— Ну, здорово, Николай, с прибытием, — приятели обнялись, похлопали друг друга по спине.

— Все такой же боевой, Никита, — с удовлетворением отметил Прохоров.

— А как же? Как говорится, прицелом точным врагу в упор… Рад тебя видеть, Николай Николаевич, надолго к нам?

— Это как начальство решит, — Николай бросил на Свиридова взгляд, полный надежды.

Свиридов досадливо крякнул:

— Извини. Совсем забыл сообщить. Комиссар дал добро, но под мою личную ответственность. С твоим начальством тоже все решено.

— Ну, спасибо, Федор Ильич. Будь спокоен, не подведем. Так, Никита?

Климов не успел ответить гостю, так как капитан мягко, но решительно перевел разговор в деловую плоскость:

— Никита Кузьмич, ты пациента подготовил? Как он там?

— Жив. К разговору готов. И врач там ждет.

— Ну, веди нас к нему. Надо поторопиться, а то, того и гляди, меня в контору дернут, — Свиридов быстрым жестом предложил Климову идти вперед.

У палаты, где лежал Риммер, стоял часовой с винтовкой. При виде Свиридова он вытянулся по стойке «смирно». Капитан осмотрелся:

— Слушай, Никита Кузьмич, а врач-то где?

— Он в палате.

— Давай его сюда, мне с ним поговорить надо, а вы пока начинайте работать с раненым.

Свиридов и врач отошли к окну. Две недели постельного режима — таков был вердикт хирурга. Капитан осторожно поинтересовался возможностью ускорить процесс выздоровления пациента, на что доктор отреагировал стандартно:

— Посмотрим, как пойдет выздоровление.

Свиридов попробовал красноречиво объяснить эскулапу, что речь идет о деле государственной важности, но вновь услышал не менее стандартный ответ:

— Сделаем все возможное.

Подойдя к двери палаты, за которой находился Риммер, Федор Ильич увидел, кроме бойца с винтовкой, еще и сержанта с кобурой на поясе. Тот, очевидно, находился внутри комнаты, когда чекисты появились в коридоре. Войдя в палату, Свиридов осмотрелся. Все как в камере: железная кровать, табуретка, привинченная к полу, под потолком зарешеченная лампочка. На окне тоже решетка. На кровати лежал молодой мужчина, уже изрядно заросший щетиной и от этого выглядевший старше своих лет. Увидев Свиридова, он поправил завалившееся на одну сторону одеяло, машинально разгладил образовавшиеся складки, и лицо его приобрело настороженное выражение. Было заметно, что он очень волнуется. Очевидно, он почувствовал, что от этого вошедшего человека в штатском зависит его жизнь. Хотя, скорее всего, это ему уже объяснил Климов, который устроился с листами бумаги на столе. Допрос вел стоявший у кровати Прохоров — едва капитан вошел, он замолчал. Привинченная к полу табуретка, видимо, была оставлена для Свиридова. Тот дал знак продолжать допрос.

Из того, что услышал капитан Свиридов, явствовало, что Ян Риммер три года отучился на отделении славистики Кенигсбергского университета (еще бы ему не знать философа Канта!), изучал русскую филологию. Но после смерти отца университет пришлось бросить. Случайными заработками он перебивался до тех пор, пока не встретил старого знакомого отца, адвоката из Ковно Петерса Шломберга. Тот проявил интерес к судьбе Риммера-младшего, предложил переехать в Ковно и дал в долг крупную сумму денег. Кроме того, парню помогли снять квартиру подешевле. Там, в Ковно, он познакомил Яна с неким Косманом, руководителем «Дойче Нахрихтен». Тот устроил парня на работу в «Культурфербунд», где ему поручили делать переводы и составлять обзоры русской прессы.

Дальше, по рассказу Риммера, жизнь его пошла кувырком. А началось с того, что адвокат Шломберг год назад предложил сыну старого друга вложиться в солидную экспортно-импортную фирму, получить хорошую прибыль и открыть свое дело. Но, поскольку денег у Яна не было, адвокат предложил выгодно продать родительский дом в Кенигсберге. Деньги от продажи дома были выручены действительно немалые, но сумма все равно была недостаточной. Когда Косман узнал об этом, он решил помочь Риммеру и дал в долг недостающую сумму. Все деньги были переданы фирме на закупку товара заграницей. А пока суть да дело, Риммеру предложили съездить в СССР в составе молодежной спортивной команды. Услышав это, Климов встрепенулся:

— Ты что, спортсмен?

— В шахматы хорошо играю, — тихо, но с достоинством ответил парень. — Меня за третью доску посадили, три выиграл, три проиграл, остальные вничью свел.

Оказывается, делегация гостила в Ленинграде и Москве. Играли в шахматы, ходили в музеи, театры, встречались с молодежью. Однако по возвращении домой Риммер узнал сногсшибательную новость: фирма странным образом обанкротилась, и деньги пропали. И еще одну новость узнал шахматист: адвокат Шломберг уехал то ли в Америку, то ли еще дальше. Косман, конечно, посочувствовал, но через несколько дней попросил вернуть деньги. Свиридов обратил внимание, что, рассказывая об этом, парень даже в лице изменился. И то сказать, такие деньги и псу под хвост… в смысле адвокату. Капитан поймал себя на мысли, что даже сочувствует парню, и тут же жестко оборвал свои эмоции. «На той стороне тоже не дураки работают, слепили этому бывшему студенту легенду на случай провала. Глядишь, и разжалобит нас, недоумков, — подумал он. — Надо предупредить Климова, чтобы весь его рассказ именами и фамилиями наполнил, адресами, приметами его хозяев. Пусть подробно расскажет о поездке в СССР… Да Никита и сам все знает, мужик дотошный».

А Риммер между тем рассказывал, как Косман предложил для отработки долга еще раз съездить в Москву, только уже с другой целью. Ситуация была безвыходной, и он согласился. А дальше его отправили снова в Кенигсберг…

В дверь постучали. Прохоров открыл дверь.

— Товарища Свиридова к телефону, — послышался шепот из-за двери. «Ну вот, как чувствовал…» Федор Ильич встал:

— Николай Николаевич, выйдем на минуту.

В этот момент замолчавший Риммер неожиданно подал голос:

— Извините, гражданин начальник, со мной как… что сделают? — от волнения парень, очень прилично говоривший по-русски, скомкал вопрос.

— Это целиком будет зависеть от вас, от вашего желания помочь нам, — капитан строго глянул на раненого и вышел в коридор.

Секретарь комиссара госбезопасности Николаева передал распоряжение о совещании у начальника. На ходу Свиридов еще раз проинструктировал Прохорова об уточнении всех деталей рассказа задержанного и, пообещав по окончании допроса прислать машину, уехал на Лубянку.

Во дворе завода, где работали Глебов со своим другом Сергеем Рублевым, в начале обеденного перерыва народу обычно мало. Это уже потом, откушавшие столовских щей, инженеры и техники, конструкторы и бухгалтеры выходили подымить «Беломором» на свежем воздухе. Но сегодня, в первый послепраздничный день, в столовой образовалась большая очередь и часть работников, заняв очередь, грелась во дворе заводоуправления на весеннем солнышке.

Рублев работал в автоцехе мастером, но ближе к обеду его вызвали в заводоуправление, после чего он решил увидеться с Михаилом, а заодно и пообедать. Не обнаружив товарища в очереди, он вышел во двор и присоединился к группе, активно обсуждавшей шансы на победу «Спартака» и «Динамо» в предстоящем матче чемпионата страны по футболу. В ту самую минуту, когда один из болельщиков авторитетно заверил Сергея, что на поле стадиона «Сталинец» «Спартак» чаще побеждает, чем на других полях, во дворе появился Глебов.

— Пламенный привет гигантам конструкторской мысли! — Сергей помахал другу рукой. — Вы случайно не на обед, товарищ конструктор?

— На обед, товарищ Рублев. Между прочим, последний раз, когда мы здесь обедали, очередь занимал я.

— Виноват, товарищ Глебов. Разрешите исправиться?

— И побыстрее. Бегом марш!

Сергей, шутливо козырнув, затрусил к дверям столовой. Глебов поздоровался с мужчинами и включился в разговор. Никто и не обратил внимания на незнакомого парня, который, не торопясь, подошел к компании болельщиков: