— Но не полностью хорошо?

Она вздохнула и взглянула на него:

— Мастер Гриффин, я чувствую себя феноменально, вот почему сейчас мне кажется, что во мне вообще нет костей.

Он слегка улыбнулся:

— Я рад это слышать, Кенна, но мне нужно знать о твоей руке, чтобы не навредить тебе. Потому что меня убьет, если это случится. Поэтому мне нужно, чтобы ты рассказала.

Она задумалась на минуту.

— Присоска держателя действует наподобие компрессионных гольф, так что по большей части висение вниз головой не слишком сказывается на моей руке. Но ощущение покалывания, когда кровь возвращается, теперь, когда я снова в нормальном положении, весьма сильное. Хотя, честно говоря, знание того, что это ощущение реально, делает его гораздо более терпимым, чем фантомные боли, которые я испытываю до сих пор в том месте, где у меня была кисть, так что я совсем не против.

У нее фантомные боли? За сорок восемь часов, прошедшие с их последней встречи, он пытался изучать ампутации, уход и любые специальные аспекты, так что прочитал достаточно, чтобы знать, что фантомные боли — наиболее частые и мучительные жалобы у людей с ампутацией.

У него упало сердце, и все вопросы вернулись.

— Кенна, ты наконец расскажешь мне, что произошло? Потому что незнание меня убивает.

— Хорошо, — сказала Кенна, садясь. Она полагала, что им надо многое обсудить и нет смысла откладывать. Она передвинулась, чтобы сесть поудобнее, и Мастер Гриффин позволил ей, хотя не отпустил со своих коленей.

— Ты голодная? — спросил он. — Я просил принести нам перекусить.

Кенна взглянула на поднос — и ее сердце сжалось. Здесь было все ее любимое. Печенье с шоколадной крошкой, за которое кто-то с кухни должен получить Нобелевскую премию мира, миска спелых ягод, мини-чизбургеры и стакан апельсинового сока с густой мякотью.

— Ты помнишь, — прошептала она.

— Всё, Кенна.

Она повернулась к нему.

— Я помню все.

На его лице отражались все чувства, только она не доверяла себе прочитать, какие именно. Они походили на те чувства, которых она когда-то хотела от него, — только она не была уверена, что сможет получить их теперь. Или что заслуживает их.

Кенна опустила голову и кивнула.

— Я проголодалась, — выдавила она.

Протянув руку ей за спину, Мастер Гриффин взял бургеры и ягоды. Он поднес к ее губам малину. Это были ее самые любимые ягоды, и это он тоже помнил. И будь она проклята, если от этого у нее в груди не появилось забавное ощущение, хотя Кенна не была уверена, что оно ей нравится.

«Я хотела чувствовать меньше, а не больше. Справлюсь ли я с большим?»

Она не знала. Действительно не знала.

Они взяли по чизбургеру, и Кенна проглотила свой, к большому веселью и удовольствию Мастера Гриффина. А потом она отряхнула пальцы, прижала одеяло к груди и начала рассказывать, перейдя прямо к делу.

— Я потеряла руку два года назад в Афганистане, когда служила в морской пехоте. Один из парней в моем взводе наступил на самодельное взрывное устройство во время обычного патруля. Он и еще одна девушка умерли мгновенно. А я со временем потеряла руку.

Глубоко вдохнув, она посмотрела ему в глаза.

— Господи, Кенна. Ты морпех? Это... это просто поразительно, — сказал он, проведя рукой по своим темным волосам.

— Я была морпехом, — уточнила она, беря несколько ягод малины.

— Чушь, — сказал Мастер Гриффин. Кенна повернулась к нему. — Я знаю нескольких ребят, которые служат в корпусе. Однажды морпех — навсегда морпех. Так они говорят. Ничто не может забрать это у тебя.

Ее горло сжалось от его пылких слов, от того, как они отозвались глубоко в ее душе. В них была правда, Кенна знала, но эту правду было так трудно ухватить, когда она чувствовала себя такой виноватой за то, что выжила, а другие нет.

— Да, — сказала она и через некоторое время продолжила: — Одной из погибших была моя лучшая подруга. Ее звали Джорджия, Джорджия Керн. Хотя все звали ее Джордж. Так что мы были Джордж и Кен, что все парни считали прикольным. — Кенна издала слабый смешок, отдавшись воспоминаниям. — Это было забавно.

— Черт, мне так жаль, что тебе пришлось через столько пройти, Кенна. Но я горжусь тобой.

Мастер Гриффин наклонился к ней и поцеловал ее в лоб, его взгляд вдруг стал слишком внимательным, слишком видящим.

Внезапно ей понадобилось сменить тему.

— А что насчет тебя? — спросила Кенна, хватая печенье. Она дала ему одно и откусила от своего.

Гриффин выгнул бровь:

— Что насчет меня?

Она задумалась и вспомнила кое-что.

— Расскажи мне про... свою татуировку.

В животе запорхали бабочки, потому что ей отчаянно хотелось знать, что это могло значить.

Гриффин склонил голову набок, а его глаза... Боже, в его глаза было почти невозможно смотреть.

— Это ты, Кенна.

Ее желудок сделал сальто.

— Ну, да. Это я поняла. Просто... почему?

Долгое мгновение Гриффин ничего не говорил. А затем взял ее за искусственную ладонь.

— Я думал, что больше никогда тебя не увижу. И хотел помнить.

— Помнить что? — спросила Кенна. Воздух между ними неожиданно наполнился напряжением, отчего в груди появилось странное чувство.

— Женщину, которую я любил и потерял.

— Что? — выпалила она. Стоп. Она тряхнула головой. Любил? — Я... эм... что?

— Кажется, я выразился предельно ясно, Кенна. — Он пристально смотрел ей в глаза.

— Но... — Кенна слезла с его коленей на диван и закуталась в одеяло. Гриффин следил за ней, слегка сжав губы. — Ты выразился ясно. Ты выразился очень ясно. Когда сказал мне, что я тебе нравлюсь, но ты не хочешь серьезных отношений, когда я сказала тебе... — Она покачала головой, не в силах произнести слова. Не сейчас. Не так. — Так что извини, но я по-прежнему не понимаю.

— Я был молодым, и глупым, и безответственным. Я не хотел. Полагаю, я был просто слишком незрелым, чтобы понять, что у нас было. Что это значило. Однако мне не потребовалось много времени. Прошло всего несколько недель, и я понял, что совершил ужасную ошибку. Я звонил и приезжал к тебе домой, но тебя не было. И я не мог тебя найти. Через год я сделал татуировку, и...

Кенна резко встала, его слова пошатнули ее мир.

Она обошла журнальный столик и стала ходить по узкому проходу. Он был слишком узким. Слишком мало места. Кенна вдруг почувствовала себя животным в клетке, стремящимся на свободу.

«Он передумал. Он передумал и пришел за мной. Он любил меня?»

— О Боже, — сказала она. В голове все перемешалось, сердце болезненно колотилось. Все могло быть совсем по-другому. Все страдания. Все потери. Вся боль. Все было бы по-другому.

Мастер Гриффин тоже встал, в его глазах и позе читалась настороженность.

— Прости, что причинил тебе боль пять лет назад, Кенна. Прости, что заставил нас потерять то, что мы могли бы иметь.

Она покачала головой, рвано выдохнув, и наконец тяжело опустилась на другой диван.

— Поверить не могу.

Он сел прямо перед ней, достаточно близко, чтобы их колени соприкасались.

— Чему? Что я тебя любил? Единственное, во что я не могу поверить, — это в то, что не понял этого в ту же минуту, как почувствовал. Я не узнал и не оценил чертовски драгоценную вещь.

Любил. Прошедшее время. Это он имеет в виду? И имеет ли это значение? И почему она сейчас так зла на него? Потому что ей казалось, что она готова вылезти из собственной кожи, а она даже не была уверена, что ее гнев оправдан. Она просто злилась.

— Господи, я сидела в тренировочном лагере, стараясь не выплакать все глаза, — невесело усмехнулась Кенна.

Мастер Гриффин нахмурился, и его лоб прорезали глубокие морщины.

— Ты хочешь сказать, что уехала из Балтимора и записалась в морскую пехоту из-за того, что произошло между нами? — сверкнул он темными глазами.

— Не совсем так, Гриффин, — сказала она, осознав, что опустила его звание, но не в состоянии владеть собой. — Но частично, да. Хотя это не значит, что я убегала, если ты на это намекаешь. Быть с тобой — служить тебе — единственное, что имело для меня значение тогда. Я ненавидела свою работу, не хотела поступать в юридический колледж, и не знала, что делать, чтобы почувствовать, что моя жизнь имеет значение или важна. Для меня самой, не говоря уже о других. А потом я встретила ту женщину, морпеха, и то, как она говорила о своей жизни. Боже, мне захотелось того же. И раз уж я не могла получить нас, я совершила прыжок веры, надеясь, что служение своей стране может дать мне что-то настолько же важное.