— Вот! Остался чей-то. Настоящий ошейник, — Галина протянула подарок. — Я обещала тот раз твоему соседу-армяну. А то стыдоба. Одна собака на весь двор и та, как Муму. Кажется, что ты ее тащишь топить. Так я и твоему соседу сказала…

— Ох, спасибо, — заохал Нюма и принял подарок.

Подержал на весу, стряхнул с кожаного обода налипшую шелуху от картошки, пощелкал пальцами по текстолиту вытяжного механизма.

— Вот! Видишь, какие у нас дворники! — обратился Нюма к собачке. — А ты все скулишь. Скажи тете спасибо за царский подарок.

Точка вытянула передние лапы и, задрав мордаху, настороженно смотрела на дворника Галину, ожидая какую-нибудь каверзу. Едва приметный бугорок кадыка тревожно перекатывался под шелковистой шерстью у горла…

Мыслями Галины, испытанными в домовых склоках, овладело необъяснимое чувство вины. Не перед собачкой, нет. И не перед Нюмой. Просто чувство какой-то абстрактной вины. Это состояние своей непонятностью рассердило дворника, ей не нравились подобные загадки. Татары люди деловые, им не до сантиментов. Особенно, если каждый день встаешь ни свет ни заря. Да имеешь дело с такими людьми…

— Царский подарок, — проворчала Галина. — Небось, и сами могли бы поднести его своей собаке.

— Откуда деньги, Галь? — шутливо произнес Нюма. — Такой ошейник тысячи стоит. С пенсии только на веревку и хватит. Чтобы повеситься.

— Да хватит тебе! — осадила дворник Галина. — А сами по антикварным магазинам шастают. Не с дырявыми же карманами.

— Не понял, — произнес Нюма.

— Видела я твоего соседа в антикварке.

— А ты что там забыла? — Нюма не мог взять в толк, о чем речь.

— Подрабатываю. В магазине на Пушкарской. Два раза в неделю полы мою… Вижу, он зашел…

— Кто? Самвел?

— А то кто? Он. Сосед твой, армян.

— Армянин, — поправил Нюма. — Ну и что?

— Ничего… Стал допытываться у продавца: сколько что стоит. Самые дорогие вещи…

— Ну и что? Интересовался человек…

— Когда в кармане пусто, люди не интересуются… И все записывает, записывает. Аж продавец вспотел. Хотела я выйти из подсобки, узнать, что он там записывает. Но подумала, не моя забота… Что он там записывал?

— Понятия не имею, — буркнул Нюма.

— Так и не имеешь? Ладно. Ваше дело, — не поверила дворник. — Потом продавец пообещал ему, что будет иметь в виду.

— Что «иметь в виду»?

— Откуда я знаю? Они тихо шептались. И продавец пообещал. Сказал: заходите, — дворник Галина отступила на шаг и посмотрела на собачку. — Так сними ты с нее эту удавку, продень ошейник.

Точка взглянула на хозяина и коротко тявкнула. Нюма вертел в руке кожаный поводок. Весть о посещении Самвелом антикварного магазина его озадачила. Не самим фактом, а тем, что у соседа есть какая-то тайна. Казалось, за время совместной жизни, они все знали друг о друге. Оказывается, нет, не все… Антикварный магазин не какая-нибудь продуктовая лавка. Да и откуда у него деньги? Пособия как беженцу из «горячих точек» едва хватало на неделю жизни при таких ценах. Ну еще пенсия по старости, тоже гроши, только что заплатить за жилье.

— Да одень ты обнову собаке. Видишь, она заходится, — напомнила Галина. — А веревку отдай. Я тот куль обвяжу. А то ветер по двору разнесет…

Точка вертелась юлой. И по мере того, как Нюма приседал с ошейником в руках, верчение достигало скорости вентилятора на малых оборотах.

— Да уймись ты, глупая! — прикрикнул Нюма, стараясь справиться с дыханием. — Думаешь, мне легко с гобой возиться. В пальто-то…

— Давай я попробую, — смеялась дворник Галина. — Со мной не побалует.

— Ты не сможешь. Морским узлом веревка повязана, насмерть.

— Я не смогу?! — возмутилась сквозь смех дворник Галина и скинула рукавицы. — А ну!

Могучая фигура дворника горой склонилась над маленькой собачкой.

«О, попала! — подумала Точка. — Доигралась! Лучше бы уж дед».

Она смиренно завалилась на бок, вытянула шею и задрала передние лапы, уповая на жалость. Кофейные зеницы глаз тревожно плавали в голубоватых белках, окаймленных пушистыми ресницами…

— Я не смогу?! — повторяла дворник Галина, перепуская веревку в хитром узле. — А кто тогда сможет?

Нюма с уважением следил за ее руками.

Тяжелыми пальцами она продавила лоб собачки из расширенной петли веревки. И проворно замкнула на шее Точки кожаный ободок с какой-то замысловатой чеканкой.

— Принцесса! — восхитилась Галина. — Просто принцесса.

Точка вскочила на ноги. Отряхнулась всем тельцем, словно после купания, и лизнула замызганный сапог дворника.

— Благодарит, — пояснил довольный Нюма.

— Потому как и сама дворняжка, — согласилась Галина. — Дворняжки уважают дворников. Они понимают. Не то что другие собаки…

— Дворняжка, — с некоторым разочарованием в голосе произнес Нюма. — А мы думали…

— Дворняжка! — отрезала Галина. — Я насмотрелась на собак. Другой пес может подойти и задрать ногу на сапог дворника. Но не дворняжка. Те свое место знают.

Последние слова дворник Галина договаривала, уже направляясь с веревкой к куче тряпья, под внимательным взглядом Точки. Сноровисто перевязала весь хлам, забросила в бак и вышла на улицу… Подобно ребенку, ускользнувшему от взрослого догляда, Точка принялась метаться по двору, тыкая нос во все заметное и незаметное. Кожаный поводок послушно вытягивался из текстолитовой коробки, соединяя старого Нюму с его собачкой, точно послед с пуповиной. Казалось, поводок не имел ограничения…

Нюма едва поспевал за шустрой собачкой.

— И куда тебя несет?! Куда несет? — ворчал Нюма, стараясь справиться с хитрым механизмом поводка.

Когда ему это удавалось, поводок натягивался и Точка прядала на задние лапы, с возмущением озираясь на хозяина…

«Что он там дурит, старый гвоздь?! — думала Точка, опьяненная свободой. — Так же можно шею свернуть. А где лечиться маленьким собачкам? Сами болтали на кухне, что ветеринарные доктора берут жуткие деньги за лечение. Если стану калекой, выкинут меня в два счета, не очень будут со мной нянькаться».

Но поводок ослабевал. И Точка вновь устремлялась к заветным местечкам, втягивая дурманящий запах случайных находок. И сердце ее переполнялось любовью и верностью к Нюме, к Самвелу, к страшному дворнику Галине и вообще ко всему этому двору, покрытому теплым февральским снегом…

За свой непродолжительный срок жизни Точка неплохо научилась разбираться в людях. Конечно, не так хорошо, как в воронах или, скажем, в кошках. Кошек она всех, как говорится, гребла одной гребенкой — кошки все мерзавцы, только что котята, и то… А вот в людях Точка разбиралась. Так ей казалось…

Однако появление в доме дочери Нюмы, Фиры, вызвало в душе Точки некоторую неопределенность. Начать с того, что возник странный запах. Резкий и противный. Фира сказала отцу, что это французские духи. Но Точке куда приятнее был запах бараньей косточки или следы тушенки, что иногда налипала к стенкам случайной банки. Это — первое… Дальше! На Фире была юбка из какой-то блестящей гладкой материи, с нее соскальзывали лапы. Что тоже не очень удобно. Не то что штаны Нюмы или волосатика Самвела. Из дерюги, теплой, пахнущей автостоянкой и Сытным рынком, самым замечательным местом на земле… Но более всего Точка не могла определиться с голосом Фиры — хороший она человек или так себе? Голос Фиры звучал резко, звеня вибрацией в конце каждой фразы. Отчего невольно прядали уши маленькой собачки. Как сейчас!

Точка в задумчивости вернулась на кухню и свернулась калачиком на своем месте под раковиной. Но голос Фиры все равно тревожил ее, доносясь из приоткрытых дверей Нюминой комнаты…

— Я тоже хочу завести собаку, — проговорила Фира.

— Неплохо бы завести ребенка, — буркнул Нюма.

Они уже успели сцепиться. Из-за велосипеда, что висел в прихожей и грозил свалиться кому-нибудь на голову. Накричавшись, они порядком подустали и прошли в комнату Нюмы.

Фира сказала, что очень торопится, — только возьмет деньги за аренду своей площади и уйдет. Но все не уходила. И так было каждый раз, когда она являлась за данью. Словно извинялась за обиды, которые доставляла родителям, но в то же время гордыня не позволяла ей признать это вслух. Наоборот, она еще больше наглела и взвинчивалась. Даже в тот день, когда умирала Роза, Фира не могла себя сдержать из-за того же велосипеда. Она пришла получить очередную плату от Самвела за комнату, а Роза стала требовать убрать велосипед со стены. И у нее начался приступ астмы. Но Фиру это не очень растревожило, у матери приступ был не редкость… Потом Фира чуть ли не год не появлялась на Бармалеевой улице. Но постепенно все наладилось. Да и деньги за сданную комнату сами к ней не явятся. Однако характер ее, склочный, не изменился…