— Вы все арестованы за проведение дуэли, синьоры! — холодным тоном произнес он выпрямляясь, хотя внутри кипел, как вода на печи. — Всех вас доставят в Инверино, где вы будете ожидать решения своей судьбы.

И не удержавшись, зло добавил:

— И молитесь Единому и пророкам Его, чтобы мальчишка выжил!

Раненого погрузили на носилки и унесли. В сопровождении медикуса, внезапно сообразившего, что легкие деньги, на которые он рассчитывал, быстро превратились в большие проблемы. Священника отпустили, а остальных, включая ругающегося да Коста и молчаливого да Эскопаро, увели. В сопровождении своих телохранителей Бенедикт отправился вслед за ними.

“Шанс еще есть!” — убеждал он себя, пересекая площадь и глядя на темную громадину замка. Разум барона в критических обстоятельствах начинал работать на несколько порядков быстрее, чем обычно, отсекая соображения этики и морали и рассматривая сугубо прикладную часть стоящей перед ним задачи. — “Вызвать отца с их семейным лекарем прямо в замок. Пустить лекаря к раненому только после того, как отец согласится говорить. Мальчишке прямо сейчас вызвать личного лекаря герцогини, он живет в замке. Да Агато, понятное дело, об этом не говорить. Если баронет умрет, допрашивать отца сразу же, пока он будет раздавлен горем. Какой-никакой, а шанс!”

Арестованных отвели в камеру замкового подвала, а раненого положили в восточном крыле замка, в одном из гостевых покоев. Туда же явился сонный, но собранный и очень деловитый личный Ее высочества лекарь. Больше похожий на деревенского кузнеца, чем на дипломированного медикуса, он осмотрел рану, сухо (в ответ на вопрос да Гора — каковы шансы да Агато выжить), сообщил, что ничего никому обещать не будет, и выгнал из комнаты всех лишних людей, включая и кансильера коронного сыска. Которому пришлось смириться и уйти в свой кабинет ждать отца да Агато. Предварительно отправив весточку табранскому полковнику с непроизносимым именем с просьбой как можно скорее явиться в замок.

Барон примчался в Инверино буквально через полчаса после того, как его наследник попал в руки лекаря. К сыну его, разумеется, не пустили, и он направился к тому, кто наложил этот запрет. За это время медикус герцогини уже успел отчитаться перед кансильером, что жить баронет будет, поскольку клинок его противника не нанес фатальных повреждений внутренним органам. Этого, влетевший в кабинет Бенедикта, старший да Агато не знал, поэтому ожидаемо начал с угроз и оскорблений. Слегка успокоившийся к этому времени да Гора, с минуту слушал потоки брани.

Барон да Агато был невысок ростом, но крепок телом, если не сказать больше — могуч. Распахнутая шуба, которую он накинул прямо на домашний костюм в восточном стиле (короткий халат и широкие штаны-шальвары), сообщали, что собирался он в Инверино в крайней спешке.

“Хороший знак!”

— Почему меня не пускают к сыну!

Это была первая фраза, которую тан произнес без ругательств. Для да Гора это стало сигналом, что с молчанием можно заканчивать.

Он поднял руку, прекращая возмущения визитера.

— Вы, вероятно, не понимаете, господин барон, в каком мы все оказались сложном положении, — спокойно произнес Бенедикт, когда да Агато закрыл рот. Сделал паузу, дав тому в полной мере прочувствовать “сложное положение”. — Ваш сын нарушил герцогский эдикт, участвовал в дуэли. В ней был ранен и, вполне возможно, находится при смерти. Но, даже случись ему выжить, его ждет суд. И какое решение он примет — лишь Единому известно. В последнее время Ее высочество крайне неодобрительно относится к дуэлям, в которых гибнут ее подданные.

Пожилой барон прищурился и, с некоторой задержкой, кивнул. Он был опытным игроком и прекрасно понял, что за послание ему сейчас отправил Бенедикт. Несколько секунд он молчал, буравил кансильера коронного сыска злым взглядом и наконец спросил:

— Что вы хотите, да Гора?

— Сотрудничества, да Агато.

— Не играйте словами, мальчишка, у меня на это нет времени! Мой сын, возможно, умирает!

— Весьма вероятно, так и есть. Рана нехорошая…

— Так какого демона!..

Закончить свою фразу да Агато не успел, так как дверь открылась и в кабинет вошел табранец.

— Знакомьтесь, барон. — кивнул в сторону вошедшего полковника Бенедикт. — Полковник Ауэрштедт, доверенное лицо лорда-канцлера Ментеллина. Полковник — барон Фульчи да Агато. Никак не хочет говорить по хорошему.

— Табранец? — лицо пожилого барона сморщилось, будто он куснул лимона, приняв его за апельсин. — Ну конечно, стоит ли удивляться.

— Не стоит. — сухо кивнул Ауэрштедт. — После действий вашей партии — точно не стоит. — Вы позволите, да Гора?

Бенедикт кивнул. Они распределили роли в этом разговоре до его начала.

— Я скажу прямо. — мерно чеканя слова, словно вбивая в землю колья, заговорил Ауэрштедт. — Вы, барон, заговорщик. Это мне прекрасно известно. Не надо так возмущенно хмуриться! Мы оба понимаем почему Фрейланг не может прямо сейчас тронуть вас и ваших сообщников. Вы отлично разыграли этот спектакль с браваттой. Связали своему правительству руки, сделали его заложником им же установленных правил. Но не вы написали эту пьесу, да Агато. И не барон да Урсу, который для всех выступает вашим лидером. Нам известно кто заказчик. Это речники. Но нам нужно подтверждение этого от одного из заговорщиков. От вас.

Слушая его, пожилой барон смотрел полковнику прямо в глаза. Лицо его не выражало никаких эмоций.

— И ваша речь на Совете, в которой вы расскажите все. На закрытом заседании, разумеется. Иначе, да Агато, ваш сын будет казнен.

В глазах заговорщика мелькнула боль. Но он лишь криво усмехнулся.

— Мой сын умирает. Так какой мне смысл сотрудничать с вами? Идите к демонам, табранец, и прихватите туда же вашего…

— Его жизнь вне опасности. — подал голос Бенедикт.

— …Фрейланга! Что?

— Жизнь вашего сына вне опасности. С ним лекарь Ее высочества. Он мне доложил о состоянии баронета до вашего прихода.

— Ах ты щенок! — круглое лицо да Агато налилось кровью. Казалось барон сейчас бросится на кансильера.

— Обещание относительно казни вашего первенца, — делая вид, что не обращает внимания на угрозу, Ауэрштедт особенно выделил последнее слово. — Это ведь не просто пустая угроза. Вы ведь знаете, барон, что в эдикте грандукессы имеется такая форма наказания дуэлянтов, как казнь. Эту меру никогда не использовали, как-то не было необходимости. Но вы сами начали эту игру с неиспользуемыми столетиями традициями. Нам с бароном приходится лишь отвечать на этот ваш ход.

Сказав это, полковник замолчал, давая заговорщику осмыслить сказанное. Кроме пыток, они с табранцем уже сделали все, что только могли. Забрали надежду, дали внутренне примирится с вероятной смертью сына. Затем вновь подарил ее, сказав, что жизнь наследника вне опасности. И снова отобрали. И все это — за пару минут. Теперь оставалось понять — не было ли это все зря?

Тактика себя оправдала — на покрасневшем от гнева лице да Агато предательски задрожали губы. Маленькая, едва заметная трещинка на монолитной доселе гранитной плите. В которую сейчас надо забить железный костыль и расколоть ее. Барон все еще тяжело дышал, сжимал кулаки и выглядел так, словно готов вот-вот бросится на своего обидчика.

Но костылем стали не угрозы.

Ауэрштедт сменил тон и заговорил мягко, как со старым другом. Обезличенное “барон” и резкое “да Агато” сменилось на личное “Фульчи”.

— Зачем вы упорствуете, Фульчи? Какой смысл прикрывать тех, кто использует вас? Это же речники! Их будущее вашего герцогства не волнует, неужели для столь опытного человека, как вы, это непонятно?

— А вам что до нашего будущего? — зло буркнул да Агато.

— Табран вместе с Фрейвелингом пытается возродить империю, старый вы дурак! Империю, которая им, речникам, не была нужна никогда! Ту самую империю, которую хотел построить Патрик Фрейвелинг. Сильную. Но они хотят расколоть нас, не дать сложиться Конфедерации. Вы же фрейский дворянин, Фульчи! Вы же стояли на поле под Игусом! Вы сражались за императора, вашего герцога...