— Да, согласен, но иногда по той или иной причине мы теряем или даже сознательно убиваем способность доверять другим, и, когда это происходит, необходимо снова оживить наше доверие, дать ему вырасти, взлелеять его.

— Или насильно выдавить из себя подобие доверия? — издевательски улыбнувшись и пожав плечами, спросила Дорис. — Кстати, раз уж я здесь одна, вряд ли имеет смысл фокусировать внимание на этом аспекте вашего курса. Здесь нет никого, кому бы я училась доверять.

— Есть, — молвил Невил. — Это я.

— Вы? — Дорис резко отодвинула тарелку с супом. — Вы хотите, чтобы я научилась доверять вам? Никогда! Для этого потребуется чудо.

— Но, бывает, чудеса случаются, — сказал он после короткого молчания.

— Не теперь, — заверила Дорис. — Подождите и увидите!

Он проигнорировал ее слова и продолжал:

— К тому же научиться доверять и завоевывать доверие к себе — неотъемлемая часть нашего курса. Знать, что мы можем оказывать доверие другим, знать, что они испытывают такое же доверие к нам, — значит повышать людскую самооценку, причем гораздо более положительным способом, нежели одинокое самоуважение, приходящее от профессионального или финансового успеха. Приятно знать, что наша работа ценится и дорого оплачивается, но еще приятнее сознавать, что нас ценят за нас самих.

Дорис прислушивалась к его речам настороженно, без всякого доверия. Он прекрасно выглядел, этого нельзя отрицать: серьезное выражение лица, поза — он сидел, слегка повернувшись к ней, — энтузиазм и убежденность в голосе. Да, смотрелся Смайлз великолепно, и Дорис хорошо понимала, какое воздействие оказывают такие речи на истерзанных житейской борьбой людей.

— Простите, меня увлекает мой собственный энтузиазм, — извинился Невил с печальной улыбкой. — Самое худшее — это обратиться в свою же веру.

— Ваши слова звучат почти идиллически, — холодно ответила Дорис. — Но человек не может жить одним лишь самоуважением.

— Конечно, это так. Но и без него человек обойтись не может, — парировал Невил. — Это снова и снова доказывают многочисленные исследования. Заберите у человека чувство собственного достоинства, и вы превратите жизнь в простое существование.

— Вы преподносите свою идею так, словно наполнить человека достоинством означает в некотором роде «излечить» его от всех болезней, — сказала Дорис.

Она хотела придать своим словам оттенок иронии и сарказма и, естественно, ожидала остроумного ответа, но, к ее удивлению, Невил печально произнес:

— Так оно и есть. Когда мне было пятнадцать, отца уволили с работы, и через три месяца он покончил с собой. Ему было сорок три, и он не смог вытерпеть стыда, оттого что потерял работу. А того, что мы любили его, что он был душой местной общины, что мы нуждались в нем, оказалось для него просто недостаточно.

Дорис потрясенно молчала. Незамысловатая речь, лишенная всякой аффектации, глубоко тронула ее.

Возможно, из-за ранней потери собственных родителей она особенно остро чувствовала, что стояло за его словами. Слезы застилали глаза, ей хотелось протянуть руку и прикоснуться к Невилу, сказать, что она понимает.

— Наверное, его смерть сделала финансовый и профессиональный успех для меня не самой вожделенной целью. Но дело в том, что вскоре после трагедии мы обнаружили акции, купленные за несколько лет до того. Отцу нравилось «играть по маленькой» на бирже. В результате биржевых операций эти акции стремительно подскочили в цене. Столь стремительно, что отцу никогда больше не пришлось бы беспокоиться о деньгах. Этот дом я купил на прибыль от тех самых акций. Такой способ их использовать показался мне наиболее подходящим.

Невил выглядел сейчас таким искренним... таким, каким она всегда хотела видеть мужчину, своего мужчину. Но в то же время Смайлз занимался бизнесом, который, как она уже знала по опыту, привлекал людей, сделал обман своей профессией, стал глубоко замаскированной разновидностью ярмарочного шарлатана.

Инстинкт, женская сущность толкали Дорис к нему, заставляли поверить, но знание и опыт предупреждали об опасности.

Где же правда?

Почему бы не отдаться своему истинному ощущению? — нашептывало сердце. Почему бы не позволить Невилу доказать свою правоту тем или иным способом? В конце концов, разве не ради этого ты здесь находишься? Разве не справедливо отбросить свои предубеждения и... И что? Позволить себе влюбиться в него, рискуя встретить потом собственную гибель, так же, как ее подруга когда-то?

Нет. Нет! Она ни в коем случае не попадется в эту ловушку, каким бы доверительным, каким бы искренним, каким бы желанным не казался ей Невил.

Ни в коем случае.

4

Еще не разогнав остатки сна, Дорис не без труда села в постели. Который час? Глаза ее немного округлились, когда она взглянула на часы. Она не могла припомнить, когда последний раз спала так крепко. И так долго. Невил непременно объявит это обстоятельство одним из целительных эффектов, связанных с отдаленностью его жилища от цивилизации.

У Дорис же имелись свои мысли на сей счет. Она с подозрением подумала: интересно, что на самом деле плескалось в кружке какао, выпитого на ночь? Какао! Она не пила его с тех пор, как поступила в университет.

Дом казался тихим и пустым.

Нахмурившись, Дорис опустила ноги на пол и потянулась за халатом. Вчера вечером Невил сказал, что утро они проведут за обсуждением деталей ее курса.

— Вполне очевидно, в нем появятся некоторые отличия от обычных курсов.

— Очевидно, — сухо согласилась Дорис. — В конце концов, люди, с которыми вы имеете дело во время обычных курсов, уже обращены в вашу веру, не так ли?

— Не совсем, — возразил Невил. И твердо добавил: — К тому же они приезжают сюда не обращаться в какую-то веру, а найти помощь в распознавании признаков стресса и преодолении их, в обретении возможности взаимодействовать с другими людьми вообще и с коллегами в частности.

— А вы никогда не помышляли о карьере дипломата? — с язвительной улыбкой пробормотала Дорис почти неслышно, но, видимо, недостаточно тихо, потому что Невил посмотрел на нее в упор и ответил:

— Нет. У меня не хватает для такой карьеры терпения, а может, и проницательности.

Дорис так и подмывало вступить в спор, но неожиданно ее одолела зевота.

— Вы устали, — заключил Невил, поднимаясь со стула. А потом сухо добавил: — А может быть, я вам скучен?

Ждал ли он от нее ответа, угрюмо подумала Дорис. Он наверняка должен знать, что «скучным» любая нормальная представительница женского пола найдет его в самую последнюю очередь.

Где он сейчас? Каким-то чутьем, неизвестно откуда взявшимся, девушка чувствовала, что в доме Невила нет.

Она босиком прошлепала к окну и, откинув занавеску, прищурилась от неожиданно ослепительного утреннего света. Небо было голубым, а солнце — сверкающим и очень ярким.

Моргнув от слепящего света, Дорис не сразу поняла, чем вызвано необыкновенное сияние, залившее окружающие горы: солнечным светом или внезапно выпавшим снегом. Дорис моргнула еще раз и слегка приоткрыла от изумления рот, увидев, что на улице действительно лежит снег. Снег в октябре! Дорис вспомнила слова, брошенные накануне Смайлзом.

Уэльс — особая страна, предупреждал ее Невил. И сейчас этот горный бесплодный край предстал перед ней как чужой, далекий и даже немного пугающий. Дорис доводилось слышать в новостях или читать об альпинистах, пропавших в снежных лавинах и буранах в горах Шотландии и Уэльса в такое время года, когда сама мысль о снеге в других частях страны казалась нелепой. В суете большого города, в густонаселенных районах о существовании гор легко было забыть.

— Обещаю, что ко времени отъезда вы увидите себя и каждого человека, каждую вещь вокруг в совершенно ином свете, — уверенно пообещал ей Невил вчера вечером.

— В каком же? — с легким вызовом спросила Дорис.

— Подождите — и увидите.