Чернышев был одним из семи русских «военных агентов», направленных военным министром Барклаем де Толли в столицы европейских государств в качестве сотрудников «Особенной канцелярии» — специального органа российской военной разведки. За короткий срок Чернышеву удалось создать целую сеть информаторов в правительственных и военных кругах Франции, многие из которых стоили больших денег, например сотрудник военного министерства Мишель. Хотя информация, получаемая от Мишеля, стоила потраченных денег. Он входил в группу офицеров, составлявших дважды в месяц так называемую «Краткую ведомость» — сводку о численности и дислокации французских вооруженных сил. Она составлялась в одном экземпляре и предназначалась лично Наполеону. Император Александр Первый получал копию этого документа через неделю.

Через бывшую любовницу Наполеона Полину Фурес, хозяйку великосветского салона, Чернышев познакомился с секретарем топографической канцелярии Наполеона. Сей чиновник снабдил разведчика копиями карт целого ряда городов Европы и их окрестностей, с обозначенными на них укреплениями, арсеналами, дорогами. Так что не сидела русская разведка сложа руки перед походом Бонапарта на Россию. Но и Земмельсдорф все-таки был недалек от истины. Довольно быстро французская контрразведка засекла повышенную активность военного агента, и тот вынужден был покинуть Париж. К сожалению, заметая следы, Чернышев допустил серьезную ошибку, в результате которой был арестован и гильотинирован его агент Мишель.

Молниеносно взвесив все «про» и «контра», Кламрот счел за благо воздержаться от демонстрации своих познаний в этой области.

— Похоже, Сталин решил заткнуть за пояс самого Фуше, если смог создать атмосферу всеобщей подозрительности. Вы слышали о его лозунге — «Каждый коммунист должен быть хорошим чекистом»?

— У большевиков были хорошие учителя из охранки. Один Зубатов чего стоит. А что касается хороших коммунистов-чекистов, то это, по-моему, выражение Ленина. Впрочем, неважно.

«Да, Земмельсдорф хорошо подготовился к командировке. Эти ссылки на большевистских вождей и бывших руководителей политического сыска… референты недурно поработали». Размышления Кламрота прервал стук в дверь. Камердинер вкатил в комнату передвижной столик, налил кофе и вышел. Земмельсдорф, проводив его взглядом, взял чашку:

— А знаете, Эрих, последнее время, мне кажется, мы учимся у русских организации работы спецслужб. Вот буквально недавно наш министр внутренних дел Фрик подписал приказ, по которому гестапо практически выходит из-под контроля государственных органов, а партийным организациям предписывается сотрудничать со службами тайной политической полиции.

«Неужели прощупывает? С какой целью?» — генерал взял кофе, сделал глоток.

— Вы же помните, Вилли, что совсем недавно в рейхсвере считалось, что идеологических противоречий между СССР и Германией нет. Оба государства продекларировали строительство социализма, правда, как говаривал один мой знакомый, в Советском Союзе надеялись, что германский ребенок родится с красными волосами, а он родился с коричневыми.

— Браво, генерал, великолепное выражение. А вы лично какому цвету волос отдаете предпочтение?

«Вот теперь диспозиция прояснилась. Верхушка партии прощупывает настроение военных. Фюреру не дает покоя история с заговором маршалов в СССР. А проблем, требующих военного решения, у него масса».

— Бригаденфюрер, вообще-то, я отдаю предпочтение блондинкам. Но при этом хорошо помню выступление фюрера в 1933 году: «Я ставлю себе срок в 6–8 лет, чтобы совершенно уничтожить марксизм. Цель экспансии немецкого народа будет достигнута вооруженной рукой. Этой целью будет Восток».

— Еще раз браво, генерал. Я вижу, вы прогрессируете в понимании тайных пружин современного мира. Это хорошо, но не слишком увлекайтесь этим. Не забывайте, ваша главная задача — объективная оценка военного потенциала и запаса прочности русских. Но информация — это только часть вашей задачи, пусть и основная. Сегодня надо думать о глубоком проникновении на важнейшие оборонные объекты русских. На них должны работать ваши люди, ждать условного сигнала. В случае военного конфликта это ружье должно выстрелить в самый кульминационный момент спектакля, а коллеги из Берлина постараются помочь вам надежными кадрами.

Кламрот кивнул и посмотрел на часы:

— Прошу прощения, бригаденфюрер, но через полчаса у вас встреча с послом.

— Спасибо, Эрих, я помню. Кстати, как вы используете людей, которых нам предложили японцы?

— Работаем. Один вариант мне представляется очень перспективным.

— Желаю удачи. Ну, до встречи на приеме?

— Непременно. Я провожу вас, Вилли.

Вернувшись в гостиную, генерал налил себе водки, но не притронулся к бокалу. Он разбирал в уме фразу за фразой из беседы с Земмельсдорфом. Вспомнилась ремарка бригаденфюрера о разгромленном руководстве РККА, и тут же память услужливо извлекла из прошлого день 23 января 1933 года. Он складывал с себя полномочия представителя рейхсвера в Москве и уезжал в Германию. Отныне эту работу должен был проводить вновь назначенный военный атташе — подполковник Гартман. И вот на квартиру полковника Кламрота на прощальный протокольный обед пришли заместитель Наркомвоенмора и председателя Реввоенсовета СССР Тухачевский с женой и начальник штаба РККА Егоров — тоже с женой. Произносились торжественные спичи, шел обмен любезностями, и у него осталось ощущение, что слова и чувства гостей были искренними. Как и в прежние годы, немало раз встречаясь по долгу службы с руководителями РККА разных рангов, он чувствовал их нескрываемый интерес к опыту строительства германских вооруженных сил и искреннюю симпатию. К сожалению, приход Гитлера к власти, его воинственные заявления и резкие изменения в отношениях двух государств полностью изменили и отношения военных той и другой страны. Появилась нескрываемая подозрительность друг к другу. Где-то об эту же пору резко осложнилась внутриполитическая обстановка и в СССР. С середины тридцатых в стране один за другим покатились процессы над троцкистами и зиновьевцами, левыми и правыми. А потом грянуло лето тридцать седьмого… Сначала генерал терялся в догадках: среди агентов абвера эти русские командиры не значились. Может, они непосредственно выходили на Берлин? Но потом, будучи в Берлине, краем уха услышал о причастности к этой истории СД. И сегодня Земмельсдорф косвенно подтвердил эту информацию…

В комнату, постучав, вошел камердинер:

— Обедать, господин генерал?

Разом прервав невеселые размышления, Кламрот тяжело встал и, согласно кивнув, пошел переодеваться к обеду. Вторая половина дня обещала быть не менее напряженной.

Прохоров лежал на кровати в номере гостиницы НКВД и лениво прислушивался к выпуску новостей, которыми на короткое время прервалась праздничная концертная радиопрограмма. Диктор рассказывал о прошедшем военном параде, о демонстрации трудящихся, о трудовых подвигах, которыми страна встречала Первомай. О своих достижениях докладывали народу забойщик-стахановец и младший командир линкора «Марат», слесарь-передовик автозавода имени Сталина и бригадир женской тракторной бригады колхоза имени Калинина. Затем концерт продолжился. Пионерка Труда Сюткина прочитала стихотворение о Родине, за ней выступил юный скрипач Буся Гольштейн.

Дежурная по этажу пригласила к телефону в тот момент, когда хор красноармейцев бодро сообщал слушателям, что произойдет, «если в край наш спокойный хлынут новые войны». Звонил Свиридов. Выяснив, как устроился Николай, он еще раз подтвердил желание встретиться, как позволит время. Закончив разговор, Прохоров вернулся в комнату и присел на кровать. Напротив на стене висела репродукция картины «Сталин и Ворошилов на прогулке в Кремле». «Может, и мне прогуляться, навестить кого-нибудь?» — подумал Николай, глядя на вождей. Но навещать было некого, а главное — не то время нынче было, чтобы просто так, без приглашения, завалиться в гости к кому-то из старых знакомых. Вполне можно было натолкнуться на испуганный взгляд хозяйки, вежливый отказ хозяина со ссылкой на больных родственников, а то и просто увидеть опечатанную дверь, за которой совсем недавно жили его хорошие знакомые. Со всем этим он уже столкнулся у себя в провинции, что же говорить о столице. Но и в четырех стенах сидеть было скучно.