— Я вовсе не из-за этого спросил о пожаре, — стиснул зубы Фелипе.

— Вот как? А почему?

— Страховка за конюшни должна составлять по крайней мере четверть миллиона долларов. Эта сумма неплохо помогла бы вам при выплате долга. Однако в документах о ней не упомянуто ни единым словом. Почему?

— Потому что нам не выплатили никакой страховки.

— Как? Совсем никакой?

— Да.

— Как же так?

Джессика с трудом сдержала нервный смешок.

— Очень просто. Мы не получили ни цента. Наш случай показался страховой компании подозрительным.

Фелипе не стал спрашивать почему. Джессика видела, что ему и так все ясно. Разумеется. Слухи ползут всюду. Техас полон ими. Сплетни пришли из соседних ферм. После пожара люди сразу стали перешептываться, что поджог совершен намеренно. Что таким образом Бейны пытаются выручить кругленькую сумму за свой обанкротившийся конезавод.

Это предположение даже близко не лежало возле истины.

Однако Рабаля не слишком заботят факты. Скорее всего, он заранее сформировал собственное мнение. Джессика кожей ощущала его презрение. Ни один нормальный, любящий животных человек не в состоянии понять, как можно поджечь конюшни с лошадьми, чтобы позднее получить жирный куш за сгоревшее имущество.

Несомненно, Фелипе именно так о Бейнах и думает.

Джессика пересекла комнату и остановилась в футе от него.

— Слухи не соответствуют действительности.

— То есть намеренного поджога не было?

Джессика смотрела на боливийца и думала, что вряд ли когда-нибудь забудет ту ночь — жар пламени, плотный удушающий дым, ужасный запах. Более кошмарной картины она не видела никогда в жизни. Огонь был так силен, что конюшни сгорели в считанные минуты. Приехавшим вскоре пожарным просто нечего было делать.

Фрэнк Доусон, конный тренер, проработавший у Бейнов более трех десятков лет, увидев, что кобылы оказались запертыми в огнедышащей ловушке, бросился в пекло и спас перепуганных животных. Но сам выйти не успел.

Глаза Джессики защипало от подступивших слез, грудь стиснулась от горя, которым она ни с кем не могла поделиться.

— Интересно, кто, по-вашему, способен на такое? Я? Моя сестра? Или отец? Вы считаете нас извергами?

— Нет. Просто людьми, загоревшимися идеей получить легкие деньги.

В том, что случилось дальше, виноват был инстинктивный порыв. Это он двигал кулаком Джессики, который промелькнул в воздухе и угодил в подбородок Рабаля. Сама она даже не ощутила боли от удара, настолько силен был ее гнев.

— Убирайся к черту!

Фелипе ловко схватил ее за запястье, словно тисками сжав тонкие косточки.

— Этим ты ничего не добьешься, дорогая.

Джессика в ярости уставилась на него, изо всех сил игнорируя ощущения, возникшие от прикосновения его пальцев, — смесь боли и блаженства.

— Я ничего не добиваюсь от вас, дон Фелипе. Просто не желаю выслушивать несправедливые обвинения. Не знаю, каковы остальные ваши партнеры по бизнесу, но мы, Бейны, люди порядочные. А сейчас отпусти меня!

— Только если ты не стукнешь меня снова.

— Не буду. Потому что руку об тебя сломала.

Фелипе разжал пальцы, и Джессика принялась легонько потирать ноющую кисть. Теперь рука уже ныла, будто от удара о кирпичную стену.

Да, давненько Джессика никого не колотила...

Но, раз уж пришлось вспомнить юность, хорошо, что объектом внимания оказался этот смазливый боливиец. Он заслужил подобное обращение. И нечего Джессике сожалеть о своем поступке.

Она выругалась сквозь зубы и прижала руку к груди.

— Болит? — спросил Фелипе, постаравшись убрать из голоса сочувственные интонации.

Джессика сверкнула глазами.

— Нет.

— У тебя, часом, не перелом? Мне показалось, что-то хрустнуло.

— Это были твои окостеневшие мозги!

Фелипе прищурился.

— Ты не умеешь вовремя остановиться, верно?

— Уходи-ка ты отсюда.

— Не думаю, что это удачная мысль. — Он взял руку Джессики и ощупал со всех сторон.

Кисть уже заметно распухла. Она тоже это видела, но хуже боли в руке было не поддающееся определению ощущение внизу живота.

Участки кожи, к которым он прикасался, покалывало. Казалось, Джессика приобрела повышенную чувствительность. Фелипе дотрагивался до ее руки, а реагировало все тело. Она таяла и трепетала, желая того, о чем прежде не слишком заботилась.

Он взглянул на нее, и в его золотисто-карих глазах задрожала насмешливая улыбка.

— Ты права, кости целы. Но необходимо приложить лед, иначе рука опухнет сильнее.

— Я так и поступлю.

— Нужно сделать это сразу. Тут есть лед?

— Я приложу его, когда ты уйдешь.

Настала очередь Фелипе произнести невнятное ругательство.

— Джессика, я останусь здесь до тех пор, пока не удостоверюсь, что с тобой все в порядке. На тебе держится весь бизнес. Завтра ты должна быть в состоянии работать. Поэтому сядь и прекрати препираться со мной.

— Я не препираюсь. Это ты пытаешься меня сразить. Не забывай, что это мой конезавод.

Он с интересом взглянул на нее.

— Ты всегда такая упрямая?

— Упрямство не так уж плохо, дон Рабаль. Просто все зависит от ситуации. — Джессике не нравилось, что он заставляет ее чувствовать себя ребенком. — Лед в соседней комнате. Там подобие кухни и есть холодильник. Хотя мне не очень нужна ваша помощь.

Фелипе принес кубики льда, завернутого в вафельное полотенце.

— Ошибаешься. Просто ты еще не все до конца осознала. — Он приложил холод к ее руке. — Пойми, нельзя выходить из себя. Это простейший способ дать противнику преимущество над тобой.

— Заметь, не я об этом заговорила. — Джессика ненавидела себя за то, что покраснела, когда он дотронулся до нее. И вообще, за то, что поддалась его воздействию и испытывает чувственные желания. К тому же ей не нравилось, что боливиец призывает к спокойствию, в то время как сам же и спровоцировал вспышку гнева.

Господи, что она сейчас испытывает! Нервы напряжены до предела, а в крови бушует адреналин. Нечто подобное бывает, когда садишься на необъезженного жеребца. Тогда на тебя сразу обрушивается гамма различных эмоций: страх, ощущение исходящей от животного угрозы, предвкушение победы. Однако по отношению к мужчине ей не хотелось испытывать ничего подобного. В особенности если речь идет о Фелипе Рабале.

Джессика плотнее прижала сверток со льдом к руке, стараясь не обращать внимания на боль в кисти и на то, как необычно, горьковато-сладко ноет в груди.

— Думаю, с делами мы покончили.

Фелипе пристально взглянул на нее и улыбнулся.

— Нет, дорогая, это далеко не так. У нас еще масса незавершенных дел. Однако я знаю, как уладить проблему с долгом. У тебя есть то, что я хотел бы получить.

— Что же это?

— Королева Техаса.

Кровь отлила от мгновенно побелевшего лица Джессики. Речь шла о ее самой любимой кобыле, которую отец подарил ей в день шестнадцатилетия.

— Королева Техаса?

3

Джессика вскочила на ноги, сверток со льдом свалился с ее руки.

— Эта кобыла не продается!

— Между тем она стоит немало.

— Ни за что!

Когда Королева Техаса была жеребенком, Джессика ночевала в ее стойле, укладываясь в спальный мешок.

— Уверен, что у вас уже были предложения, — настаивал Фелипе.

— Ну и что. Эта кобыла не продается. Она наше сокровище, сердце конезавода. — И мое тоже, добавила она про себя.

— Джессика, но мы хотя бы можем обсудить это?

— Только не Королеву Техаса. У нас есть дюжина других кобыл, и я...

— Меня интересует лишь эта. Я знаю ее родословную. Четыре жеребенка, из которых трое стали отличными скакунами, а двое из них — победителями. Мне нужна только Королева. Она очень дорого стоит. Если бы ты продала ее мне, то автоматически избавилась бы от долга.

Джессика на миг лишилась дара речи. Ее сердце билось так медленно, что ощущалась длительность каждой секунды, напряжение неуклонно нарастало в грудной клетке, пока не возникло ощущение, что та сейчас взорвется.