Бретт дошел до дальнего края этой непонятной площадки и сел, свесив ноги. Джун устроилась рядом с ним. При этом она случайно — так ей показалось — коснулась его ноги. Они сидели молча, прислушиваясь к шуму плещущей у их ног волн. Как-то так получилось, что их ноги начали покачиваться в едином ритме, при этом Джун остро ощущала щекочущее прикосновение волосков на ноге Бретта к своей коже.

— Вы не очень-то разговорчивы, — заметила она, когда молчание стало невыносимым.

— Тишина — самое замечательное, что есть на свете. В тишине лучше понимаешь окружающее.

— А вам не кажется странным, когда два человека сидят рядом и не разговаривают друг с другом?

Бретт вскинул голову.

— А что тут странного?

— Ну… не знаю, — растерялась Джун. — Странно, и все. Когда вы сидите с кем-то, то чувствуете, что должны поддерживать разговор.

— Видите ли, я давным-давно сбросил с себя цепи социальных условностей. Фактически самые лучшие отношения были у меня с женщинами, которые не знали английский язык. Мы просто наслаждались обществом друг друга, не затрудняя себя никакой словесной мишурой.

Джун тут же увидела, как он сидит напротив какой-нибудь полуголой красотки, и они молча любуются друг другом, прежде чем… Додумывать мысль ей не захотелось.

— Мне кажется, такие отношения не могут длиться долго, — заметила она.

— Они долго и не длились.

— И, похоже, вас это не очень волновало.

— Не очень.

Бретт оторвал взгляд от воды и огляделся. Джун заметила, что бутылку пива он отставил в сторону.

— Вам не интересно посмотреть, что там, внизу?

— Я уже видела аквариумы в парке.

Бретт покачал головой.

— Но видеть эти существа в естественных условиях — совсем другое дело. Там, внизу, их великое множество.

Джун склонилась над водой, при этом задев Бретта плечом, что послало ей новый чувственный импульс, и постаралась разглядеть этот доступный ее глазам кусочек подземного мира: скалы, кораллы, беспрестанно колышущиеся водоросли, похожие на длинные пальцы, двух маленьких рыбок, то ли занимающихся любовными играми, то ли дерущихся друг с другом. Почему-то рыбешки показались Джун похожими на них с Бреттом.

— И все эти существа, — сказал он, искоса взглянув на Джун, — счастливы в своем мире. Так же, как вы счастливы в своем. Мы, люди, решили, что можем безнаказанно вторгаться в их мир, но мы не должны этого делать. Вот почему я попал в тюрьму.

Джун удивленно взглянула на него.

— Больше восьми лет я работал в большом дельфинарии, не будем его сейчас называть, и думал, что дельфины, живущие там, очень счастливы. Большинство людей именно так и думает. Я полагал, что знаю о дельфинах все, считал себя их другом, и они доверяли мне. Затем в парке, где находился этот дельфинарий, сменились хозяева, и для дельфинов настали тяжелые времена. Новые владельцы экономили на качестве рыбы, которой мы кормили дельфинов, сократили часы дрессировок и расселили их по отдельным бассейнам.

— Хотя дельфины животные социальные, — вставила Джун, вспомнив слова Бретта.

Его взгляд потеплел, он был заметно тронут ее словами.

— Так вот, я попытался втолковать владельцам самые необходимые вещи о содержании дельфинов, но они и слышать ни о чем не хотели. Наоборот, открыли еще несколько бассейнов. Я проводил с дельфинами каждую свободную минуту, чтобы скрасить их одиночество, но, разумеется, это не решало проблемы. Однажды, когда я занимался подводным плаванием, мне встретилось стадо дельфинов. Они ныряли, играли, общались друг с другом. И я понял, как они отличаются от тех, с которыми я работал. Эти свободные дельфины по-другому себя чувствовали. Они были счастливы. — Бретт заглянул Джун в глаза. — По-настоящему счастливы.

— Счастливы… — повторила тихонько Джун.

— Для меня после этого все изменилось. Я решил освободить четырех дельфинов, четырех пленников, и стал говорить об этом с менеджером, с владельцами парка, но все оставались глухи к моим словам. Я обратился в газеты. Появилась статья о неправильном содержании дельфинов, после чего я был уволен. Мысль о том, что теперь некому помочь этим дельфинам, была невыносима. И однажды я вошел в загон, который располагался на открытой воде, и перерезал проволоку, отделяющую их от свободы. Но дельфины не хотели уходить. Я их дразнил, силой выталкивал из загона, но они возвращались обратно. Вот тогда-то я и понял, что нельзя просто взять и освободить их. Привыкнув к мороженой рыбе, они не смогут ловить живую и погибнут от голода. Новые владельцы предъявили мне обвинение в вандализме. Я обратился к общественности, рассказал о высокой смертности дельфинов, живущих в неволе, и обо всем прочем, что всегда вызывает у людей сострадание. Но все-таки мне пришлось три дня провести в тюрьме. Потом мы заключили с владельцами парка соглашение: они снимают с меня обвинение в вандализме, я отступаюсь от своих требований. Затем появилась серия статей на эту тему, была развернута большая дискуссия на телевидении, ну а я… я вступил в общество защиты животных и, — Бретт улыбнулся, — начал бороться за права дельфинов. Прежде всего, конечно, за права тех дельфинов, которых я не смог тогда освободить. Ну а потом появились другие дельфины, которым требовалась помощь. Так я и втянулся в это дело. — Должно быть, он разглядел что-то во взгляде Джун, потому что, пожав плечами, мягко сказал: — Не смотрите на меня так, Джун. — Он впервые произнес ее имя без этого иронического «миз». — Только этим я и занимаюсь. Всего лишь.

— Знаю-знаю, вы не герой.

— Абсолютно не герой. Я просто возвращаю дельфинов туда, где они должны жить.

Джун глубоко вздохнула, вконец растревоженная чувствами, которые вызывал в ней этот мужчина. Загадка. Настоящая загадка. Его вера в правоту того, что он делал, была гораздо выше ее веры в то, что делала она. Я продаю стиральные порошки, а он спасает дельфинов. На каких весах можно взвесить полезность нашего пребывания в этом мире? — подумала она.

Их взгляды снова встретились. Бретт наклонился вперед и с жадностью голодного, не отрываясь, смотрел на губы Джун. И такой же голод, то же призывное желание он видел в ее глазах. Не мог не видеть. Джун потонула в неожиданно потемневшей, влекущей глубине его глаз, таинственной и непонятной, как та, в которую она только что пыталась вглядеться.

Поцелуй застал Джун врасплох, хотя каждая клеточка ее тела взывала о нем. Он был коротким, но жарким, и ее возбужденное либидо сразу извлекло на свет Божий самые потаенные желания: страстные объятия на белом остывающем песке, обнаженные тела под яркой полной луной… Но хотя ее губы раскрылись навстречу Бретту, а истомившаяся ожиданием плоть отозвалась мучительной сладостной болью, Джун высвободилась из его объятий и, стараясь прийти в себя, пробормотала первые пришедшие в голову слова:

— Вы поцеловали меня.

Бретт ни на минуту не задержался с ответом.

— А вы вернули мне поцелуй.

Он встал, протянул к ней руки и быстрым сильным движением поднял Джун на ноги. У нее закружилась голова, и она, чтобы не упасть, уткнулась ему в грудь. Он обнял ее за плечи.

— Но начали все-таки вы, — напомнила Джун.

Его губы искривились в усмешке.

— Тут ничего не скажешь: мы немного сбились с пути, но теперь можем вернуться обратно, к нашим прежним, мягко говоря, не очень теплым отношениям.

Бретт посмотрел на небо. Тучи ушли, оставив после себя лишь рваные серые полосы.

— Давайте возвращаться обратно. Похоже, гроза миновала. Мне еще нужно поработать с Найси.

К не очень теплым отношениям? — удивилась Джун. После такого поцелуя? Ну и ну, действительно непонятный мужчина.

— А мне надо подумать о предложении мистера Хьюстона. — И об этом поцелуе, мысленно добавила она.

— Неужели вы собираетесь продать парк этому типу? — спросил Бретт.

— А почему бы и нет?

— Он напоминает скользкого угря.

— И вы предлагаете мне сказать ему что-нибудь вроде: «Вы похожи на скользкого угря, и потому я не хочу иметь с вами никаких дел»?