к подготовке первого судебного подлога. Хотя процесс над группой инженеров из города Шахты (Донецкий бассейн) состоялся лишь в мае 1928 года, о «шахтинском деле» было объявлено ещё в марте, а на апрельском пленуме уже шла речь об «уроках», которые следовало из него извлечь.

Бухаринская «тройка» не только не предприняла попыток разобраться в этом «деле», а фактически поддержала практику фальсифицированных процессов. При обсуждении «уроков» шахтинского дела на апрельском пленуме Рыков заявил о том, что [«]партия не должна руководствоваться абстрактным принципом наказания виновных по справедливости, что к вопросу об аресте нужно подходить не столько с точки зрения интересов нашей уголовной практики или принципа „справедливости“, сколько с точки зрения нашей „большой политики“» [70]. Спустя несколько месяцев Бухарин, рассказывая Каменеву о разногласиях «тройки» со Сталиным, утверждал, что в некоторых вопросах Сталин «ведёт правую политику». В подтверждение этого Бухарин сообщил, что Сталин предложил не расстреливать подсудимых по шахтинскому делу, тогда как «мы голоснули против» этого предложения [71].

На апрельском пленуме была единогласно принята резолюция «О хлебозаготовках текущего года и об организации хлебозаготовительной кампании на 1928—29 год». В ней отмечалось, что «ЦК должен был принять ряд мер, в том числе и экстраординарного порядка», чтобы «парализовать угрозу общехозяйственного кризиса и обеспечить не только снабжение хлебом городов, но и отстоять взятый партией темп индустриализации страны». Наряду с этим указывалось на «извращения и перегибы, допущенные местами со стороны партийных и советских органов». К таким перегибам, которые «подлежат самой категорической отмене», были отнесены «все методы, которые, ударяя не только по кулаку, но и по середняку, фактически являются сползанием на рельсы продразвёрстки» [72].

Стенограмма апрельского пленума, как и всех пленумов ЦК последующего времени, не была опубликована в печати. Решения пленума разъяснялись в прочитанных на собраниях партийного актива в Москве и Ленинграде докладах Сталина и Бухарина, в которых, однако, ставились разные акценты. Бухарин утверждал, что «с экономической стороны мы имели нарушение основных хозяйственных пропорций и на базе этого известную, гораздо большую, чем прежде, хозяйственно-экономическую активность со стороны кулачества, попытку его сомкнуться с середняком на основе определённой политики цен». Вместе с тем он подчеркивал, что «затруднения, которые мы имели и из которых мы полностью ещё не вышли, отнюдь не носят обязательного характера. О них нельзя сказать, что они были абсолютно неизбежны, неотвратимы. Они сложились в результате нашей экономической политики, в результате просчётов планового руководства». Видя «историческое оправдание» «крайних и экстраординарных мер» в быстром увеличении темпов хлебозаготовок, Бухарин одновременно осуждал «непонимание преходящего, условного характера экстраординарных мер», переоценку вообще методов административного порядка и отрицание важности роста индивидуальных хозяйств [73].

Сталин же начал свой доклад с призыва к «критике и самокритике». В предыдущие месяцы на основе этого лозунга были вскрыты многочисленные факты коррупции в партийном, государственном и хозяйственном аппаратах. Однако для Сталина этот лозунг имел и иной, более дальний прицел. Признав совсем в духе левой оппозиции, что «вожди, идя вверх, отдаляются от масс, а массы начинают смотреть на них снизу вверх, не решаясь их критиковать», что «у нас выделилась, исторически создалась группа руководителей… которая становится почти что недосягаемой для масс», он призвал «дать советским людям возможность „крыть“ своих вождей», с тем, чтобы последние выслушивали «всякую критику советских людей, если она даже является иногда не вполне и не во всех своих частях правильной» [74]. Этот призыв был осторожной подготовкой травли членов бухаринской группы, бывших в то время «первыми лицами» в правительстве, Коминтерне, профсоюзах и в главном печатном органе партии.

При оценке «заготовительного кризиса» Сталин сделал акцент на том, что этот кризис был вызван первым серьезным выступлением капиталистических элементов деревни против Советской власти. В этой связи он заявил, что в партии не может быть места людям, которые считают, что «нэп означает не усиление борьбы с капиталистическими элементами, в том числе и с кулачеством». Наконец, Сталин недвусмысленно предупредил, что «если чрезвычайные обстоятельства наступят и капиталистические элементы начнут опять „финтить“, 107 статья снова появится на сцене» [75].

Эти установки получили дальнейшее развитие в речи Сталина «На хлебном фронте», где объявлялись «грубейшей ошибкой» и преувеличением планового начала суждения о том, что «наши хлебные затруднения являются случайностью, результатом лишь плохого планирования, результатом лишь ряда ошибок в деле хозяйственного сбалансирования» [76]. Выходом из этих затруднений Сталин впервые публично объявил переход от индивидуального крестьянского хозяйства к коллективному, способному обеспечить резкий рост производства товарного хлеба. Коллективизацию сельского хозяйства он назвал сутью кооперативного плана Ленина, который до того момента трактовался правящей фракцией как направленный на развитие преимущественно потребительской, сбытовой, снабженческой и кредитной кооперации.

Эти высказывания представляли первую, хотя и косвенную атаку против Бухарина. Бухарин, в свою очередь, не оставался в этот период в долгу, осуждая в своих речах и статьях призывы к «классовой войне» и проповедников «индустриального чудовища», паразитирующего на сельском хозяйстве.

Ещё более откровенно высказывались ученики Бухарина, осуждавшие сталинцев за то, что они стремятся спровоцировать партию на столкновение с крестьянством, отказываются от развития индивидуального крестьянского хозяйства в пользу коллективизации, основанной на «обнищании и разорении основных крестьянских масс», видят в чрезвычайных мерах «новую политику партии». Так В. Астров резко критиковал в «Правде» не названных по имени «товарищей», которые «стали сбиваться на карикатурный лозунг: „На 107 статье к социализму“» [77].

В ходе всё более обострявшихся разногласий со Сталиным Бухарин настаивал на всестороннем обсуждении, хотя бы в рамках Политбюро, путей выхода из нараставшего хозяйственного кризиса. Поскольку Сталин всячески уклонялся от такого обсуждения, Бухарин пытался разрешить эти разногласия путём личных записок Сталину, которые он огласил лишь на апрельском пленуме ЦК 1929 года. В мае 1928 года Бухарин направил Сталину письмо, в котором осуждал предложенное Микояном форсирование экспорта промышленных изделий, способное лишь усугубить товарный голод, и предлагал ориентироваться на экспорт сельскохозяйственной продукции в целях ускорения индустриализации. Сталин согласился с такой постановкой вопроса (от которой сам Бухарин отказался спустя несколько месяцев) и ответил, что Микоян действительно неправ, но «это не страшно, так как Микоян тут не решает вопроса» [78].