— А Мейер? — спросил я. — Что с ним сталось?

— О! — отвечал пастор. — У него потом была другая история. Он вернулся в Нью-Орлеан и там со своими тремя сыновьями зарезал кассира в одном правительственном учреждении, забрал в кассе двадцать тысяч долларов, но был захвачен на месте преступления, судим, осужден и повешен со всем своим многообещающим потомством, так что на долю старого негра, нью-орлеанского палача, выпала честь вздернуть на виселицу разом генерала, полковника, майора и судью.

— Как, вы все еще разговариваете! — воскликнул доктор зевая; он только что проснулся. — Что за охота болтать всю ночь? Ведь уже светает.

Говоря это, он достал часы, взглянул на них, приложил к уху и воскликнул:

— Что за чертовщина! Еще только половина второго.

Пастор достал свои часы и повторил:

— Половина второго.

В эту минуту ветер усилился, и я услышал глухой, отдаленный гул, которым сопровождается на Западе землетрясение или «эстампеде» огромных стад рогатого скота и других животных. Наши кони тоже чуяли какую-то опасность, так как положительно обезумели, стараясь порвать лассо и убежать.

— Вставайте! — крикнул я. — Габриэль, Рох, вставайте! Иностранцы, вставайте, живо! Седлайте коней! Прерия горит, на нас бегут буйволы.

В одно мгновение все были на ногах, но мы не обменялись ни единым словом; каждый сознавал опасность положения. Наше спасение зависело от быстроты, если только оно было еще возможно. Спустя минуту кони были оседланы, и мы бешено мчались по степи, бросив поводья и предоставив животным следовать их инстинкту. Мы так торопились, что только Габриэль захватил свое одеяло, остальные были брошены; юристы забыли свои походные сумки, а пастор оставил у костра кобуры с пистолетами и ружье.

Целый час мы мчались во весь опор, но земля гудела за нами все сильней и сильней, и вскоре мы явственно различали отдаленное мычание буйволов, сливавшееся с воем и пронзительным визгом других животных. Атмосфера становилась удушливой и тяжелой; весь горизонт был в огне; нас то и дело перегоняли быстрейшие из животных; олени огромными прыжками неслись по степи, вместе с волками и пантерами; стада лосей и антилоп проносились быстрее сонных грез; иногда одинокий конь или громадный буйвол мелькали мимо нас. Вследствие крайнего волнения нам казалось, что мы стоим на месте, хотя наши кони мчались, напрягая все силы.

Скоро атмосфера стала еще удушливее, жара невыносимее, рев животных раздавался все громче и громче; время от времени к нему примешивался такой ужасающий вой, такой зловещий визг, что наши кони на мгновение останавливались, дрожа всем телом; но спустя секунду снова мчались во весь опор. Благородный олень промелькнул мимо нас, но силы его истощались; три минуты спустя мы промчались мимо его трупа.

Но вскоре позади нас показалась масса более тяжелых и менее быстрых животных; она неслась с оглушительным шумом водоворота: буйволы и дикие лошади, смешавшись в кучу, образовали огромную темную массу во много миль ширины, во много миль глубины; они мчались, давя и сокрушая всякое препятствие. Эта лавина находилась всего в двух милях от нас. Наши кони почти выбились из сил; мы считали себя погибшими; еще несколько минут, и мы будем раздавлены в прах.

В эту минуту раздался твердый и повелительный голос Габриэля. Он давно привык к опасности и готов был встретить ее лицом к лицу с неукротимой энергией, как будто подобные сцены были его стихией.

— Долой с коней! — крикнул он. — Пусть двое держат их. Давайте ваши рубашки, белье, все, что может гореть. Живо! Нельзя терять ни минуты.

Говоря это, он высек огонь и принялся устраивать костер из белья, которое мы ему бросали. Затем мы набрали сухой травы и буйволового помета и бросили все это в огонь.

Спустя три минуты наш костер разгорелся. Обезумевшая от ужаса масса животных мчалась на него и, замечая перед собой огонь, ревела от бешенства и страха, но не сворачивала в сторону, как мы надеялись. Она приближалась, и мы уже различали рога, ноги, белую пену; наше топливо истощалось, огонь ослабевал; пастор вскрикнул и лишился чувств. Ближе и ближе надвигались обезумевшие животные; я уже различал их дикие, сверкающие глаза; они не сворачивали, не раздавались, они мчались, как вестники смерти — ближе, ближе, все ближе! У меня кружилась голова, в глазах потемнело; это было ужасно, ужасно! Я закрыл руками лицо и бросился ничком, покорившись судьбе.

В это мгновение я услышал взрыв, затем рев — грозный, оглушительный, точно вырвавшийся из глоток миллиона буйволов! Каждое мгновение я ожидал, что копыта растопчут меня в пыль; но смерть не приходила; я чувствовал только, как тряслась земля, и слышал гул и точно гудение сильного ветра. Я поднял голову и осмотрелся.

В критическую минуту Габриэль опрокинул над огнем кожаную флягу с виски; последовал взрыв, столб синего пламени взвился, как молния; и ценою жизни тысяч раздавленных животных лавина раздалась, обходя костер с обеих сторон. Перед нами, за нами, по сторонам — всюду мы видели только косматую шерсть громадных животных, нигде в бегущей массе не было заметно ни малейшего свободного промежутка, кроме узкого прохода, в котором очутились мы.

В этом опасном положении мы провели более часа, ожидая, что вот-вот лавина сомкнётся и раздавит нас; но Провидение бодрствовало над нами, и, прождав, как нам казалось, целую вечность, мы заметили, что колонны редеют; наконец, вокруг нас оставались только слабые и истощенные животные, составлявшие арьергард. Одна опасность миновала, но теперь надо было спасаться от другой, не менее грозной — от настигавшего нас пожара. Вся прерия за нами была в огне, и бушевавшая стихия надвигалась на нас с ужасающей быстротой. Мы снова вскочили в седла, и кони, успевшие отдохнуть, с удесятерившимися от страха силами помчали нас вслед за буйволами. Это было грозное зрелище! Бушующее море огня разливалось со зловещим ревом и свистом, подступая все ближе и ближе, перегоняя утренний ветер.

Мы неслись стрелой, то взлетая на пригорки, то спускаясь в лощины, так как местность приняла неровный характер. Пламя уже догоняло нас, когда мы заметили с пригорка огромную пропасть, куда бежавшие перед нами стада обрушивались стремглав. Но пламя неслось все быстрее и быстрее, точно решившись не упускать своей добычи; его волны почти захватывали нас, мы задыхались от дыма и жара. Еще несколько секунд мы бешено шпорили коней, спасение зависело от быстроты; ущелье должно было оказаться для нас убежищем или могилой. Мы слетели в пропасть буквально на спинах валившейся массы животных и, сами не зная как, очутились внизу, на глубине сотни футов. Оправившись от толчка, мы убедились, что остались целы и невредимы. Как это ни странно, но ни лошади, ни всадники не получили сколько-нибудь серьезных ушибов. Мы слышали над нашими головами свист и рев огня; мы с ужасом смотрели на пламя, бушевавшее вдоль края пропасти. Мы были спасены. Наше падение оказалось благополучным благодаря животным, обрушившимся впереди нас и образовавшим гору тел, на которую мы упали, как на подушку. Выпутавшись с трудом, мы спустились с массы трупов и нашли, наконец, свободное место на дне ущелья. Оно находилось на высоте нескольких футов над потоком, бежавшим по ущелью, и было одето роскошной травой, представлявшей прекрасный корм для наших лошадей. Но бедные твари были до того напуганы и утомлены, что растянулись на земле, являя жалостное зрелище полнейшей беспомощности.

Мы заметили, что толпы бегущих животных нашли несколько ниже отлогий подъем на противоположную сторону; и так как земля и скалы продолжали дрожать, то мы знали, что «эстампеде» не прекратилось и что миллионы животных продолжали свой бешеный бег. В самом деле, опасность еще не прекратилась, так как дул сильный ветер, перебрасывавший пламя на противоположную сторону. Вскоре и там загорелась сухая трава; таким образом, разрушительная стихия перекинулась через пропасть и продолжала свой путь. Мы поздравляли себя с избавлением от гибели и ввиду отсутствия непосредственной опасности разложили костер и зажарили на ужин буйволенка, разбившегося при падении.