Дом был арендован, причем совсем недавно. Это сразу бросалось в глаза. Следы в тонком слое пыли, накрытая холстиной мебель, пересохшие и оттого отчаянно трещащие свечи. Пройдя длинный коридор, Бенедикт вошел в гостиную и увидел табранца.

Высокий и, держащий спину неестественно прямо, мужчина. На вид — лет тридцати. Чисто выбритое, вытянутое лицо с тяжелой челюстью и плотно сжатыми тонкими губами. Собранные в очень короткий, едва угадывающийся, хвостик на затылке, темные волосы. Строгий светло-серый камзол, сидящий как военный мундир. Начищенные до блеска дорожные сапоги. В левой руке табранец держал шляпу, правую же убрал за спину.

“Как для картины позирует!” — подумал Бенедикт.

Коротко поклонился и получил такой же ответный поклон.

— Полковник фон Ауэрштед?

— Без “фон”. — строго поправил его полковник. — Я третий сын барона фон Ауэрштедта и на его наследство претендовать не могу.

Голос у полковника был хрипловатым и негромким. Говорил он короткими фразами, словно не мог избавиться от привычки отдавать приказы не самым умным солдатам.

“Табранец!” — внутренне сморщился Бенедикт. — “Военная косточка. Точные формулировки и никакой изысканности!”

Табран был северным фронтиром Империи. С племенами Норталэнтэ там воевали отцы, деды и прадеды ныне живущих, а до них — их отцы и деды. Воевали без скидок на сословия, возраст и вероисповедание. Последнее, с точки зрения да Гора, в табранцах, было наиболее ценно. Плевать им было, в какой форме человек поклоняется Единому: по ортодоксальному канону или универсалистскому. Лишь бы не струсил, когда рядом в строю стоит. Лишь бы оружие не бросил и сражался до конца.

Так что было совершенно неудивительно, что аристократия Табрана была преимущественно военной. Какой у табранских дворян был выбор, если вдуматься, если даже их бонды с оружием управлялись лучше, чем многие фрейские гвардейцы? Все это делало выходцев из северного герцогства ценнейшими из союзников. И скучнейшими из собеседников.

Предлагать присесть полковник не стал. Да и некуда было. Барон на миг представил количество пыли, скопившееся на кресле, укрытого серой тканью, и содрогнулся. Скорее всего, дом был снят только для этой встречи. И даже ночевать табранец собирался в другом месте.

“Ну что ж, постоим!”

— Вы пригласили меня на встречу… — начал Бенедикт.

Ауэрштедт кивнул. И начал говорить в тональности доклада офицера в штабе.

— Я уполномоченное лицо лорда-канцлера Ментеллина. Сегодня днем я получил разрешение моего господина оказать любое содействие вам для преодоления политического кризиса во Фрейвелинге. Для реализации этого вы можете располагать мной и моими людьми.

Да Гора от неожиданности поперхнулся воздухом.

— Ваши люди… — проговорил он после паузы. — Это же не отряд табранских рейтар, который вы разместили под городом?

Ирония отскочила от непроницаемо-серьезного лица полковника.

— Это шпионы, барон. — ничуть не смутившись, ответил полковник. — Мои агенты в Сольфик Хуне. Не будем делать вид, что вы не понимаете, кто я такой и в чем заключается моя работа.

“Человек Ментеллина сообщает, что он мой коллега. Предлагает в помощь свою сеть агентов! Фактически — готов ее вскрыть! Наши дела настолько плохи или это своеобразный акт доверия от Табрана? И как, Единый защити, мне реагировать?”

Бенедикт усмехнулся и развел руки в стороны.

— Не будем. Но в чем будет заключаться ваша помощь, полковник? У меня нет недостатка в людях.

Военных барон недолюбливал. Считал, в большинстве своем, людьми недалекими и скучными. Но табранский эмиссар ему понравился. Своей прямотой, решительностью и практичным подходом к делу. Сколько времени прошло с момента демарша в Совете? Два дня, если считать этот законченным! А он уже испросил разрешения у своего лорда-канцлера и получил его.

Ответ полковника вернул уровень симпатии барона к военным на прежнее место.

— Людей у вас в достатке, барон. У вас недостает опыта и решительности. Иначе бы вы уже разобрались с кризисом в Совете и заставили своих танов принять решение по Конфедерации.

Сказал это Ауэрштедт с таким невозмутимым видом, словно бы не отхлестал сейчас словами кансильера коронного сыска герцогства. Бенедикт почувствовал как к щекам прилила кровь, а в горле пересохло.

Сказать он ничего не успел. Потому что полковник рассмеялся.

Это было так неожиданно — преображение чопорного вояки с надменным лицом в нормального человека, что Бенедикт сначала не поверил своим глазам. Гнев отступил, не успев собраться в огненный шар и выплеснуться словами, о которых пришлось бы жалеть.

— Вот видите, барон! — совершенно нормальным, с нотками смеха, голосом проговорил полковник. — Небольшой укол и вы теряете самообладание. Ну ладно я — союзник! А если бы вы сейчас говорили с противником?

“Он что — намеренно вывел меня из себя?” — раздражение еще оставалось, но теперь да Гора смотрел на своего собеседника другими глазами. — “Значит, образ недалекого вояки — не более чем маска? Тогда ты очень хорош, полковник Ауэрштедт!”

Бенедикт знал свои недостатки и никогда не отказывался от уроков.

— Думаю будет лучше, барон, если мы не будем ходить кругами. — сказал табранец. — Я не в восторге от того факта, что мне придеться вскрывать так заботливо взращенную агентуру. Какими бы добрыми и союзническими ни были отношения между нашими странами. Вам, думаю, тоже не хочется посвящать меня в дебри вашего дворянского бедлама. Прошу, не воспримите мою фразу как попытку оскорбить Фрейвелинг — в Табране бардак не меньший. Но у нас вполне определенная задача. Конфедерация. Давайте ее и решать, а все остальное отложим в сторону.

— Согласен с вами, полковник. — ответил Бенедикт уже почти спокойно.

— Давайте выстроим нашу беседу следующим образом: вы мне рассказываете, по возможности честно, что вам удалось узнать, и что вы намерены делать в ближайшее время, а я — что стало известно моим людям. А затем вместе мы пытаемся выработать некий план действий.

Предложение Ауэрштедта было вполне логичным. Бенедикту не нравилось лишь то, что табранец перехватил у него инициативу и теперь явно навязывает свое руководство. Но, можно ведь посмотреть и (почему нет?) — поучиться у старшего и опытного коллеги. Остановить его, в случае необходимости, несложно — земля-то своя.

Поэтому никак не продемонстрировав своего неудовольствия, он кивнул и принялся доводить до полковника результаты работы коронного сыска.

Табранец слушал внимательно и молча. С его стороны не было ни хмыкания, ни междометий, которые почти всегда случаются у второй стороны при долгом монологе первой. Он не кивал в такт словам рассказчика, не хмурил брови и вообще не проявлял никаких эмоций. Стоял, как статуя пророка Кипаги (с таким же как у него невыразительным лицом), и смотрел Бенедикту в глаза.

Кансильер подробно описал сам демарш на герцогском Совете, высказался относительно браватты графа да Вэнни, обозначил свою убежденность в едином корне двух этих событий. Далее, он поделился своими подозрениями об участии в заговоре Речной республики, словом — вывалил на полковника всю ту информацию, что бурлила в его голове уже два дня. В завершение он сообщил табранцу о предпринимаемых действиях. Последняя часть его монолога вышла обидно короткой: слежка за ключевыми персонами, перлюстрация их переписки и попытки добраться до ответов с помощью рассуждений и логики.

Когда да Гора закончил, Ауэрштедт, наконец, соизволил кивнуть. Помолчал, а спустя несколько секунд спросил:

— Простите меня, барон. Может быть, мой вопрос покажется вам бестактным, но… Почему, во имя Единого, вы не схватили подозреваемых и не выбили из них правду?

Бенедикт да Гора чуть наклонил голову, чуть приподнял левую бровь и пристально взглянул на собеседника. В этот миг он вновь стал похожим на себя: всегда ироничного дворянина и дамского угодника. Слова, которые он произнес были настолько салонными, насколько это вообще возможно.