— Вы… отремонтировали свою туфлю? — проговорил Тарутин, отводя в сторону глаза.

— Да. Починила, — тихо отозвалась Вика.

«А что, если я ее сейчас поцелую?» — подумал Тарутин, даже не подумал, а решил: он сейчас встанет, подойдет к ней, возьмет ее лицо в свои ладони и поцелует…

— Я все думал, как вы тогда добрались? — произнес он тише.

— Добралась… Взяла такси. — Вика тоже отвела в сторону глаза.

Тарутин испытывал томление от все нарастающего желания приблизиться к ней, дотронуться до белой шеи ладонями.

— Как по-вашему, собаки видят сны? — Вика откинула голову на спинку кресла.

— Вероятно. У меня когда-то был пес. Он всхлипывал во сне, как человек. — Тарутин ощущал вялость языка и говорил сейчас через силу…

Вика резко поднялась и отошла к окну…

— Не торопитесь, Андрей.

— С вами неинтересно, — помедлив, проговорил Тарутин. — Вы все предугадываете.

— Не все. Только то, что просто… Значит, надо вести себя сложнее, Андрей Александрович.

— Как умею, — буркнул Тарутин и покраснел. Он разозлился на себя. И вправду как мальчишка. Не справиться с мимолетным желанием! Сейчас он распрощается и отправится к себе… Но подняться из кресла и выйти в мокрую осеннюю улицу, потерять возможность еще некоторое время видеть эту женщину… Тарутину было тяжело. Хотя дальнейшее пребывание выглядело нелепым и навязчивым.

Он пытался понять — что произошло? Да что, собственно, могло произойти? Они неплохо провели время — разговаривали, молчали, пили коньяк и кофе…

— Вы пойдете к себе? — произнесла Вика.

Тарутин поднял удивленные глаза.

— Не понимаю…

— Нет-нет. Я так. Мало ли куда может пойти холостой мужчина, верно?

Вика засмеялась и закинула руки за голову. Тонкая, стройная ее фигура вытянулась…

И Тарутину показалось, что ей известно больше, чем можно было бы предположить. Словно Вика произнесла имя Марины. Чепуха какая-то.

— Откуда у вас такая осведомленность? — Тарутин положил подбородок на стиснутые замком пальцы рук.

— О чем вы, Андрей Александрович?

У нее было детское наивное выражение лица.

И Тарутин окончательно убедился — ей наверняка известно кое-что из его жизни.

— Послушайте, Вика… Вы действительно тогда забыли в такси сумку?

— Что вы, Андрей Александрович, я так редко ношу сумки. Предпочитаю портфель, удобней. И вообще я не помню, чтобы где-нибудь что-нибудь забыла…

Та-тах! Та-тах!

Казалось, неутомимый жонглер издали метал под радиатор автомобиля цирковые кольца и автомобиль, этот дрессированный медведь, пересчитывал их своими передними лапами, тут же отправляя для точности счета задним лапам-колесам: беда с уличными люками.

Та-тах! Та-тах!

Автомобиль вел свой подсчет. Фонари нехотя передавали его друг другу. Их свет пробегал по салону, словно блик тусклого зеркала.

Слава лениво, вполуха, слушал разговор двух мужчин, сидящих на заднем сиденье. Они заняли такси у металлического завода. Видно, после смены… Один, в кепочке блином, все уговаривал второго заскочить к нему домой, отметить пуск какой-то установки, второй отнекивался:

— Здрасьте, я ваша тетя! С чего это я явлюсь? Одиннадцать вечера.

— Ну, ты даешь, Панкин. Я обижусь, понял.

Они ненадолго примолкли. Потом вспомнили, что бригадир не включил в сводку ночные часы. Потом вспомнили какого-то Жирикова, что выполнил норму на два года вперед. Путевкой его премировали бесплатной в санаторий.

— А скажи, за что? За то, что два года детали его будут валяться, склад захламлять. По шее надо дать, а ему путевку.

Второй пассажир согласился, что да, надо дать по шее, но не ему, а тому, кто так планирует и нормирует. Если один за обычную смену выгоняет три нормы, то другой, выходит, может две трети смены курить и в потолок плевать. И все в порядке будет…

Помолчали.

— Куда ж это он нас везет, а, Панкин? — вдруг воскликнул пассажир в кепочке и тронул Славу за плечо. — Ты куда это нас везешь?

— Как куда? — Слава старался придать голосу уверенность. — Куда сказали.

— Ты бы еще через Москву поехал.

— Почему же через Москву? Доберемся до моста и правый поворот.

— Ну, даешь. Ты что, план не выполнил?

— Почему не выполнил? Я, правда, недавно в такси, — решил признаться Слава. — Город слабо знаю.

— Спросил бы. Мы заговорились, а он километров пять лишних накрутил, — буркнул гражданин в кепочке.

Слава молчал. С самого начала он выбрал неверный маршрут. А когда понял, то поворачивать назад было неловко, к тому же улица с односторонним движением. Вот и гнал. В новостройках разобраться трудно, особенно ночью: дома похожи друг на друга, освещение слабое, а названия улиц так нанесены — днем не разберешь, не то что в темноте. Проспекты же широкие, и повсюду одностороннее движение, до разворота надо ехать и ехать…

— Нет, не заработаешь ты у нас на чай.

— Что вы, на самом-то деле? Специально, что ли, я? — Слава обернулся. — Я и так не взял бы…

— Вперед гляди! — заорали одновременно оба пассажира.

Слава вывернул руль. Еще мгновенье — и врезался бы в стоящий у тротуара самосвал.

За спиной что-то пробормотали.

Настроение у Славы упало.

— За кого вы меня принимаете? — обиженно проговорил он.

— За кого? За таксиста, — ответил тот, в кепочке.

Слава прибавил скорость. Больше разговаривать не хотелось. Надо привыкать к тому, что тебя считают ловкачом. Спорить, доказывать обратное? Глупости. Всех не убедишь. И постепенно сознание так поворачивается, что и сам на себя смотришь иначе. И делаешь то, чего ждут от тебя все, чтобы не казаться чудаком. Странная штука…

Славе так и не удавалось справиться с обидой.

— По себе, может, судите?

— Мы рабочие люди, — произнес тот самый Панкин. — Мы свой хлеб добываем честно.

— Знаем, — язвительно проговорил Слава. — Слышали. И хлеб и водку, все честно. Только один к нам в парк детали носит самодельные. На станке вытачивает. Надо полагать, в обеденный перерыв.

— Всех в одну кучу не сваливай, понятно!

— А вам, выходит, можно, да? Всех в одну кучу! — выкрикнул Слава и опять обернулся.

— Ну его к черту, Панкин! Еще влетит куда-нибудь, псих. — Тот, в кепочке, расстегнул пальто и достал кошелек. — Все! Приехали. Пока живы.

Фары автомобиля нащупали в темноте край тротуара.

— И я тут выйду, — решил Панкин. — Не оставаться же мне с ним.

Они рассчитались и вышли, что-то еще крикнув напоследок в глухое стекло.

Слава отъехал. Некоторое время он еще держал в памяти то, что произошло. В общем-то ничего не произошло — сам виноват, вез пассажиров по длинному маршруту, кому это понравится! Он вспомнил напутствие своего нового сменщика Сергачева:

«Не выступай! Их много, а ты один. Помни: пассажир всегда прав! Тебе веры нет — ты для них гопник. И разуверять их в этом — нервы портить. Поэтому плыви по течению… Ведь кое-кто из них сами в жизни гопники почище любого таксиста, однако хочется им в принципиальность поиграть, изголодались. Ну и предоставь им такую возможность. А будешь выступать — лишишь их радости показать себя. В итоге — проиграешь…»

Прав Сергачев! Так ведь и сам Слава тогда, в больнице, советовал Валерке Чернышеву: «Не выступай, живи как все». Сам советовал. Мол, знал, на что идешь… А вот сорвался. Конечно, надо привыкнуть к тому, что ты таксист, член особого коллектива, в котором каждый сам себе хозяин… Когда в начале смены выезжаешь на линию, тебя охватывает как бы невесомость. Да-да! Именно так… Куда свернуть: направо или налево?

Или просто ехать прямо. Воля!.. Это уже потом, после первого пассажира, ты подчиняешь свои поступки определенному ритму. Странное психологическое состояние… Конечно, опытные водители знают, как сложить день, чтобы он принес удачу. А таким, как Слава…

Скажем, сегодня с утра день не складывался. Он больше часа колесил вхолостую. А надо было сразу, решительно, податься к железнодорожному вокзалу. Там пассажир всегда есть, томится. Но получилось так, что Слава оказался далеко от вокзала, все надеясь на удачу. То к одной стоянке причалит, то к другой. Так все утро и промаялся… А вокзал — это верняк. Правда, не все к нему привыкают сразу. Другой там пассажир — настороженный, суетливый, нервный. С чемоданами, узлами, мешками, коробками, свертками. Но выгодно: выбор широкий. Неспроста многие прямо из парка летят к вокзалу, точно из пращи. Набьют полную машину и развозят, не переключая таксометра и собирая с каждого всю сумму, точно его одного и возил. Так и получается — четыре платы за один рейс. Но Славка пока Стеснялся. Он знал: рано или поздно начнет заниматься подсадками. Все ими занимаются, иначе какой смысл работать в такси? Но пока стеснялся. И сдачу пытался отдать всю, до копеечки. Правда, уже не так настырно, Как в первые дни. Всему, говорят, свое время…