Когда он стал маршалом, а его фотографии начали печататься во всех газетах мира, десятки людей писали ему письма и утверждали, что знали его еще по Испании. Тито обычно отвечал, что они что-то перепутали. Только однажды он почти проговорился — в автобиографии, написанной в 1952 году для американского журнала «Лайф». «Я никогда не сражался в Испании, хотя много раз утверждали противоположное и сам я хотел бы этого, — отмечал Тито. — Только один раз я на короткое время посетил Испанию и провел всего один день в Мадриде» [71]. Но когда и с какими целями происходило это «краткое посещение», Тито так никогда и не уточнил.

Поведение Тито выглядит странно. Если он действительно был в Испании, то зачем ему понадобилось скрывать это? Наоборот, этот факт добавил бы ему уважения и популярности. Остается предполагать, что его поездка туда была связана с заданиями коминтерновских спецслужб, о которых он по каким-то причинам не хотел рассказывать.

При всех своих таинственных делах за границей Тито не забывал о Люции и сыне Жарко, оставшихся в Москве. Сохранилось несколько писем, которые он отправлял ей в марте — мае 1937 года. Тито писал на немецком языке. Из писем видно, что он надеялся вскоре увидеться с женой и сыном за границей, что беспокоился о Жарко.

Жарко был способным и музыкально одаренным подростком — он прекрасно играл на трубе, — но с очень трудным и необузданным характером. Он дружил как с детьми сотрудников Коминтерна, так и с московской шпаной. После одной из выходок попал в милицию и снова угодил в детдом. По одним данным, все в тот же дом для «коминтерновских детей» под Ивановом, по другим — в интернат для несовершеннолетних правонарушителей. Но и у жены Тито тогда возникли серьезные проблемы.

Еще в марте 1936 года в СССР было принято решение о чистках среди политэмигрантов. В июле 1937 года в Москву срочно вызвали Милана Горкича. Он предполагал, что ему устроят «головомойку» за провал операции с пароходом «Корсика». Некоторые из друзей пытались уговорить Горкича остаться в Париже, но он отказался. «Если я не поеду, меня обвинят в том, что я предатель, вор, который сбежал с партийной кассой, агент полиции или Уолл-стрита», — говорил он в то время одному из своих друзей [72]. Горкич уехал в Москву, и больше его никогда не видели. 19 августа он был арестован, обвинен в том, что является «английским шпионом», и расстрелян 1 ноября 1937 года.

Имел ли Тито отношение к печальной судьбе Горкича? «Прежде всего, я получил задание от Коминтерна скинуть все руководство, которое тогда находилось за границей», — вспоминал он сам много лет спустя [73]. Как он должен был это сделать, Тито не уточнил. Но вряд ли он мог сыграть какую-нибудь роль в аресте Горкича — решение об этом принималось на совсем другом, гораздо более высоком уровне.

В момент отъезда Горкича в Москву Тито был в Югославии, где подбирал новые партийные кадры и сообщал о них в Москву. Коммунистов в Югославии было мало — в 1937 году их насчитывалось не более 1500 человек, да и к тому же большая их часть находилась в эмиграции или тюрьмах. Только за 1935–1936 годы власти арестовали 950 членов партии.

Приходилось создавать партийные организации практически с нуля. В начале 1937 года Тито встретился в Загребе с 26-летним Милованом Джиласом, приехавшим из Белграда. Джилас был родом из Черногории, изучал литературу и право в Белградском университете, вступил в КПЮ и уже отсидел три года в тюрьме. Причем сидеть ему пришлось с Моше Пьяде, которого Тито хорошо знал по своему тюремному заключению.

Между Тито и Джиласом завязался разговор о партийных делах. Джилас отметил про себя, что он уже где-то видел этого человека, но никак не мог припомнить, где именно. Он вспомнил об этом только на обратном пути в Белград, в поезде, — это же был человек с портрета, который показывал ему Моше Пьяде в тюрьме. А на том портрете был изображен рабочий Броз. Так, значит, Тито и есть рабочий Броз! [74]

Вероятно, Джилас познакомил Тито с Александром Ранковичем, 28-летним сербским коммунистическим и профсоюзным активистом. Партийная карьера Ранковича была чем-то похожа на карьеру Тито — рабочий, член профсоюза, член КПЮ, подпольщик. В 1928 году он издавал в Белграде нелегальную коммунистическую газету и был арестован. Во время следствия его били, но никого из товарищей он не выдал. Суд приговорил его к шести годам тюрьмы, которые он провел в тюрьмах Сремска Митровица и Лепоглава. Теоретически они с Тито могли даже встречаться в тюрьме, хотя об этом ничего не известно. В 1936 году, уже отсидев свой срок, он стал членом Сербского краевого комитета партии и одним из немногих из его состава избежал ареста.

В отличие от пылкого и прямолинейного черногорца Джиласа, серб Ранкович был очень спокойным и сдержанным, но не менее решительным человеком. Вместе они привлекли к работе студента Белградского университета Иво Лолу Рибара. Он стал руководителем югославского комсомола и был назначен руководителем Центральной молодежной комиссии при ЦК КПЮ.

Иво Лола Рибар родился и вырос в состоятельной семье, а его отец доктор Иван Рибар был известным югославским политиком леводемократического толка. В 1937 году Джилас и Ранкович, отдавая должное способностям 21-летнего студента, были недовольны его «буржуазными» манерами. Он модно одевался, а Джилас никак не мог привыкнуть к его привычке гасить недокуренные до конца сигареты. В общем, его считали пижоном. Но со временем Иво Лола Рибар станет одним из самых любимых членов партии.

Еще одним «человеком Тито» стал уже знакомый ему Эдвард Кардель, приехавший в 1937 году из Москвы в Югославию.

В марте 1938-го, когда Тито приезжал в Белград, Джилас и Иво Лола Рибар познакомили его с журналистом Владимиром Дедиером, который уже успел поработать корреспондентом самой известной сербской газеты «Политика» в Лондоне, побывать в качестве журналиста в Испании и при этом принимать участие в коммунистическом движении. Позже он станет личным биографом Тито и посвятит изучению его биографии практически всю свою жизнь.

Таким образом, вокруг Тито собралось несколько коммунистов молодого поколения, которые вскоре станут основой нового руководства партии.

Горкич, уехав в Москву, пропал, и ЦК партии в Париже встревожился. Тито срочно вызвали из Югославии. В столицу Франции он прибыл 17 августа. 28 августа Тито отправил письмо своему формальному начальнику по Коминтерну — члену Секретариата Исполнительного комитета (ИККИ), ответственному за компартии Балканских стран, Вильгельму Пику. Он просил разъяснить, что происходит. «Уже четыре недели мы не имеем никаких вестей ни о Сомера (псевдоним Горкича. — Е. М.),ни от Флайшера (представитель КПЮ в ИККИ Иван Гржетич. — Е. М.)», — недоумевал Тито. Но ответа не было [75].

Все следующие месяцы Тито буквально забрасывал письмами Вильгельма Пика. С августа 1937-го до марта 1938 года он написал ему пять писем, два отчета и послал одну телеграмму.

Однако Москва упорно молчала. Тито потом утверждал, что летом 1937 года, после ареста Горкича, он получил от нее полномочия возглавить временное руководство партии, но это молчание красноречиво свидетельствует совсем о другом. Не исключено, что и сам Тито, как и другие члены руководства КПЮ, в это время оказался под подозрением. К тому же он пока не знал, что 21 сентября в Москве была арестована его жена Люция. В декабре того же года она была расстреляна по обвинению в «шпионаже в пользу фашистской Германии».

Когда стало понятно, что Горкич в ближайшее время не вернется, в руководстве партии развернулась настоящая борьба за власть. Тито участвовал в ней как один из претендентов на пост лидера партии.

Среди противников Тито особенную активность проявили Иван Марич, Лабуд Кусовац, Петко Милетич (он был руководителем парторганизации тюрьмы в городе Сремска Митровица, которая насчитывала 180 коммунистов).