Но наконец действие чудо-травы закончилось, и Таня поднялась с земли, отряхнула руки, огляделась… Лицо белое, глаза красные и слезятся… Красавица, матервестер!

— Ромка? Что… Кха… Что случилось? Где мы?

Татьяна:

Мамочки, как мне плохо… что это? Ощущение, что меня поймали за желудок и рывком вытащили его на всеобщее обозрение. И запах… бе-е-е… ой… ну вот, опять. И в глазах темно, лишь круги разноцветные плавают.

Еле-еле эти самые глаза разлепила. У-у-у… как всё вокруг качается… А почему мне так… так… дерьмово?!

Пока кусты и земля плавно водили хоровод, а я пыталась за ними успеть, чтобы не брякнуться с… стоп, на ногах я и не стою. А как тогда? Блин, не вижу… А что вижу? О! Магёныш.

— Ромка? Что… Кха… Что случилось? Где мы?

— Ну, кому-то же очень приспичило бабушку до дома проводить. Вот и проводили… Ты под дурманом вторые сутки, а я в сарае навоз убираю, — выдал мне обиженный мальчишка.

Чего это он? Какой дурман, какой навоз?! Почему… у-у-у, блин, опять выворачивает!

Не знаю, долго ли меня так полоскало. Когда пришла в себя, обнаружила незнакомого (или знакомого?) деда, который почти на руках меня держал, пока я поливала окрестную растительность на редкость смердючим содержимым собственного желудка. Чем это меня траванули? Блин!

Только минут через пятнадцать я смогла сесть на травку спиной к деревянной стене (не понятно откуда взявшейся) и посмотреть на магёныша более-менее осознанно.

— Почисти, пожалуйста? — попросила я, содрогаясь от вони, которую источало… всё. И моя одежда в том числе.

Ромка радостно просиял, щёлкнул пальцами, и я с облегчением почувствовала себя чистой. Причём и снаружи, и внутри… А это недоразумение тем временем сменил улыбку на надутые губы, потом поджал их и испуганно оглянулся… Потом опять посиял на меня и опять надулся. Ух ты, как он бодро-то… блин, надо разобраться, что происходит. Что он там про бабушку…

И тут меня стукнуло. По затылку. Я всё вспомнила!

И этого «всего» оказалось до фига и больше. Я запуталась окончательно. Итак, я помню, что милая… бабушка? Моя бабушка? Да нет, не моя, у меня вообще нет бабушек, я просто всегда хотела… Значит, старушка из кафе. Она угостила меня чаем, и… ой! Опять!

Одно воспоминание о вкусном напитке едва снова не вывернуло меня наизнанку, но обошлось.

— Что… она… со мной сделала?

— Так говорю же! — ещё немного и ногами будет топать на мою непонятливость. — Опоила она тебя чем-то, сразу и намертво! Потому что она моментально разглядела, что ты — альфа, ясно?! И за твой счёт собиралась ещё лет так десять протянуть… предварительно меня угробив. И, кстати, тебя тут не просто так спасли, а чтобы ты от этого божьего одуванчика сад отвязала.

Мысли в голове ворочались, как заржавевшие гири — мало того, что неподъёмные, так ещё и фиг провернёшь… бабуля… старушка… та старушка из кафе… она меня чем-то уколола, и с той минуты для меня всё, как в тумане. Ромку угробить? За что? Он вредина и зануда, но не убивать же за это… МОЕГО мага!

Я села прямее, подышала носом, как учили. В голове прояснилось. Так. Так. Так. Влипла, подруга? Так тебе и надо! Чтобы ушами не хлопала и не считала себя самой умной. Вот… надо что-то делать, ведь меня спасли не просто так?

Огляделась. Кусты, трава, грядки… и перепуганные дети в кустах. Таращатся на меня круглыми глазищами, а я… я их знаю. И вижу, что они не люди — вот ни разу.

Оборотни, только странные. Запаха я пока не чувствую — всё обоняние отбито. Но тем не менее… и каналы от них… привязка… Ого! Качают! Силу из детворы так и тянут!

— Сейчас… я только…, - стоило мне пошевелиться, как ребятня отпрянула назад в своё укрытие, и кто-то из них пронзительно завопил:

— Бабушка-а-а! Бабушка!

Дальше всё закрутилось настолько быстро, что я не успела ничего понять. Лишь узрела, как с едва видневшегося сквозь ветки деревьев крыльца сбежала… бабушка. И на всех парах ринулась в нашу сторону.

Во мне столкнулись два чувства: с одной стороны, я понимала, что эта старушка несёт угрозу, а с другой… это же бабушка. И я помню, как она поправляла мне одеяло, и… она не притворялась, когда смотрела на меня любящими глазами. Однако это не помешало ей травить меня и мучить Ромэя.

— Убей её, гадкий мальчишка! Убей! — издали закричала… магиня… Роме?

Да, теперь я вижу, что все привязки — со всего сада — тянутся к ней, питая и поддерживая… практически мёртвую женщину. Она что, действительно думает, что магёнок её послушается? Я повернулась и увидела искажённое мукой лицо Ромки. Он отчаянно боролся… с собой?

Ромэй:

Многие сказки и истории имеют в своей основе идиотский, по моему мнению, сценарий: в самый напряжённый момент, когда практически все уже спаслись, из морской пучины вылезает щупальце и хватает героя за ногу, или труп подо льдом оживает и протыкает героя мечом… И всё это настолько внезапно, что я всегда подпрыгивал при просмотре магосрезов с такими вот выдумками.

Вот так и сейчас: на меня совершенно, матервестер! неожиданно… неслась старуха с зонтиком наперевес… и это когда я уже почти расслабился и приготовился закатить своему оборотню грандиозный скандал, чтобы она не смела больше мной командовать… А потом я планировал ей втереть про дружбу и морковку, может не так зрелищно, как кагхни, но зато эмоциональнее точно!

Потому что, пока она отсыпалась, я в сарае пахал… как… как… как лошадь, матервестер!

Но бабка не только размахивала зонтиком… Она ещё и вопила что-то, чтоб ей пусто было! Торопится, песок, что из неё сыпется, ногами утрамбовывает, а сама орёт… громко так! «Убей её!»

И я с ужасом понял, что кричит она это мне, и, главное, уничтожить-то мне необходимо своего собственного оборотня и… самое страшное… я… я же, матервестер! должен слушаться бабушку!

Татьяна:

— Не слушай её! — меня-то он слушать обязан, без вариантов.

Ромкину физиономию сразу покинуло напряжение, и сам он чуть не стёк на травку от облегчения. А эта женщина всё бежала к нам… Шляпка, слетев с её головы, моталась за плечами, волосы выбились из причёски и развевались по ветру, будто у ведьмы с картинки.

Она ещё и вопила что-то на ходу… Я огляделась: кусты в саду начали качаться и трещать, а из одного вывалился вихрастый мальчишка, белый-белый и на вид почти мёртвый, и… я скорее почувствовала, чем увидела, как падают другие дети… как тихо оседает за спиной тот странный старичок… как на глазах вянет и сохнет трава, желтеют листья на деревьях…

Это было настолько кошмарно, что я даже перестала бояться. Слишком много жути.

Пришлось встать, покачнувшись и ухватившись за стену, и прицельно резануть по энергетическим каналам практически добежавшей магини. Сразу по всем: они воспринимались толстым канатом, свитым из множества нитей, и я одним ударом перерубила едва ли не все, а потом ещё рванула весь канат на себя, окончательно отдирая от безумно захрипевшей старухи.

Она не успела сделать лишь несколько шагов. Споткнулась и упала… на руки подоспевшему дедуле. Когда он устремился ей навстречу, я не заметила, потому что мне опять стало очень страшно… и больно.

Бабушка умирала. В ней больше не было ненависти и гнева, она лежала на земле и смотрела на меня тем самым, родным, взглядом… и улыбалась светло и благодарно…

— Спасибо, деточка… спасибо, что не дала мне забрать их всех…

Пожилой мужчина, усыхающий и дряхлеющий на глазах, положил её голову себе на колени и, что-то шепча, гладил по растрёпанным седым волосам.

— Бабушка… — я присела рядом с ней и взяла за руку. Она сжала мои пальцы…

А дальше был ветер. Сильный, почти ураган. Он набрасывался на деревья, словно стараясь переломать все ветки, силился выдрать кусты с корнем, гнул траву, бил в лицо, засыпал глаза песком… и внезапно стих.

Ни бабушки, ни старичка на поляне больше не было.

Ромэй:

Матервестер! Это было что-то с чем-то! Обязательно надо будет записать магосрез, хотя я и не очень люблю, когда у меня в голове кто-то копается. Но эта потрясающая по своей драматичности и накалу эмоций картина непременно должна быть увековечена для потомков! И так, чтобы было сразу понятно, что я — один из главных участников!