— Ну а если музей на ремонте, тогда как? — Свиридов всегда имел наготове каверзные вопросы, которые часто позволяли выявлять белые пятна в оперативных конструкциях коллег.

— Музей Революции на ремонте быть не может, — усмехнувшись, пробурчал Климов.

Прохоров тоже ухмыльнулся, но объяснил, что в этом случае риммеровские учителя велели парню погулять перед стоящим чуть дальше театром, изображая театрала, ожидающего подругу. Тут Николай вдруг не к месту вспомнил фразу, которую им выдал раненый. Мол, один из его учителей сказал, чтобы тот не очень боялся НКВД, так как чекистам некогда бороться с настоящими разведчиками, они друг дружке головы отрывают. Едва Прохоров произнес последние слова, Свиридов насторожился:

— Ты о чем это, Николай?

— Это не я говорю, это хозяева нашего арестанта так высказываются, — Прохоров выругал себя за неосмотрительность. — У Никиты запротоколировано. Не берут они нас в расчет, паразиты.

— Отставить, товарищ Прохоров, не будем их болтовней голову себе забивать. Если у тебя все, давайте спланируем наши дальнейшие действия. Никита Кузьмич, подготовь в ИНО запросы на его родственников и на контакты, которые он называл по загранице. И всю его спортивную поездку у нас надо тщательно проверить. Как идут дела по Львовым?

— Ребята начали искать, Федор Ильич. Вы же сами просили дать им отдохнуть после праздничного напряга. А «наружка» работает на почтамте со вчерашнего дня.

— Хорошо, контролируй ситуацию. И вообще, без меня — ты руководитель операции. Николай Николаевич у нас главный советник. Да, Николай, сегодня вечером переедешь на нашу квартиру, там будем встречаться. Как считаете, Риммер правду говорит?

Теперь уже Прохоров сделал знак Климову отвечать на вопрос.

— Внешне спокоен, информацию дает серьезную, похоже на правду. Да и жить он очень хочет, в конце опять нас спросил, как с ним поступят. Так что, я думаю… — Климов осекся, увидев, что капитан нетерпеливо поднял палец.

— Ясно. Слушайте, мужики, беседовал я сегодня с этим парнем, понятым. Занятная личность. А самое занятное то, что он очень походит на нашего раненого. Что скажешь, Никита Кузьмич?

— Вроде похож… я не очень запомнил. Темновато было, да и я… — Климов от неприятного воспоминания махнул рукой и поежился.

— Кстати, сегодня вечером я отдаю заключение комиссару, готовься.

— Да я давно готов, товарищ капитан.

— Ладно, будем надеяться, что все обойдется. Между прочим, парня этого, Глебова, пока он со мной беседовал, заводские партийные мудрецы из кандидатов исключили. Откуда-то узнали про случай с комбригом. Пришлось секретаря поправить.

— Нет, ты посмотри, а? — не выдержал Прохоров. — Каждый раз читаем про эти перегибы и удивляемся, как это происходит. Вот вам, пожалуйста, наглядный пример, как можно человеку жизнь сломать.

— Да, — вздохнул, помолчав, Свиридов. — Однако мы отвлеклись. Никита Кузьмич, твое мнение, как будем использовать ситуацию?

— Я так считаю: дожидаемся на почте получателя, выявляем связи и накрываем всю банду. А дальше — дело техники.

— Понятно. Еще что-то добавишь? — Климов отрицательно покачал головой.

— Тогда свободен. А ты, Николай, задержись на минутку.

Дождавшись ухода лейтенанта, Свиридов многозначительно взглянул на Прохорова:

— Ну а у тебя какие соображения?

— Думаю, надо получить точный прогноз врачей. Только, боюсь, не встанет Риммер к концу недели. Сам будешь встречаться с докторами, Федор Ильич, или мне поручишь?

Разные люди читают газеты в разное время дня. Большие и малые начальники стараются просматривать прессу по приходу на работу, чтобы узреть какие-то новые директивы, указания, дабы немедленно приступить к их исполнению. Иногда в газетах самих начальников и их ведомства хвалят, но чаще критикуют, и, правильно восприняв критику, начальники исправляются. Совслужащие и другие категории работников, имеющие возможность заниматься чтением прессы в обеденный перерыв, иногда пользуются этой возможностью, но редко — принятие пищи поглощает значительную часть обеденного времени. В основном же труженики среднего и низшего звеньев управленческого аппарата и промышленного производства в ту пору читали газеты и журналы дома, воротясь с работы. К этой категории относился и Николай Филимонович Глебов. Газеты и журналы он выписывал на домашний адрес и каждый вечер за ужином внимательно изучал их содержание. В тот вечер он с особым интересом просматривал газетные страницы. По слухам, на высокую руководящую должность в эти дни должен был быть назначен один из его старых товарищей. Глебову-старшему очень хотелось найти сообщение о назначении и по-свойски поздравить друга по телефону. Но в ворохе прессы он ничего не нашел, и настроение у него стало портиться. Николай Филимонович был старый партиец, должность занимал ответственную и в кадровых перемещениях ориентировался: знал, что скрывается за тем или иным назначением, умел читать между строк газетную информацию по кадровой тематике. Слух о назначении друга был им проверен, но сообщения не было, и это могло говорить о многом. Но он не хотел углубляться сегодня в эти малоприятные размышления, тем более что градус настроения у него уже понизился пару часов назад, когда ему на работу позвонил сын и сообщил, что его отправляют в краткосрочный отпуск. В другое время он бы воспринял это спокойно, но после случая с комбригом в душе его поселилось смутное беспокойство за парня. А тут еще жена, узнав о звонке, разохалась, насела с вопросами. А что он мог ей ответить? Еще бы немного, и нагрубил бы ей, слава богу, на кухню ушла. «Но ведь сейчас вернется из кухни и опять за свое примется. Скорей бы уж Мишка пришел да сам растолковал, что к чему», — устало подумал отец.

С кастрюлей в руках в комнату вошла Мария Власовна. Поставив кастрюлю на стол, она стала расставлять тарелки.

— Коля, я все-таки никак в толк не возьму, как Мише так сразу отпуск-то дают? Он вроде и не планировал отдыхать… — она вопросительно посмотрела на хозяина.

— Мать, ну сколько можно? Мы пару минут с ним поговорили, и все. Вот сейчас они с Анютой подойдут, и станет ясно, — не отрываясь от газеты, недовольно проворчал старший Глебов. — Нет, ты посмотри, что творится. Вот еще одного наркома освободили, как не справившегося. Интересно, а когда назначали, куда смотрели? Получается, назначим, а там как кривая вывезет? — всем своим видом Николай Филимонович демонстрировал глубокую занятость изучением последних событий в государстве. Но хитрость не прошла.

— Как это с Анютой придет? Ты чего же не сказал-то? У нас хлеба-то хватит? — засуетилась хозяйка. — Ладно, если что, у соседки займу. А ты тоже хорош, сидишь и молчишь. Слушай, а Миша не заболел? Ничего не говорил?

— Я тебе все сказал, — сдерживаясь изо всех сил, проговорил Николай Филимонович.

Обиженно поджав губы, Мария Власовна вышла из комнаты. Отец, отбросив газеты, подошел к окну и уставился взглядом в сумеречное небо. Жена тем временем вернулась из кухни и начала раскладывать по тарелкам пюре и котлеты.

— А я думаю, что он заболел. Такой обморок бесследно не проходит. Он просто говорить не хочет, — продолжила она мыслить вслух.

— Да что это за наказанье-то такое? Ты чего душу травишь? — понесло хозяина. Мария Власовна почувствовала, что перешагнула порог терпения:

— Ну, все, все, извини, Коля. Давай садись ужинать, не будем их ждать. Достань графинчик и рюмочки.

В коридоре продребезжали два звонка, это звонили им.

— Ребята пришли, — радостно всплеснув руками, воскликнула хозяйка и пошла открывать. Николай Филимонович, задумавшись, повертел в руках рюмку, потом поставил на стол. Плеснув из графина водки, он со словами «прости нас, Иван Терентьевич, вечная тебе память» выпил не закусывая. Услышав шаги, повернулся к двери, но в комнату вошла только одна Мария Власовна. Ее просьба выдать из семейной кассы пятьсот рублей привела его в некоторое замешательство.