В гостиной своего особняка в Хлебном переулке военный атташе посольства Германии в СССР генерал Эрих Кламрот принимал важного чиновника из Берлина Вильгельма Земмельсдорфа. Используя расхожий газетный штамп, можно было сказать, что «общение проходило в теплой, дружеской обстановке». И хозяин, и гость давно знали друг друга. В свое время, взбираясь параллельно по ступеням военной карьеры, они не стали друзьями, но давнее знакомство позволяло им общаться без чиновного официоза. Правда, Кламрот постоянно чувствовал, что Земмельсдорф всегда знает чуть больше и смотрит в этой жизни чуть дальше. Генерал объяснял это для себя связями приятеля в высоких партийных кругах, хотя тот совсем не выглядел ортодоксальным национал-социалистом. Раньше они довольно часто встречались на совещаниях, военных учениях как коллеги, поскольку Земмельсдорф служил представителем рейхсвера в одной из скандинавских стран. Однако во второй половине тридцатых, когда он неожиданно оказался в кресле руководящего чиновника зарубежной организации национал-социалистической партии при Имперском министерстве иностранных дел и ему было присвоено звание бригаденфюрера СС — что соответствовало армейскому генерал-майору, — между ними наметилась некоторая дистанция. Генерал Кламрот координировал и направлял работу по добыванию подчиненными сотрудниками атташата информации военного характера по Советскому Союзу, говоря профессиональным языком, был резидентом абвера в Москве. Получалось, что по партийной линии Земмельсдорф имел право контроля за службой, возглавляемой приятелем, формально не касаясь вопросов разведки. Но внешне их отношения, казалось, не претерпели особых изменений.

С утра оба генерала присутствовали на военном параде и демонстрации трудящихся на Красной площади, потом хозяин провез гостя на машине, показав ему Москву, в которую тот пожаловал впервые. В глубине души он был польщен, что гость предпочел наблюдать военный парад в его обществе, оставив сопровождающего его посольского партайгеноссе в группе других приглашенных сотрудников посольства. Несмотря на то что Земмельсдорф был в штатском, военная выправка выдавала его с головой. Кламрот не преминул обратить на это внимание, полагая, что сделал комплимент, но бригаденфюрер лишь криво улыбнулся. И вот от этой гримасы на генерала повеяло вполне ощутимым холодком. Ему подумалось, что правы были его берлинские друзья, которые говорили: Гитлер мало-помалу убирает из МИДа кадровых дипломатов, заменяя их своими людьми. И не только из МИДа. Эти люди должны были забыть своих прежних друзей, старые привязанности, фронду молодых лет. Теперь они принадлежали фюреру, и только ему.

Изрядно подустав и чуточку промокнув, они оба наслаждались уютом теплой гостиной генеральского особняка, намереваясь согреться русским национальным напитком.

— По-моему, единственное, что русские могут делать хорошо, — это их водка. Предлагаю тост за наш праздник, — берлинский гость, чокнувшись с Кламротом, отпил глоток из крохотной рюмки, с веселой иронией наблюдая, как хозяин лихо опрокидывает в рот жгучую жидкость. — Однако, Эрих, вы так по-русски это делаете, что мне становится не по себе.

— Посмотрел бы я на вас, Вилли, проживи вы в России столько, сколько я.

Оба замолчали, дожидаясь, когда водка принесет долгожданное тепло и расслабление. Кламрот, согревая в руке пустую рюмку, вдруг вспомнил, как в 1931 году, будучи представителем рейхсвера в СССР, он посещал воинские части на Урале, в Свердловске и Оренбурге. Уже тогда он усвоил, что Москва — это далеко не вся Россия и что, сидя в ней, не понять сути этой огромной страны, на территории которой он когда-то родился. В Оренбурге он провел восемь дней в кавалерийской дивизии. У него были посещения воинских частей и в Курске, и в Бердичеве, но это была все-таки Европа. И эта российская Европа была лишь малой частью необъятного государства Российского, к оглушающим масштабам которого он прикоснулся в той поездке. А как сердечно его принимали красные командиры… генерал с невольной улыбкой глянул на пустой бокал, стоящий перед собеседником. И тот, на мгновение погрузившийся в свои мысли (любопытная коллизия — два высокопоставленных немца вместо шнапса пьют русскую водку за национальный день труда, официальный немецкий праздник, аналог русского Первомая), тем не менее заметил веселый взгляд военного атташе.

— Чему вы улыбаетесь, Эрих?

— Глянул на наши наперстки, — Кламрот кивнул на пустой бокал и снова улыбнулся, — и случай один вспомнил давний. В начале тридцатых ездил в Оренбург в кавдивизию русских. А там живут и служат уральские казаки. И у них есть такой обычай: встречая гостя, они подают ему шашку, — генерал показал руками, как он брал шашку, — и ставят на нее стакан с водкой. Ну, дали мне эту шашку в руки, с заданием я справился, но это было последнее, что я вспомнил на следующий день. Правда, они быстро привели меня в чувство.

— Да… в те годы мы были почти союзниками, строили совместные планы… против Польши, — Земмельсдорф сделал многозначительную паузу. — А что до русских обычаев, то я бы предпочел, чтобы у них в обычай вошли дисциплина и организованность. Хотя в нынешней политической обстановке будет лучше, если мои пожелания сбудутся как можно позже.

«Вот так недвусмысленно и категорично. Кажется, предчувствия меня не обманывают…»

— Надо признать, они в то время переняли у нас много разумного в организации управления войсками.

— Я знаком с вашими отзывами о русских в те годы.

«Однако наверху меня, кажется, снова изучают. Ладно, надо заканчивать болтовню о прошлом и возвращаться на грешную землю».

— Как вам сегодняшний парад, Вилли? Увидели у русских что-то новое для себя?

Кламрот пытался заговорить об этом еще в машине во время экскурсии по Москве, но Земмельсдорф ловко ушел от разговора. Возможно, не хотел вести серьезный разговор в присутствии шофера.

— Ну, это ваша задача сравнивать прошлогодний парад с нынешним, — гость явно пытался уколоть атташе. — Что до меня, то… Можно еще водки, не до конца согрелся. Только не на шашке, — Вилли попытался сгладить резкость предыдущей реплики. Взяв рюмку, он прошелся по гостиной. — Извините, Эрих, но вы лучше меня знаете, как русские умеют организовывать эти… как это по-русски? Деревни?

— Потемкинские деревни?

— Да, да, спасибо. Но к сегодняшнему дню это не относится. Я думаю, сегодня они показали то, что у них имеется в реальности. Никаких сюрпризов я для себя не увидел, — собеседник отхлебнул из рюмки. — Откровенно говоря, мне сегодня гораздо интереснее другое. Техника техникой, но в любой армии главная фигура — солдат. Русский солдат вынослив, неприхотлив и бесстрашен, это аксиома. Но им надо умело командовать. А после такого разгрома, который учинил Сталин командному составу Красной Армии в прошлом году, я просто не могу представить, кто будет управлять этой армией.

— Ходят слухи, что мы приложили к этому некоторые усилия…

— Ну, заслуги абвера и военных в этом нет. Как и в оценке военного потенциала русских… Не обижайтесь, Эрих, но наверху недовольны. К сожалению, в ваших отчетах в Берлин мало заслуживающей внимания информации.

«А вот это уже серьезно, — подумал Кламрот. — Что это, товарищеский намек или официальное предупреждение?»

— Но, Вилли, вы даже не представляете себе, как здесь сложно работать. Это не Бельгия, не Франция. Ощущение такое, что НКВД следит за каждым твоим шагом.

— А что вы хотите? В той же Франции у императора Бонапарта был министром полиции знаменитый Фуше. Говорят, у него была абсолютно совершенная система сыска и шпионажа. Но… времена меняются. Франция от автократии перешла к демократии, и благодаря этому мы имеем там значительно лучшие позиции, чем в России.

Кламрот открыл было рот, чтобы возразить собеседнику, но вовремя спохватился. То, о чем он хотел сказать, могло обернуться против него. Ведь он собрался напомнить посланцу из Берлина о представителе русского царя при дворе Наполеона Александре Чернышеве.