— А хотя бы на знаменитый кристалл посмотреть? — со странной ухмылкой спросил Премьер.

— Да вы что! Он делается строго под конкретного человека в единичном экземпляре и вручается только этому человеку и только перед отправкой. До этого стен лаборатории номер два не покидает, а туда, как я уже сказал, посторонним доступа нет. Учебных и выставочных кристаллов мы не держим. Ах да! Есть бракованные кристаллы. Вот их могу показать. Да только что в этой штуковине интересного! Синяя горошина. Синих горошин не видели?

Премьер подошел к столу, налил себе в чистый стакан апельсинового сока, выпил, не торопясь. «Да, — думал Президент, наблюдая за Премьером, — сегодня наш академик, видимо, встал не с той ноги, дерзит открыто».

— Эдуард Артурович, давайте поговорим начистоту. — Премьер поставил стакан на стол и повернулся к Гладышеву.

— Давайте начистоту, — согласился академик.

— Я понимаю вас. Вы думаете, вот приехали, только работать мешают. Но вам не следует забывать, кто мы и что от нас зависит. Так ведь, Дмитрий?

Президент не ожидал, что Премьер и его втянет в этот диалог. Но автоматически кивнул:

— Да.

— А с чего вы взяли, — сказал Гладышев, — что я забыл! Дело в другом. Вы, Владимир Владимирович, и так знаете обо всем, что у нас здесь происходит. Трапезников же ваш человек, не станете отрицать?

— Прямой вопрос. Хорошо, — Премьер подошел к Гладышеву вплотную. — Дам прямой ответ. Конечно, это мой человек. Равно как генеральный директор Мороз Всеволод Олегович — человек Президента. А как иначе, Эдуард Артурович? Чем больше противовесов, тем взвешенней решения, тем меньше шансов допустить ошибку и что-то пропустить. Кстати, Трапезников отличный профессионал, или считаете, что не так?

— Претензий к Трапезникову нет. С работой справляется, мне не мешает. Только вот вопрос — зачем вам самому понадобилось приезжать, если вам и так все известно. Например, известно, что смотреть тут не на что. Я человек прямой. Поэтому впрямую и спрошу: стоит ли разыгрывать спектакль под названием «Его величество посещает учреждение науки»? Вы что-то хотите для себя узнать. Если это так, то спрашивайте напрямую.

— Вот так, Дмитрий. — Премьер повернулся к Президенту. — Это не с губернаторами беседовать. Которые смотрят на тебя марципановыми глазенками и что им не говори — со всем согласны. — И снова повернулся к академику: — Да вы, правы, Эдуард Артурович, некоторые вопросы у меня есть. Скажем такой… А вы а б с о л ю т н о уверены, что изменение прошлого никак не воздействуют на настоящее? Что нет, так сказать, отложенного воздействия?

— Я могу только повторить, что говорил раньше, — Гладышев недовольно поморщился. — Нет никакого воздействия. Люди, строго говоря, попадают не в реальность, а в кальку реальности, понимаете? Своего рода кинофильм, который от реальности отличается только одним — все в нем живое и в нем можно жить. Объясняю на простом примере. Представьте себе обычную кальку, снятую с документа. Вы можете рвать эту кальку, жечь, съесть ее, но основной документ не пострадает. Пострадать может только калька или вы сами при неосторожном обращении с ней. Отсюда и никакого отложенного воздействия нет и быть не может.

— Но ведь наши представления о действительности меняются. Совсем недавно все ученые говорили, что повернуть время вспять невозможно. А потом появились вы со своей революционной теорией…

Премьер многозначительно оборвал фразу. Гладышев некоторое время молчал, задумчиво покачиваясь с пятки на носок и покусывая губу. Наконец произнес:

— Хм, с точки зрения формальной логики вы правы. Возможно, когда-то другой ученый опровергнет мою теорию. Но на сегодняшний день отрицать ее правоту это, как отрицать первый закон Ньютона. И на нашем веку нового революционного поворота не произойдет, ставлю на кон свою научную репутацию. Так что за нашу действительность беспокоиться не стоит, в этом уж будьте уверены.

— А за ч у ж у ю действительность стоит беспокоиться?

— Что вы имеете в виду? — слегка опешил академик.

— А вот что. Человек покидает кальку. Но калька-то остается. Или она разрушается после ухода оттуда человека?

— Есть разные гипотезы. Ими увлекаются мои сотрудники. Кто младше — у того гипотез больше. Не хотите с ними переговорить?

— Не хочу, — усмехнулся Премьер. — Я предпочитаю побеседовать с вами.

— На мой взгляд, всерьез принимать стоит только одну. Калька после того, как ее покидает наш хронотурист, сохраняется. Она образует альтернативную ветвь исторического развития. Эдакое ответвление от древа истории…

— Значит, если это так, — перебил академика Премьер, — то, теоретически рассуждая, можно возвращаться в параллельный мир?

— Разве что теоретически и именно рассуждая. Если принять, что калька остается, то да — можно, так сказать, найти в нее путь. И ездить туда бесконечно. Скажем, посадить там огород и ездить снимать урожай.

— Или первым открыть Клондайк и вывозить золото в наше время, — подкинул вариант Президент.

— Или так, — согласился Гладышев. — Но на сегодняшний день это чистой воды гипотезы.

— А над ними работают… не только в теории? — спросил Премьер.

— Нет. Есть более реальные цели.

Премьер подошел к окну. За ним среди газонов и аккуратно подстриженных кустов тянулась уложенная фигурной плиткой дорожка, вдоль которой стояли скамейки с затейливыми коваными спинками. Вдали виднелись красные черепичные крыши коттеджного поселка. Постояв с минуту у окна, Премьер вернулся к собеседникам.

— Давайте так, Эдуард Артурович. Мы создадим в институте Отдел альтернативной истории. Пускай занимаются только этой проблемой. Это возможно?

Гладышев пожал плечами:

— Почему нет! Я не против. Я не слишком верю в эту теорию, но и не могу ее опровергнуть. Значит, ею можно заниматься. Но вообще-то, честно говоря, дело не в науке. Хм, есть у меня есть один перспективный паренек, который явно засиделся в рядовых сотрудниках. Ему как ученому очень поможет, если он возглавит отдел. Это повысит его самооценку, ну и может сподвигнуть на что-то. Но что касается результата… вероятность крайне мала. Мизерна.

— Замечательно, — сказал, как печать оттиснул, Премьер. — Давайте считать, что мы это решили и не будем затягивать с осуществлением. И вот еще какой вопрос к вам, Эдуард Артурович…

— Да.

— В прошлом люди могут встречать сами себя, так? Раз так, то возможно ли… не знаю, как правильно выразить по-научному… ну скажем, так — слияние сущностей?

И в этот момент Президент России вдруг отчетливо понял, зачем приехал сюда Премьер и что он хочет для себя уяснить. Пусть Премьер и вечно молодой, но он не вечен. А ему хочется вечности… «Впрочем, как и каждому из нас. Да как и мне, чего уж там». А особенно обидно стареть и уходить, когда ты на вершине власти и у тебя есть все… кроме молодости, здоровья и еще одной жизни. А лучше — нескольких жизней. Хотя бы в альтернативной реальности, но начать бы новую жизнь — в новом теле, в теле себя молодого, но с опытом прожитой жизни. Своим сегодняшним сознанием вселиться в молодое тело, в свое тело. И снова стать премьером или президентом, и не повторить прежних ошибок.

Как выяснилось, и академик Гладышев правильно понял подоплеку премьерского вопроса. Это показал его ответ:

— Вот вы о чем… Хм. Не знаю, что вам сказать даже.

— Может быть, есть хотя бы какая-то призрачная возможность? Если на стыке наук… подключить медиков…

Чуткое ухо Президента уловило в знакомом, всегда надменностальном голосе Премьера едва заметную просительную нотку.

— Это все быстро не делается, — аккуратно ответил академик.

— Я понимаю. Но шанс есть?

— Шанс всегда есть. И на все. Даже на то, что бог существует, и то есть шанс.

— Любой шанс мы обязаны использовать. Если уж нам повезло дожить до таких невиданных переворотов в науке, то мы в состоянии сделать еще один шаг. Сейчас прогресс становится все стремительнее и стремительнее, за день наука проделывает путь, на который раньше уходили столетия. И… сами понимаете, с финансами проблем не будет. Так что, Эдуард Артурович, я бы хотел, чтобы это направление отныне стало для вас приоритетным. Чтобы вы сами занимались этим. Это моя л и ч н а я просьба.