— Мужики, мне нужен Глебов Михаил Николаевич. Не подскажете…

— Я Глебов, — повернулся Михаил к незнакомцу.

— Сержант госбезопасности Беспалый. Вам придется поехать со мной, — незнакомец вынул из кармана удостоверение и показал Михаилу.

— Но я на работе, — на лице Глебова появилось выражение растерянности. Окружающие настороженно примолкли.

— Передайте руководству, чтобы вас подменили, — чекист явно не знал, чем занимается на работе Глебов.

— А это надолго? — не самый удачный вопрос представителю органов, но он свидетельствовал о душевном состоянии Михаила. А представитель начал потихоньку терять терпение:

— Слушайте, не задавайте глупых вопросов, у меня нет времени.

Растерянный Глебов побрел к заводоуправлению в сопровождении чекиста. Вся компания молча наблюдала, как их товарищ скрылся за дверью проходной. Из оцепенения их вывел бодрый возглас Сергея, выбежавшего из столовой:

— Где этот голодающий Поволжья? Очередь подходит.

Вопрос его повис в воздухе. Сергей внезапно увидел совершенно других людей: странные, встревоженные лица, какие-то блуждающие взгляды… Те, с кем он только что весело обсуждал футбольные новости, вдруг отделились от него какой-то невидимой прозрачной стеной. Как манекены за витриной в магазине. Но не таким парнем был Сергей, чтобы спокойно принять подобную перемену.

— Мужики, что происходит? Иван, я тебя спрашиваю? — он решительно взял за грудки одного из «манекенов». Тот затравленно взглянул на Рублева.

— Мишку забрали, — только и выдохнул.

— Куда? — непонимающе спросил Сергей, но противный холодок уже начал расползаться по его внутренностям.

— Туда. Мужик сейчас подошел и увел. А Мишка попросил начальство предупредить.

— Зачем увел-то? — похоже, мало кто в такой ситуации задавал умные вопросы. Сергей не был исключением.

Приятель махнул рукой и отвернулся. Рублев, сделав несколько шагов, тяжело сел на скамейку и дрожащей рукой достал папиросы. После затяжки-другой он почувствовал себя уверенней.

— Дай закурить, — услышал он голос Ивана. Сергей медленно поднял голову и вдруг со злостью на себя, на всю эту до печенок перепуганную публику рявкнул:

— Тебе что сказали сделать? Начальство предупредить? Так иди и предупреждай, нечего тут сопли жевать.

Удивительно, но Иван нисколько не обиделся на товарища, а, наоборот, как будто воспрял духом и быстрым шагом двинулся к столовой. Да и остальные ожили и, по примеру Сергея, достали папиросы и молча закурили. А из дверей столовой к ним уже спешили двое пожилых мужчин, одним из которых был начальник конструкторского бюро Владимир Тимофеевич Ярцев, а другим — секретарь парткома Дмитрий Ильич Клюев. Клюев, грузный, но очень подвижный мужчина, плюхнулся на скамейку рядом с Сергеем.

— Рублев, ты можешь нам внятно объяснить, что произошло с Глебовым? — требовательно обратился он к Сергею.

Парень пожал плечами:

— А что, Иван вам не объяснил, что ли? Он же при этом присутствовал.

— Мне буквально мало толку от его объяснений. Что значит — «пришли», «увели»? Почему увели, вот вопрос.

— Так я же не больше вашего знаю, — сказав это, Сергей вдруг понял, что причина ему известна, но он просто не хочет этому верить.

— Ну, не могли же такого парня забрать без всяких оснований! Ты же все-таки друг его, неужели у тебя нет никаких соображений? — в разговор вступил Ярцев, член парткома завода и начальник Глебова. Владимир Тимофеевич очень ценил Михаила как работника, ставил его в пример как активного общественника, и случившееся явно выбило его из колеи.

Сергей внутренне заколебался, видя, как искренне переживает Ярцев. «В конце концов и так узнают, что случилось с его соседом, а про меня потом невесть чего подумают — мол, знал об этом и смолчал. А что да как, я действительно знать не знаю и ведать не ведаю…» Уговорив себя таким образом, он задумчиво произнес:

— Не знаю, может, это из-за того случая…

— Ну-ка, давай погромче, чего ты там бормочешь, — накинулся на него Клюев. — Из-за какого такого случая?

«С этим надо ухо востро держать, палец дашь — всю руку откусит», — подумал Сергей.

— Ну… позавчера ночью у них на квартире хотели арестовать комбрига Ласточкина.

— Что значит — хотели? — насторожился Клюев.

— Застрелился он.

— Они что же, знакомы были? Встречались? — Клюев уже почуял вырисовывающуюся перспективу.

— Да так, наверное, по-соседски. Я не знаю.

Клюев откинулся на спинку скамьи, и лицо его приобрело жесткое выражение.

— Да, Рублев, — протянул он. — Как же ты нам-то ничего не сообщил? Не доложил, так сказать.

— А чего докладывать-то? — как в воду глядел Сергей, когда вспомнил пословицу про «вострое ухо».

— Вот, полюбуйтесь, Владимир Тимофеевич, и это называется комсомолец! Это же вопиющая политическая близорукость. Буквально сегодня поставлю вопрос, пусть почистят этого «элемента» на комитете комсомола.

— Успокойся, Дмитрий Ильич, ну какой он «элемент»? Мы же сегодня первый день как на работу после праздника вышли, у него и времени не было…

— А ты его, Владимир Тимофеевич, не защищай, я гляжу, добренькие все стали… Он утром должен был в партком прийти и все как есть рассказать. Да еще Глебова с собой привести. Вот как должен был поступить настоящий комсомолец! Ладно, с ним мы еще разберемся, а сейчас пошли, надо партком быстренько собрать, обсудить этот факт.

— Дмитрий Ильич, а может, я пообедать успею? Я быстро, — у Ярцева была язва желудка, и он старался придерживаться режима.

— Можно вас, товарищ Ярцев, — Клюев взял коллегу за локоть и увлек за собой. Отойдя от Сергея на порядочное расстояние, он впился глазами в Ярцева: — Я тебе, товарищ Ярцев, буквально так скажу: замечаю в тебе какую-то интеллигентскую мягкотелость. Ты что, не понимаешь, что произошло?

— А что произошло? Ну, пригласили парня на Лубянку, мало ли зачем?

Клюев только отмахнулся от последних слов Ярцева:

— Ну, ладно, хватит дискуссии разводить. Через полчаса жду в парткоме и надеюсь на твою принципиальную позицию.

А Глебов в это время и не подозревал, какие страсти кипели на заводском дворе. Сержант Беспалый привез его в Главное управление госбезопасности и провел в свой кабинет. Капитан был занят, и Михаилу пришлось подождать несколько минут. Пытаясь скрыть волнение, он старался думать об Анюте, о производственных делах на заводе, но так или иначе сознание разворачивало его мысли в одном направлении. Он прекрасно понимал, зачем, по какой причине его вызвали сюда, в наркомат внутренних дел, но был настолько уверен в себе, в своей абсолютной непричастности к случившемуся, что волнение его не выходило за рамки естественного. Хотя слухи о посещении учреждения, в которое его привезли, ходили всякие…

Беспалый что-то писал, когда зазвонил телефон. В следующую минуту Глебов в сопровождении сержанта шел к начальнику отделения. Когда открылась дверь, парень, помимо своей воли, глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду. Но после первых вопросов, заданных хозяином кабинета, волнение ушло само собой. Как и предполагал Михаил, после общих вопросов о семье и работе, капитан перешел к вопросам, касающимся знакомства его и его родителей с погибшим комбригом, контактов с ним в первомайский вечер. Глебов охотно рассказал об участии комбрига в молодежном застолье, особо подчеркнув, какой вдохновенный тост произнес военачальник. Рассказывая, он снова ощутил возникшее в тот вечер чувство гордости за армию, за ее командиров, за их преданность великому вождю. И он счел необходимым поведать товарищу Свиридову об этих его чувствах. Как жаль, сказал он, что эти положительные эмоции куда-то улетучились с выстрелом Ласточкина. При этом Михаил ни словом не обмолвился о жаркой дискуссии вокруг их с Сергеем желания отправиться в Испанию добровольцами, а также о браунинге, обнаруженном им в кармане командирской шинели. Глебов никогда раньше не подвергался допросам в органах, но он был достаточно умен, чтобы не дополнять свою откровенность этими двумя сюжетами.