Он понимал, что отец волнуется, слышал, что он поднимался наверх. Тур достал хлеб и маргарин, отрезал два куска, достал сыр из холодильника, высвободил его из резинки, нарезал, положил бутерброды на тарелку и шмякнул ее перед отцом. Потом пошел в гостиную и затопил печку. Когда он придет из свинарника, отец, вероятно, будет сидеть в гостиной, а Тур побудет здесь, на кухне, в одиночестве.

Сара все еще спала. Поросята забеспокоились. Он проверил каждого, все дышали и реагировали на него, и все конечности выглядели нормально. На некоторых еще оставалась смазка, напоминающая прозрачные пятна высохшего клея, он осторожно ее отодрал. В ящике было тепло и хорошо, а поросята были идеальными, пять идеальных поросят, вот о чем стоит думать, и о акевите, который он с нетерпением предвкушал, и о том, что мать завтра опять будет на ногах, может, даже сегодня вечером. Ей ведь понадобится в туалет, и тогда она поймет, что вовсе не больна, просто немного странно себя чувствует. Он наклонился над загоном и начал твердо и решительно тереть свинье соски. Та поморгала. Пошевелила белыми, упругими веками.

— Тебе пора снова поработать. Детки проголодались. Тебе нельзя валяться тут и лениться целый день!

Он подошел к ящику и достал новорожденных. Как только первый поросенок захватил сосок, свинья задышала тяжелей, но осталась лежать. Он видел, как она оглядывается в полутьме, будто бы отслеживая угрожающие движения.

Он посмеялся:

— Ты забыла, что у тебя есть дети. Ну да, ты выпила. Но надо лежать спокойно, пока не вспомнишь!

Поросята ссорились, возились и барахтались, ища нужное положение. Словно розовые блестящие колбаски, они лежали бок о бок, прижавшись к грязно-серому животу, толкались и пихались, пробираясь к соскам. Тут пошло молоко, и все пятеро засосали, как полоумные, будто всем своим крошечным телом. Тур снова почувствовал облегчение. Еще одно кормление, еще одна порция живительной еды, отдаляющих поросят еще на один шаг от катастрофы. Свинья подняла голову, он ей разрешил. Она хотела посмотреть на них, но не могла свернуться калачиком. Он положил четырех поросят в ящик, а пятого протянул ей. Сам стоял наготове и знал, что рискует жизнью поросенка, но мамаша только живо его обнюхала и потом почти без сил уронила голову.

— Молодец, Сара, — прошептал он. — Ты молодец. У тебя замечательные детки. Чудесные, просто замечательные, и ты молодец.

Он положил поросенка к остальным, тот был сыт и дремал в его руках, а потом тесно прижался к своим сестрам и брату под красным обогревателем. Тур оставил свинью спать.

Теперь он отрезал еще кусок хлеба для Сири и нашел две вареных картофелины в холодильнике. Свинья, которую полностью держат на комбикорме, сделает все, что угодно, чтобы отведать картошки и хлеба. Он научил ее грациозно садиться и топать правой ногой, чтобы получить угощение, но сейчас дрессировка его не заботила, ведь свинья была на сносях.

Ей хотелось полежать, поэтому он дал ей лакомство сразу же. Свинья удовлетворенно захрюкала, у нее было неисчислимое множество разных звуков, и он в точности знал, что каждый из них значит. Тур слегка почесал ее за ухом и потом пошел в мойку, снял комбинезон и сапоги и вернулся в дом.

Отец перебрался в гостиную, он придерживался того, чего от него ждали, ради мира в доме. Хотя, какой мир… Мир вовсе не обязательно означает отсутствие общения. Тур бы с удовольствием пообщался с матерью, если бы только она спустилась. Он снова поднялся к ней, на этот раз с пустыми руками. Надо дать ей что-нибудь поесть, что-нибудь горячее, спросить, чего она хочет, может, супа, он ведь легко может приготовить суп из пакетика, следуя инструкциям. Стучать он не стал. В прошлый раз он постучался, но она все равно не ответила. Он тихо зашел, в комнате теперь стало чуть светлее, и он разглядел, что она лежит как прежде. Она открыла глаза.

— Тебе получше? — спросил он.

Она слабо улыбнулась, он в ответ улыбнулся во весь рот.

— Не похоже на тебя, — сказал он шутя.

— Гадко, — ответила она. — Я совсем без сил.

— Уверена, что не надо позвонить врачу? Они ведь приходят на дом, если…

— Нет. Пройдет.

— Ты не хочешь… Тебе помочь…

— Нет.

— Я включу батарею. Чтобы ты не мерзла. А потом спущусь и приготовлю тебе суп.

Она не отвечала, и он принял это за согласие.

Порошок смешать с литром воды. «Шведский гороховый суп» — написано на пакетике. «Что, интересно, в нем шведского?» — подумал он. Включил конфорку на максимум. Кастрюлька была маловата, приходилось мешать аккуратно. Он закрыл дверь в гостиную. Отцу не обязательно видеть, как он мешает суп в кастрюле. Масса была жидкой, желтой. Он включил радио, дожидаясь, пока суп не закипит, чтобы потом убавить огонь и дать супу повариться, как было написано на пакетике. Он попробовал его чайной ложкой. Вкуса никакого — видимо, это и было шведской составляющей. Он сильно посолил жижу, накромсал несколько кусочков вяленой баранины и размешал. Попробовал снова. Стало получше. Она отказалась. Он держал перед ней кружку с дымящимся супом и ложку.

— Нет, — повторила она.

— Хотя бы попробуй мой кулинарный шедевр.

— Нет. Спать хочу.

Комната провоняла от старого масляного обогревателя, так пахло в доме осенью, когда они включали его в ванной после долгого лета. Пыль горела от сильного жара.

Вечером он занялся привычными делами в свинарнике, и Сара показалась ему существенно спокойней. В первые дни аппетит у нее будет неважный, но воду она пила жадно. Он поставил дополнительную поилку.

— Сушняк? — спросил он.

Только когда свинарник затих после кормежки и уборки в загонах, он снова приложил к ней поросят, дав им предварительно жидкий препарат железа. Он был уверен, что сейчас все будет хорошо. Поросята вопили и возмущались, когда он держал их обеими руками. Никто не сравнится в крике со свиньями, будто малейшая неприятность — вопрос их жизни и смерти.

Он сел на кухне так, чтобы видеть экран телевизора через открытую дверь гостиной. Отец ложился часов в девять, как раз к новостям по второму каналу. Этот вечер не был исключением, и Тур перебрался в гостиную. В ней повис запах отца. Он принюхивался, и тут до него дошло, что отец не принимал душ и не переодевался с вечера вчерашнего дня. Он почувствовал, как сердце забилось быстрее, ведь это значило, что ей было плохо еще вчера. Каждый субботний вечер она клала чистую одежду и вешала полотенца в ванной. Больше для себя самой, чтобы с утра не слышать запаха за столом. А вчера, значит, не смогла.

Он тупо уставился в экран. Еще вчера что-то было не в порядке, а он даже не заметил. Он что, ослеп и оглох?

Он вышел на кухню и достал чистую кастрюлю. Отец доел гороховый суп, грязная кастрюля осталась на плите, а на столе стояла глубокая тарелка с ложкой.

Остатки супа высохли и превратились в сухую желтую пену.

Тур поставил грязную кастрюлю в раковину, наполнив ее холодной водой, и сполоснул тарелку. Все это он делал ради матери, рассуждал он, не для отца, надо думать так. Сам он не ел ничего кроме бутербродов на завтрак, странно, он совсем не проголодался, и это при том, что он всегда хотел есть и никогда не наедался досыта. Он подогрел молока и стал искать мед, не нашел ничего, добавил в молоко сироп и размешал.

В коридоре было холодно, но как только он открыл дверь, его обдало теплом из ее комнаты. И запахом, слабым сладковатым запахом, который он решил не замечать. Он зажег ночник и поставил молоко на ночной столик, задернул занавески и уменьшил жар батареи. Она лежала и следила за ним глазами, когда он подошел к ней, переступив половик, цвета которого помнил в точности.

— Как дела?

— Получше.

— Тогда докажи и выпей немного теплого молока.

Он понятия не имел, откуда в нем взялась эта зрелость. Он никогда с ней так не разговаривал, никогда не говорил, что ей надо делать.

— Хорошо, — сказала она.

Ее голова лежала слишком низко, а он на этот раз не захватил ложку. Она даже не попыталась сесть в кровати или подтянуться. Руки лежали под одеялом, как раньше. Несколько мучительных секунд он держал чашку над ее лицом, потом понял, что надо одной рукой приподнять ее голову.