Виола, которая была одна дома, сломя голову бросилась бежать в лес вслед за Льюисом, даже не оставив записки родителям. До лесной границы они добрались довольно быстро, после чего охотник повел девушку в глубь леса, как он сказал, самой короткой тропой на помощь Дику.

Сколько они бежали, продираясь сквозь кустарник, обходя буреломы и непроходимые заросли, неизвестно. Наконец, они вышли на поляну, где стоял маленький старый охотничий домик, давно позабытый всеми охотниками. Льюис завел туда Виолу и запер за собой дверь.

„Где же Дик?“ — спросила Виола, увидев, что в домике ее возлюбленного нет.

В ответ Льюис злобно рассмеялся и сказал, что без понятия. А, увидев разгорающийся страх в глазах девушки, еще больше разозлился. После чего начал выкрикивать ругательства в адрес Дика, за то, что тому всегда и во всем везло в жизни больше, чем ему, Льюису. И в охоте, и в любви. Тут Виола поняла, что ее жестоко обманули и этим же обманом завели туда, где ее никто не найдет, даже Дик. Тем временем, Льюис упал перед ней на колени и голосом настоящего сумасшедшего принялся клясться в давней и безответной любви. И в том, что сделает все, чтобы Виола полюбила его.

„Если ты хочешь рассчитывать на мою любовь, то должен выполнить мое единственное желание, — сказала девушка. — Я хочу вернуться домой“.

В ответ Льюис заявил, что это невозможно по двум причинам. Во-первых, он прекрасно знает, что Виола не сдержит своего обещания, стоит ей только вернуться под родительское крыло, а во-вторых, ему также известно, что Дик примется искать ее, и найдет, не смотря ни на что. Вот тут-то Льюис и поквитается с ним за давние обиды.

Сердце девушки похолодело: сама она была готова ко всему, но только не к смерти ее жениха. Накричавшись вволю, Льюис выбежал из домика, завалил дверь тяжеленным бревном и растворился в надвигающихся сумерках, оставив Виолу в слезах и безумном страхе за возлюбленного…»

Когда Линда проснулась, в комнате стояла почти непроглядная темнота, только тлели бордовым цветом угли в камине, да из-под опущенных штор струился мутновато-серый ночной, с позволения сказать, свет.

Сначала девушка решила, что все эти жутковатые события, которыми ознаменовался прошедший день, только приснились ей. Но, если это действительно так, почему она тогда здесь, в гостиной, а не у себя в комнате? Увы, увы! Ничего ей не приснилось, то есть, приснилось, конечно, но совсем не то, что она больше всего хотела бы увидеть во сне. Сном были как раз те расплывчатые воспоминания, которые кружились сейчас в ее голове. Про Никки, которая проснулась. Про их, уже давно ставший ритуалом, субботний поход по музыкальным и книжным магазинам. И про Арсена Дауорда, который рассказывал ей что-то про философию (а про что он еще мог рассказывать?), а Линда постоянно перебивала, желая услышать его бесценное мнение по поводу танцующих снежинок… тьфу, ты! Опять эти снежинки!!!

Кстати, если прошедший день не был сном, тогда в том самом кресле у камина должен находиться никто иной, как знаток по снежинкам!.. В смысле, философии Древнего Мира и не только. Но, помнится, до того как Линда уснула, он читал в кресле книгу при свете настольной лампы. А сейчас вместо этого — тьма.

«Неужели он ушел?! — ужаснулась Линда. — И, интересно, сколько сейчас времени? Я ведь собиралась спать всего несколько часов, а потом ехать к Никки! Что, если сейчас уже глубокая ночь? Конечно, его здесь нет! Не мог же он сидеть со мной так долго!»

От обиды на саму себя за то, что продрыхла столько времени, вместо того чтобы ловить момент, когда он находился с ней рядом, Линда едва не разревелась. К тому же, вместе с тишиной и темнотой к ней снова начал подкрадываться страх. Параноидальное чувство безысходности вперемешку с навязчивым нежеланием жить.

В отместку безумию захотелось вскочить, зажечь свет и включить громкую музыку. Только на своем опыте Линда знала, что это мало чем поможет, а только усилит страх. Поэтому она не поддалась эмоциям, а вместо этого села на диване и, пытаясь унять свое беспричинное безумие, зашептала слова молитвы.

— Вы же говорили, что не верите в Бога, — вдруг раздался голос. Безусловно, принадлежать он мог только одному человеку, но разве испуганное сознание когда-нибудь подчинялось логике? Линда тихо вскрикнула, потом шумно выдохнула и прижала руку к сердцу.

Чиркнула спичка, высветив на мгновение профиль мистера Дауорда и его горящий взгляд, после чего погасла.

— Вы испугали меня, — наконец смогла выговорить Линда заплетающимся языком. — Свет не горит. Я подумала, что вас здесь нет.

— Простите. Просто свет погас, когда вы спали. Мне не хотелось вас будить. Посему, не решившись отправиться на поиски свечи или еще чего-нибудь в этом роде, я просто стал дожидаться вашего пробуждения. И, не буду скрывать, сам задремал. А, проснувшись от скрипа дивана, вдруг услышал ваш голос и исполненное ужаса обращение к Всевышнему. Тут-то я и удивился, ведь вы говорили, что не принадлежите к числу верующих.

— Я говорила, что не принадлежу к числу истинно верующих, фанатиков, то есть. Но я не говорила, что я — атеистка!

- Только не обижайтесь, ma cherie! — с этими словами он встал с кресла и присел рядом с Линдой на диван. — Я — простофиля. Вместо того чтобы спросить, что вас испугало до моей реплики и утешить бедное дитя, я начал загружать вас теологическими вопросами.

- Я вовсе не дитя! — буркнула Линда.

— Ну, раз так, пусть будет: «утешить бедную девушку», — по его голосу она поняла, что Арсен улыбается. — Дадите мне второй шанс?

Его голос, полный нежности и понимания, был настолько трогателен, что Линда едва удержалась от соблазна броситься ему на шею и рассказать обо всех своих страхах.

— Не обращайте внимания, мистер Дауорд, это обычный приступ паранойи, — девушка попыталась улыбнуться и сдержать вздох, но у нее плохо получилось. — Скоро все пройдет. Просто в последнее время меня до ужаса начали пугать одиночество и темнота.

— Не бойтесь, Линда, — шепнул Арсен и, нащупав в темноте ее руку, сжал в своих ладонях. — Ведь вы здесь не одни. А я — вовсе не порождение темноты, во мне еще есть и немножечко света — это коробок спичек в кармане!

Линда хихикнула. Несколько минут они просидели молча.

— Вы дрожите, Линда! Вам холодно? — вдруг спросил он. Только тогда Линда заметила, что ее бьет крупная дрожь. Но ее причиной был вовсе не холод. Чтобы избежать дальнейших объяснений, она поспешно закивала.

— Тогда, что же вы молчите? — удивился мистер Дауорд. — Я не хочу, чтобы меня укоряли за мое невмешательство! Но ничего, минута — и я все исправлю!

И не успела Линда даже опомниться, а не то чтобы возразить, как Арсен укрыл ее одеялом, старательно подоткнул его со всех сторон, после чего накинул другой его конец ей на плечи. Его руки, словно бы невзначай, задержались на ее плечах. А девушка, повинуясь внезапному порыву, прильнула к нему, прижавшись щекой к его руке.

Было так тихо, что, казалось, можно было расслышать даже учащенный стук двух сердец. Сколько они так сидели, обнявшись, оба не ведали, ибо наверняка потеряли счет времени. Возможно, любой из них хотел что-то сказать, но каждый боялся потревожить эту зыбкую тишину. Возможно, они понимали, что их внезапная близость, разорвавшая ткань привычных канонов, была неправильной, но оба боялись пошевелиться и разрушить это неповторимое чувство единения душ.

Судьба решила все за них сама. Внезапно вспыхнула настольная лампа, осветив комнату в меру своих скромных возможностей.

Арсен неловко кашлянул, осторожно освободил руку и встал. Взял кочергу, помешал погасшие угли в камине. Линда следила за ним потухшим, почти больным, взором, пытаясь сохранить в сердце утерянное минуту назад ощущение. Незнакомое чувство настоящей взаимной любви.

Мистер Дауорд закрыл глаза рукой и на мгновение замер неподвижный, после чего подошел к дивану, присел на корточки перед Линдой, взял ее за руку и заглянул в глаза, в уголках которых дрожал свет лампы. Или это были слезы?!!