Милетич, например, хотел бежать из тюрьмы и развернуть среди своих сторонников деятельность по созыву чрезвычайного съезда партии, на котором он выдвинул бы свою кандидатуру на пост ее руководителя. Узнав об этом, сторонники Тито сместили его с должности главы тюремного комитета, поставив на его место Моше Пьяде.

Тито, видимо, решил рискнуть и 23 марта 1938 года обратился прямо к Димитрову. Посетовав на то, что он уже восемь месяцев находится без «моральной и материальной помощи», но всеми силами старается спасти «фирму» (партию), Тито просил у главы Коминтерна поддержки своих планов — ликвидировать партийный центр в Париже и создать новое временное руководство партии в Югославии, жаловался на своих конкурентов — Марича и Кусовца и заверял, что полностью отдает себе отчет в том, какую ответственность он берет на себя перед Димитровым [76].

Но Димитров не ответил, и 1 апреля Тито направил ему еще одно письмо, в котором настоятельно предлагал создать новое руководство партии из новых, «рабочих кадров», «не засоренных горкичевщиной», и предупреждал, что было бы ошибкой формировать руководство партии из его старого состава.

Тито по собственной инициативе послал Димитрову очередную порцию «характеристик» на членов руководства партией. В частности, о Горкиче он высказался как о малоизвестном в стране политике, которого «никто не знает, кроме нескольких интеллигентов, которые ничего не значат». «Его случай, — заметил Тито, — не будет иметь каких-либо серьезных последствий для фирмы». Не забыл он и о себе. Тито отметил, что он «никогда не был ничьим человеком, а только человеком фирмы». «Таким и останусь» [77], — заключил он.

К этому времени в Париже уже наверняка знали об аресте Горкича, хотя официальная информация об этом из Москвы пришла только в конце апреля 1938 года. Что интересно: Димитров сообщил об этом не югославам, а руководству французской компартии для передачи Тито и Ивану Маричу и Лабуду Кусовцу, то есть главным претендентам на пост нового руководителя КПЮ. Оно состояло из четырех пунктов: «1). Ваш генеральный секретарь Милан Горкич арестован как английский шпион; 2). Остальное руководство КПЮ распускается, все его члены остаются в Париже в распоряжении Коминтерна; 3). Работа в самой партии в Югославии приостанавливается до тех пор, пока Коминтерн не примет особого решения на этот счет; 4). Выделение денежных средств для партии и С КОЮ (комсомол. — Е. М.)прекращается до тех пор, пока Коминтерн не примет особого решения на этот счет» [78].

Этот документ создавал для претендентов на власть в партии совершенно новую ситуацию. Для них оставалось два выхода — либо плыть по течению, дожидаясь, как изменится ситуация в Москве, либо по-прежнему доказывать ей свою незаменимость. Тито выбрал второй, более опасный вариант. Остается не очень понятным, делал ли он это самостоятельно, на свой страх и риск, или же к нему снова поступил соответствующий «сигнал» от «кураторов» в «подводной части айсберга Коминтерна».

Весной 1938 года активность Тито в партийных делах просто «зашкаливает». В начале мая он создал так называемое «временное руководство КПЮ», в которое вошли Кардель, словенец Франц Лескошек, Ранкович, Джилас, Иво Лола Рибар и другие.

В июне Тито решился на рискованный шаг — просил разрешить ему приехать в Москву.

Только поездка в Москву могла сделать его признанным главой партии, но при этом он прекрасно понимал, что может никогда не вернуться оттуда, как и Горкич. В то время для коммуниста Югославия и тем более Париж были, пожалуй, более безопасными местами, чем столица «первого в мире государства рабочих и крестьян».

«Ситуация в нашей семье (партии. — Е. М.), — писал Тито Димитрову, — требует, чтобы наш вопрос решился как можно скорее. Поэтому прошу тебя сделать все, чтобы я получил разрешение на въезд…» Однако Димитров молчал. Тито написал ему снова, но только 8 августа ему наконец-то дали въездную советскую визу.

Как теперь известно, он получил ее во многом благодаря своему знакомому по пребыванию в Москве Иосипу Копиничу. Копинич формально учился в Коммунистическом университете нацменьшинств Запада и Ленинской школе, но на самом деле проходил в СССР «спецподготовку». В югославской литературе Копинича неизменно называют человеком, который был связан с советскими спецслужбами либо вообще являлся советским разведчиком.

Летом 1938 года Копинич возвращался из Испании через Париж в Москву. Тито попросил взять его письмо и передать Димитрову. Некоторое время Копинич ходил по различным коминтерновским инстанциям и в итоге добился своего — Тито разрешили приехать в СССР. За эту и другую помощь Тито сохранил к Копиничу благодарность на всю жизнь.

Вскоре Тито отправился в Москву. Впереди его уже в который раз ожидала полная неизвестность.

24 августа Тито уже был в Москве и снова поселился в «Люксе». Он обратил внимание, что в ресторане гостиницы никто не садится с ним за один стол [79]. Вероятно, говорил он позже, многие были уверены, что его вскоре арестуют, и не хотели появляться рядом с ним. Тогда действительно казалось, что КПЮ вот-вот будет расформирована, а почти все ее руководители, начиная с Горкича, сидели в тюрьмах. За время репрессий в СССР было арестовано более восьмисот югославов.

Как утверждал Тито, вскоре после приезда он встретился с Димитровым, от которого узнал об аресте Горкича [80]. Димитров также сообщил, что Тито назначен генеральным секретарем ЦК, а весь старый состав ЦК отправлен в отставку. «У меня не было амбиций брать на себя руководство партией и я никогда об этом не думал, — вспоминал Тито. — …Я не думал, что стану вождем, но хотел, чтобы вождь был одним из тех людей, которые могут работать, а коллектив был крепким… Поэтому я принял предложение Димитрова и сказал ему: „Мы смоем с себя позор!“ А он мне ответил: „Работайте!“» [81]. Но этот рассказ лишь отдаленно похож на правду.

Тито не сразу встретился с Димитровым. В первый месяц своего пребывания в Москве он писал отчеты и объяснительные записки о деятельности партии и своей собственной работе. За это время он направил в Секретариат Коминтерна семь отчетов, общим объемом в 70 страниц. Например, 23 сентября Тито подготовил заявление, которое назвал «Мои отношения с лицами, которые разоблачены как вредители и враги нашей партии».

Речь в заявлении шла о девяти руководителях КПЮ, семь из которых уже были арестованы и расстреляны, а двое находились под подозрением НКВД. Больше всего внимания Тито уделил Милану Горкичу. Он самокритично признавался, что не сразу разглядел в нем врага, но уже в 1937 году был «очень недоволен вредительской политикой Горкича». Примерно в таком же стиле он охарактеризовал еще нескольких партийцев, а в заключение добавил: «Если нужны данные еще о ком-нибудь, кого я здесь не вспомнил, то прошу об этом напомнить мне» [82].

Через четыре дня, 27 сентября 1937 года, ему пришлось писать другое объяснение. На этот раз о своих женах. Тито объяснял причины своего развода с Пелагеей тем, что «она является главным виновником того, что мой сын Жарко стал хулиганом и пропащим ребенком» и что она сама «в бытовой жизни ведет себя аморально». Заботой о сыне он объяснял и свой брак с Люцией: «Я это сделал потому, что она согласилась стать матерью мальчика и заботиться о нем». Тито указывал, что считал жену «проверенной», хотя и «очень наивной и политически неразвитой», и предостерегал не иметь никаких связей с эмигрантами из Германии, чтобы ее «кто-нибудь не использовал для вражеских целей по отношению к СССР» [83].