— Можете курить, — она придвинула бронзовую пепельницу.

— Спасибо. Не хочется.

— Что нового у вас в парке?

Она с любопытством смотрела на Тарутина: темно-каштановые волосы без признаков седины, невысокий лоб, широко расставленные темные глаза. Резкий, коротко срезанный нос. Губы жесткие, сильные, чисто мужские. Подбородок с едва намеченной ямочкой придавал лицу особое обаяние.

— В парке все по-старому. К сожалению, — улыбнулся Тарутин.

— У вас, Андрей Александрович, внешность викинга.

— Есть маленько, — иронически улыбнулся Тарутин. — В анкете прямо так и пишу: викинг.

— А что еще пишете в анкете? Вдовец. Двухкомнатная квартира на Первомайской улице. Жил в Ленинграде. Переехал в наш юрод после окончания института…

Тарутин удивленно оглядел Вику.

— Сами гадаете? Или знакомая гадалка?

Вика рассмеялась.

— Хотите есть?

Не дожидаясь согласия, она вышла из комнаты.

В приоткрытую дверь ошалело ворвался песик. Подбежав к Тарутину, он коротко тявкнул, потом как подкошенный повалился на спину, обнажая розовое брюшко. Тарутин опустил руку и принялся почесывать его нежный младенческий живот. Песик поскуливал, следя за Тарутиным карими круглыми глазами.

Из коридора слышались приглушенные голоса, стук тарелок, звон ножей и вилок. Что-то упало и покатилось.

Песик замер, прислушиваясь к этому непорядку, затем вновь блаженно заскулил.

Вика вернулась в комнату с деревянным подносом, заставленным снедью: шпроты, сыр, колбаса. Чашки, кофейник.

— Пафик! Какой натурализм! Бесстыдник! Нехорошая собака!

Собачка перевернулась на лапы и присела, одобрительно глядя на поднос…

Вика проводила Тарутина в ванную комнату мыть руки. В коридорной полутьме кто-то сдержанно чихнул.

— Будьте здоровы, тетя! — крикнула Вика.

— Спасибо, — застенчиво донеслось из угла, в котором Тарутин так никого и не смог разглядеть.

«Странный дом, — думал Тарутин. — Видно, полно народу и одни женщины».

— У нас в квартире живут три сестры, дядя Ваня и я. — Вика протянула полотенце.

— Угадываете не только анкету, но и мысли. Широкий специалист?

— Если из темноты на тебя чихают, нетрудно догадаться, о чем при этом можно подумать, — засмеялась Вика…

Бутылка коньяка отражалась в коричневой полировке журнального столика. Тарутин подумал, что напрасно он сомневался — купить коньяк или нет. И решил не покупать: неловко, в первый раз идешь к женщине и сразу с коньяком. Купил цветы… Да, видно, он безнадежно старомоден…

Вика посмотрела на Тарутина сквозь шоколадную толщу коньяка.

— За знакомство, Андрей Александрович?

Тарутин приподнял рюмку.

— Вы любите пиво? — спросила Вика.

— Равнодушен. Если только в компании…

— А я люблю. И не так пиво, как постоять в очереди. Кругом сплошь мужчины. Поглядывают на тебя с удивлением. Смешно. И разговор вокруг ведут солидный. С длительными паузами, где полагается крепкое словцо. Забавно наблюдать, когда много мужчин и каждый хочет произвести впечатление… Одни паузы…

Вика отставила рюмку и положила на тарелочку несколько шпротин, колбасы. Придвинула Тарутину хлеб. Чему-то засмеялась.

— Так просто, так просто, — замахала Вика руками. У нее были красивые, немного полноватые руки. И глаза темно-синие. Короткая прическа придавала милому лицу ребячливое выражение. — Фантазирую, Андрей Александрович. Я пивные очереди за квартал обхожу.

— Так и полагал, что фантазируете. За фантазию!

Вика пригубила коньяк и надкусила бутерброд.

— Скажите, вы довольны своей работой? Руководить шоферами. Ужас! Я бы не смогла, это точно.

— Вы бы?

— А что удивительного? Например, гражданка, к которой вы меня направили…

— Жанна Марковна.

— Чувствуется сразу — стальной характер. Как она тогда разговаривала по телефону, помните?

Что-то изменилось в лице Вики. Нос удлинился, а глаза округлились. Коротким движением она сбросила на лоб челку. Поднесла к уху вилку, словно телефонную трубку, и проговорила голосом Кораблевой: «Алло!

Как только разыщет наконец свой родной парк и вернется — пришлите ко мне. Я его отобью, поджарю и съем. Все! — Она небрежно бросила вилку на стол. — Таксисты, елки-палки, парк свой найти не могут».

Тарутин смеялся. Сходство было изумительным.

— Напрасно вы… Жанна Марковна деловая женщина. И умница.

— Вот-вот. А я бы так не смогла… Значит, и у вас стальной характер? Правда, впечатление вы производите человека мягкого… Но вы стараетесь.

— Я стараюсь, — улыбнулся Тарутин.

— Знаете, знаете, — она опять по-детски всплеснула руками, — я читала одну умную книгу, там на памятнике герою вместо эпитафии начертано было два слова: «Он старался». Убийственно, верно? Ну и как же вы стараетесь?

— Вика, милая, я весь день стараюсь. Дайте мне хоть вечером отойти. Есть темы поинтересней.

— Вы полагаете? — в голосе Вики прозвучала серьезность. — Убеждена — нет ничего интересней того, что происходит с каждым из нас на работе. Если вдуматься, такие страсти — что ваш Шекспир! Вообще, жил бы сейчас старина Вилли! Он бы написал пьесу из жизни какого-нибудь учреждения. Зал содрогался бы от рыданий. Подумаешь, король пырнул шпагой короля, делов! А тут без ножа, одной анонимкой целое учреждение до инфаркта доведет, а сам в чистой сорочке и в галстуке. Или какой-нибудь пустяковенький начальник снабжения строит себе дачу размером с Датское королевство. А вы говорите — тема неинтересная! Де-те-ктив, если вдуматься… Особенно на такой работе, как ваша.

— Работа как работа, — произнес Тарутин. — Правда, парк пока не из передовых, но…

— Но вы стараетесь.

— Стараюсь.

Тарутину было приятно сидеть в этой комнате, с этой женщиной и с этим псом, похожим на волосатого человека из далекого школьного учебника. Вполне вероятно, что приятность эта шла от новизны, что время все расставит по своим местам и покроет паутиной привычных отношений, сглаживающих и печали и радости, притупляя чувства. Но в этом и очарование минуты — будущее прячется за этими упоительными мгновениями настоящего. А настоящее кажется вечным…

«Я совсем ее не знаю, — размышлял Тарутин. — Возможно, она совсем другая…» А что значит «другая», он отчетливо себе не представлял, как и не представлял себе, что значит «та самая»…

— Чем вы занимаетесь, Вика?

— О… Всем! Во-первых, я много думаю. Не улыбайтесь, это довольно сложно. И не всем удается… Во-вторых, я часто смеюсь над тем, о чем думаю. Поверьте, это тоже нелегко… Ну а в-третьих, если исключить первое и второе, то есть когда я не думаю и не смеюсь, я работаю. Инженер-программист. Специальность, начисто отрицающая полет фантазии — за тебя все решают машины. Ну а юмор, сами представляете, какой юмор у инженера-программиста? За-про-граммированный. Как у конферансье. Таким образом, я занимаюсь всем.

— Логично, — засмеялся Тарутин. — Вы упустили еще одну сферу своей деятельности — ясновидение.

— Об этом в следующий раз.

— Другими словами, мне пора домой?

— Можете еще посидеть с полчаса.

— А три сестры? Они переживают за судьбу девочки, сидящей наедине со свирепым викингом. Уснуть не могут.

— Меня охраняет мой цербер!

Песик уютно спал под журнальным столиком и похож был на ворох нечесаной шерсти — непонятно, где хвост, где голова…

— А где дядя Ваня?

— Капитан-тралмейстер в отставке ложится спать в девять. Он муж маминой сестры.

Помолчали.

Несколько капель ударило снаружи о подоконник. В это время года дожди шли часто и в основном по ночам.

Тарутин прошелся взглядом по комнате: стеллажи с книгами, светильник с тремя шарами, портрет мужчины в пилотке и с петлицами, широкая пустая тахта с голубым поролоновым матрацем…

На мгновенье он с фотографической точностью вспомнил проступающие сквозь тонкий чулок красивые пальцы ноги Вики, там, в кабинете Кораблевой, в день знакомства.