Эти директивы явились результатом единогласного решения Политбюро о применении чрезвычайных мер, т. е. административного и судебного нажима на зажиточных крестьян с целью принудить их продавать излишки зерна государству по низким закупочным ценам. При этом имелось в виду применить такой нажим лишь к наиболее крупным кулакам, придерживавшим более чем по 30 тонн зерна. Однако даже на это решение не только будущая оппозиционная «тройка», но и другие члены Политбюро согласились не без существенных колебаний. На апрельском Пленуме ЦК и ЦКК 1929 года Калинин говорил: «За чрезвычайные меры прошлого года голосовало единогласно всё Политбюро, в том числе и я. Однако это не значит, что я тоже был за чрезвычайные меры» [29].

Партийные лидеры не могли не понимать, что речь шла по существу дела о возврате к комбедовским методам продразвёрстки, строжайшая недопустимость которых подчеркивалась Сталиным и другими руководителями правящей фракции на протяжении предшествующих лет.

Руководство проведением чрезвычайных мер было возложено непосредственно на членов Политбюро. В 70-е годы престарелый Молотов вспоминал, что уже 1 января 1928 года ему «пришлось быть в Мелитополе по хлебозаготовкам. На Украине. Выкачивать хлеб» [30].

В середине января Молотов выехал на Урал, а Сталин направился в Сибирь (эта поездка явилась последней в его жизни «рабочей» поездкой по стране). Некоторые записи выступлений Сталина во время сибирской поездки, равно как большинство его других выступлений 1928 года, обосновывавших административное ужесточение политики в деревне, были опубликованы только в 1949 году.

Во время этой трёхнедельной поездки, маршрут которой был тщательно законспирирован, Сталин собирал совещания партийного актива, на которых в самой резкой форме требовал от местных партийных работников беспощадно применять к крестьянам, отказывающимся продавать хлеб государству, 107 статью Уголовного Кодекса, устанавливавшую уголовную ответственность (лишение свободы с полной или частичной конфискацией имущества) за «злостное повышение цен на товары путём скупки, сокрытия или невыпуска таковых на рынок». Столь же резко Сталин требовал немедленного снятия с постов прокуроров и судей, партийных и советских работников, проявлявших нерешительность в применении этих мер.

В своих сибирских выступлениях Сталин недвусмысленно давал понять, что чрезвычайные меры должны быть направлены не только против кулака, но и против середняка. Заявив в одном из выступлений, что «аргументация силовая имеет такое же значение, как аргументация экономическая», он пояснил, в чём именно должна заключаться эта «аргументация»: «Середняк как думает? Он думает: „Хорошо, если бы заплатили больше, но тут дело темное. Петруху посадили, Ванюшку посадили — могут и меня посадить. Нет уж, лучше я продам хлеб. С Советской властью нельзя не считаться“. И эта силовая аргументация производит свое влияние на середняка» [31].

Ещё до приезда Сталина в округах и районах Сибирского края для борьбы с крупными держателями хлеба и его частными скупщиками были созданы чрезвычайные «тройки», которым были подчинены все советские и правоохранительные органы. Однако в этот период действия сибирских парторганов были ещё относительно сдержанными. Согласно решению крайкома, предполагалось отдать под суд не более 0,5—1,5 тыс. владельцев наиболее богатых кулацких хозяйств, укрывавших крупные запасы хлеба, т. е. примерно 1 % от общего числа кулаков, насчитывавшихся в Сибири.

Положение резко изменилось после приезда Сталина, который на встречах с партийным активом заявлял: «Стране нужен хлеб»; «Хлеб надо взять»; «Если мы имеем хлеб, значит можем строить социализм, если хлеба нет, значит не можем». В соответствии с его требованием проводить дела по 107 статье в особо срочном и форсированном порядке, Сибкрайком принял решение о расследовании таких дел в 24 часа и рассмотрении их выездными сессиями судов в течение трёх суток без участия защиты. Народным судам запрещалось выносить по этим делам оправдательные или условные приговоры, а окружным судам — смягчать приговоры и удовлетворять кассационные жалобы (последняя мера была отменена только после её опротестования 25 февраля прокурором РСФСР Крыленко).

В своих сибирских выступлениях Сталин резко отвергал высказывавшиеся местными работниками опасения, что чрезвычайные меры ухудшат положение в деревне. За недостаточную активность в применении чрезвычайных мер с января по май 1928 года 1434 сибирских коммуниста были привлечены к партийной ответственности, 278 из них были исключены из партии. Многие партийные, советские, кооперативные работники были сняты со своих постов. Практиковались краткосрочные аресты в административном порядке председателей и членов сельсоветов, руководителей кооперативных организаций. На волне этой «чрезвычайной» истерии выдвигались наиболее жестокие исполнители, типа уполномоченного по хлебозаготовками, заявившего в ответ на отказ местных работников от незаконных действий: «Вам товарищ Сталин дал лозунг — нажимай, бей, дави» [32].

Во время проведения хлебозаготовок в Сибири широко практиковались усиленные сборы с крестьян по различным платежам, описывание и распродажа их имущества, досрочный сбор сельхозналога и репрессии против недоимщиков, большинство которых составляли середняки, не имевшие средств на уплату налогов. Во многих селах проводились сплошные обходы и обыски крестьянских дворов, сопровождавшиеся арестами тех их владельцев, у которых были обнаружены запасы хлеба. Чтобы заручиться поддержкой чрезвычайных мер со стороны бедноты, ей было обещано предоставлять до 25 % конфискованного хлеба на семейные нужды.

Суды, превратившиеся в исполнительные аппараты в руках троек и уполномоченных, принимали решения конфисковывать не только хлеб, но также скот и сельскохозяйственную технику. По неполным данным, за первую половину 1928 года в Сибири было осуждено более 2200 крестьян. Все эти меры, широко применявшиеся и в других регионах, получили название «урало-сибирского метода хлебозаготовок».

В результате применения этих методов крестьяне начали сдавать хлеб. Спустя несколько дней после приезда в Сибирь Сталин сообщил в ЦК, что «можно наверстать потерянное при зверском нажиме», а ещё через 2 недели информировал, что за последнюю пятидневку января сверх обычной нормы 1200 тыс. пудов заготовлено около 3 млн. пудов зерна. В связи с этим он делал вывод, что повышенные планы заготовок будут выполнены, «если нажим будет продолжаться с неослабевающей силой» [33].

Однако даже при «зверском нажиме» обнаружилось, что в Сибири имеется сравнительно немного хозяйств с зерновыми запасами свыше 1,87 тыс. пудов (30 тонн), к которым, согласно решению Политбюро, следовало применять судебные санкции. В среднем конфискация зерна по приговору судов составила 886 пудов на хозяйство.

Реакцией на применение чрезвычайных мер в Сибири стало 13 крестьянских вооружённых выступлений, в которых участвовало от 15 до 300 человек. Намного большим было число террористических актов против организаторов хлебозаготовок.

Чрезвычайные меры застигли врасплох сельских коммунистов, многие из которых проявляли растерянность и отрицательное отношение к жестоким мероприятиям по выкачке хлеба. Такие настроения были зафиксированы в специальной сводке Сибирского управления ОГПУ от 10 февраля 1928 года, где приводились типичные высказывания бедняков-коммунистов или комсомольцев: «проводимая партией политика ведёт нас к разорению», «этот нажим пахнет 20-м годом»; «крестьянам, видимо, придётся ковать пики, как в 1919—20 годах и стоять за себя». Председатель Политотдела Степанов говорил: «Оппозиция была права, ибо такая политика ЦК привела к кризису», за что был немедленно снят с работы [34].

Под влиянием такого рода событий и настроений летом 1928 года началось выправление «перегибов». Были освобождены 494 человека, осуждённые в связи с хлебозаготовками. Одновременно было возбуждено 801 уголовное дело против должностных лиц, совершивших злоупотребления при хлебозаготовках, т. е. непосредственных исполнителей сталинских указаний. Во второй половине 1928 года массовые антисоветские выступления в Сибири прекратились.