Маклин изложил премьеру свои соображения. В частности, о том, что в Югославии после войны Тито и его соратники наверняка будут строить «советскую систему» [176]. В ответ на это Черчилль, пыхнув сигарой, спросил: «А вы не собираетесь жить в Югославии после войны?» — «Нет, сэр», — ответил Маклин. «И я не собираюсь, — сказал Черчилль. — А поскольку это так, чем меньше мы с вами будем беспокоиться о политическом облике правительства, которое они создадут, тем лучше… Нас интересует, кто из них наносит немцам наибольший урон» [177]. Черчилль, конечно, лукавил. Ему было далеко не все равно, кто возьмет власть в Югославии. Но сейчас главной проблемой действительно был разгром Германии, а все остальное можно было отложить на потом.

Уже осенью 1943 года британские самолеты начали сбрасывать партизанам оружие и боеприпасы. Но продолжалось и оказание помощи четникам. Тито жаловался в Москву, что «англичане присылают смехотворное количество оружия и что его недостаточно, чтобы… вооружить два батальона» [178].

В Яйце, несмотря на бомбежки, было решено провести вторую сессию АВНОЮ. Делегаты на нее прибывали со всех концов страны, некоторым пришлось преодолеть более 300 километров, но все они несли с собой оружие. Город был украшен флагами и лозунгами, играли оркестры, проводились парады и демонстрации, на улицах танцевала молодежь. Силами «Театра народного освобождения» был поставлен «Ревизор» Гоголя, а также пьесы из партизанской жизни. В такой обстановке Тито сделал исторический шаг, который он хотел, видимо, сделать еще в Бихаче. Но тогда против него был Коминтерн. Однако теперь Коминтерна уже не существовало, да и ситуация на фронтах изменилась кардинальным образом. Именно поэтому Тито и его соратники решили объявить о создании временного правительства новой Югославии.

«Во время подготовки этого решения Центральный комитет коммунистической партии на своем заседании постановил, что Москве ни о чем сообщать не следует, пока все не будет закончено, — утверждал Джилас. — И действительно, реакция Москвы на решения в Яйце была до такой степени отрицательной, что радиостанция „Свободная Югославия“, обслуживавшая из Советского Союза повстанческое движение в Югославии, часть этих решений даже не передала в эфир. Советское правительство, следовательно, не поняло самого важного шага югославской революции — шага, который превращал революцию в новый строй и выводил ее на международную арену. Только после того как стало очевидным, что Запад на решения в Яйце реагирует сочувственно, Москва изменила свою позицию и примирилась с действительностью» [179].

«Я боялся ставить их в известность о том, что мы созываем вторую сессию, как сделали это годом раньше в Бихаче», — вспоминал и сам Тито [180]. На деле же все обстояло немного по-другому. Информация об открытии сессии и ее повестке дня ушла в Москву, но — так, чтобы у Москвы не было возможности отреагировать до начала работы конференции [181]. К тому же Тито не стал сообщать, что АВНОЮ намерено запретить королю возвращаться в страну.

Накануне открытия сессии произошла трагедия. У партизан имелся немецкий легкий бомбардировщик «Дорнье-17», который пригнал им дезертир из хорватской армии. На этом самолете Тито по просьбе Маклина решил отправить в Каир югославскую военную миссию. Возглавить миссию должен был Иво Лола Рибар, руководитель югославского комсомола. В момент, когда ее члены садились в самолет, в воздухе появился немецкий бомбардировщик и сбросил бомбы на аэродром. Одна из них попала прямо в самолет с делегацией. Погибли почти все люди, находившиеся в нем, в том числе и Рибар.

В тот день отец Иво Лола Рибара Иван, избранный год назад председателем Исполкома АВНОЮ, приехал в Яйце из Словении. Он не знал о гибели сына, так же как не знал, что еще раньше в Черногории погиб его второй сын — Юрица. Эти печальные новости сообщил ему сам Тито. Когда он сказал, что Иво погиб сегодня, Иван Рибар долго молчал, а потом спросил: «А где сейчас Юрица? Он уже знает о смерти брата?

Для него это будет тяжелым ударом». Тито замолчал, собираясь с духом, потом подошел к несчастному отцу, взял его за руку и тихо произнес: «Юрица тоже погиб в схватке с четниками в Черногории, месяц назад». Иван Рибар обнял Тито, сказав: «Нелегка наша борьба» [182].

Как вспоминал Джилас, на похоронах Иво Лола Рибара он не смог сдержать слез. Плакали и другие партизаны — Иво любили все, в том числе и сам Тито. Моше Пьяде, который считался среди партизан самым лучшим оратором, на этот раз был так взволнован, что с трудом находил слова и смог произнести только: «Революционеры — это мертвые люди, ушедшие в вечный отпуск». Это были слова какого-то французского революционера [183].

Вторая сессия АВНОЮ состоялась в ночь на 30 ноября. На ней присутствовали 142 делегата. Большинство из них были коммунистами, хотя присутствовали и представители других партий. Тито выступил с главным докладом. После него должны были состояться прения. Однако в зале раздавались бурные овации, и председательствующий заявил, что «судя по вашим аплодисментам… могу констатировать, что АВНОЮ единодушно одобрило доклад товарища Тито» [184]. Сессия АВНОЮ приняла следующие решения:

АВНОЮ объявляет себя верховным законодательным и исполнительным органом власти Югославии и в качестве такого органа образует Национальный комитет освобождения Югославии со всеми полномочиями и функциями народного правительства;

новая Югославия будет построена на федеративной основе и состоять из шести республик — Сербии, Хорватии, Словении, Македонии, Черногории и Боснии и Герцеговины, причем все они будут обладать равными правами;

национальным меньшинствам гарантируются все права; все решения королевского правительства в эмиграции объявляются недействительными;

королю Петру II запрещается возвращаться в Югославию до проведения референдума, на котором будет решен вопрос о государственном устройстве страны.

Под бурные овации было принято приветствие АВНОЮ Сталину и решение о присуждении Тито звания маршала.

На следующий день информация о решениях АВНОЮ ушла в Москву. После войны у Тито спросили, как великие державы отреагировали на решения в Яйце. Он ответил, что самыми первыми отреагировали немцы, которые начали наступление на столицу «партизанской республики». «Сталин же сказал, что мы воткнули ему нож в спину, — сказал Тито. — „Как он посмел, как он мог это сделать, не сказав ничего?“ — говорил тогда Сталин Димитрову. А мы их и не хотели спрашивать…» [185]Но если Сталин и был возмущен, то на отношениях с Тито в то время это никак не отразилось.

Во время сессии АВНОЮ Сталин находился в Тегеране на конференции «большой тройки». На ней обсуждались и югославские дела. Черчилль выступил горячим сторонником помощи Тито — оружием и даже группами специально обученных коммандос. Его поддержал и Рузвельт. Однако Черчилля удивила реакция Сталина, который заявил, что роль Югославии в войне является маловажной. Впрочем, советское правительство согласилось послать к Тито военную миссию [186]. Но даже если Черчилль правильно описал ситуацию, вряд ли эта реакция Сталина была искренней. Скорее всего, он только делал вид, что ситуация в Югославии его мало интересует, вынуждая союзников сделать ход первыми. К тому же уже 30 ноября он знал обо всем, что произошло в Яйце, а Черчилль узнает об этом лишь через несколько дней.