— Не могли бы вы его вскрыть и прочесть?

— Конечно… — Письмо было от Хадсона Тейлора. Сожалел, что не увиделся со мной на бегах, говорил, что если мне захочется, пока я в Австралии, посмотреть виноградники, он с удовольствием покажет свои.

— Спасибо.

— Всегда рады вам помочь.

— Если кто-нибудь будет меня спрашивать, пожалуйста, сообщите, куда я уехал.

Да, они сообщат. Конечно. Всегда рады.

За тот час, что мы пробыли в аэропорту, Джик дозвонился в фирму, занимающуюся прокатом автомашин. Уладил с ними денежные вопросы и договорился: оставит «тачку» в аэропорту на стоянке. А я сдал свой чемодан в багаж. Понаклеили на него прорву ярлыков новозеландской авиакомпании. С паспортами проблем не было — мой всегда при мне, а Джику и Саре паспорта не нужны, потому как передвигаться из Новой Зеландии в Австралию и обратно им можно свободно. Все равно что из Англии в Ирландию.

Никаких признаков Вексфорда и Гриина не было. Мы сидели в зале ожидания, и каждый думал о своем. Только когда объявили наш рейс, заметил слежку. У меня мурашки по коже забегали. Ах, слепец! Слепец и тупица. Не Вексфорд, не Гриин, не малый из галереи, не Ренбо, не амбал… Скромное повседневное платье, аккуратная прическа, неброские сумочки и туфли. Спокойное сосредоточенное лицо. Заметил ее только потому, что она разглядывала Сару. Стояла в зале ожидания и смотрела на сидящих. Эта женщина встретила меня в галерее Ярра-ривер, дала каталог, потом проводила до дверей. Будто почувствовав что-то, резко перевела взгляд на меня. Я уже безразлично смотрел в сторону.

Мы поднялись, вместе со всеми направились к выходу. В дверном стекле видел ее отражение: стояла и смотрела, как мы уходим. Шел к самолету, не оглядываясь…

…Миссис Норман Апдайк покачала головой и сказала, что ее муж раньше шести не придет. Она была худой, остролицей и по-новозеландски жестко выговаривала гласные. Если хотим поговорить с ее мужем, придется придти еще раз.

Оглядела нас: Джик с его растрепанной бородкой; Сара в несколько помятом спортивном платье; и я, в рубашке поверх подвязанной руки и пиджака, свисающего с плеча. Да, троица незабываемая. Смотрела с недовольным видом, как мы удаляемся по дорожке от дома.

— Во, добрая душа, — пробормотал Джик.

Мы сели в машину, взятую напрокат в аэропорту, и немного отъехали.

— Ну, куда теперь? — спросил мой друг.

— По магазинам. — Сара была непреклонна — Мне нужна одежда.

Все магазины, как выяснилось, были на Квин Стрит. До закрытия — полчаса.

Ожидая Сару, мы с Джиком сидели в машине, глазели на окружающих.

— Вот и птички вылетают из своих конторских клеток, — сказал он радостно.

— Ну и что?

— А я сижу и считаю тех, что без лифчика.

— Женатый мужчина…

— Старые привычки живучи.

К Сариному возвращению насчитали восемь, одна была под вопросом. А Сара в новой светло-оливковой юбке и розовой блузке была похожа на фисташковое мороженое.

— Так-то лучше, — сказала она, бросая два тугих свертка на заднее сиденье. — Ну, поехали.

Лечебный эффект от покупки новой одежды длился все то время, что мы провели в Новой Зеландии. Это очень меня забавляло. Казалось, она чувствует себя в меньшей опасности, если выглядит свежей, опрятной. И настроение у нее от этого поднималось. Хлопчатобумажная броня, думал я. Пуленепробиваемая и быстросохнущая. Безопасность — новая брошка.

Медленно поехали назад — к холму, возвышавшемуся над бухтой, снова к дому Нормана Апдайка. Тесная улочка на окраине города. Дом — сам по себе не маленький — был как-то зажат соседями, и только, попав внутрь, можно было понять: впечатление тесноты создавалось внешней скученностью. Ведь домов вокруг видимо-невидимо. А город, раскинувшийся вокруг, казался бесконечным, тянулся на долгие мили вдоль изогнутой береговой линии. Все участки выглядели крошечными.

Экспансивность мистера Апдайка вполне уравновешивалась замкнутостью его жены. Маленький толстячок со светящейся лысиной на круглой голове называл супругу Хохотунчиком, явно без всякого шутливого смысла. Объяснили ему, что мы профессиональные художники, были бы очень признательны, если смогли бы взглянуть на знаменитую картину, которую он недавно приобрел — очень ею интересуемся.

— Вас направили из галереи?

— Почти, — сказали мы, а Джик добавил:

— Мой друг известен в Англии как художник, рисующий лошадей, его картины представлены во многих лучших галереях, они выставлялись даже в Королевской академии…

Малость переборщил, но на Нормана Апдайка эти слова произвели впечатление, и он широко распахнул дверь:

— Заходите, заходите. Картина в гостиной. Сюда, пожалуйста.

Провел нас в большую, забитую вещами комнату с темным пушистым ковром на полу. Хохотунчик, поглощенная дурацкой комедийной передачей, сидела, впившись в телевизор. Взглянула мрачно; приветствия не последовало.

— Вот сюда, — Норман Апдайк продолжал сиять, величественно прокладывая путь между громоздких кресел. — Ну, что вы об этом скажете, а?

Маленькая картинка, размер — четырнадцать на восемнадцать дюймов. Вороной конь с вытянутой шеей и укороченным хвостом стоял, склонив голову; фон — блекло-голубое небо; на переднем плане — пожухлая трава. Все это было покрыто старым на вид лаком.

— Херринг, — пробормотал я благоговейно.

Улыбка Апдайка стала еще лучезарнее.

— Вижу, вы знаток своего дела. Только, знаете, стоит дороговато.

— Разрешите взглянуть поближе?

— Подойдите.

Стал рассматривать. Вблизи была очень хороша. Действительно — как настоящий Херринг, умерший в 1865 году. Но еще и очень была похожа на дотошного Ренбо. Без микроскопа и химического анализа тут делать нечего — на глаз не определишь.

— Прекрасно, — сказал восхищенно, снова повернувшись к Херрингу. — Его ни с кем не спутаешь. Настоящий мастер.

Апдайк сиял.

— Вам следует остерегаться грабителей.

Внимание Хохотунчика ненадолго переключилось на меня. Короткий мрачный взгляд — и снова на экран.

Апдайк похлопал Сару по плечу.

— Пусть ваш друг не тревожится, грабители нам не страшны.

— Почему же?

— У нас по всему дому поставлена сигнализация, — заулыбался он. — Грабитель не пролезет.

Сара с Джиком сделали то же, что и я, — оглядели комнату. Как и я, не увидели в ней ничего такого, что стоило бы украсть. Зачем устанавливать сигнализацию по всему дому? Апдайк понаблюдал, как они озирались, и совсем расползся в улыбке.

— Я покажу молодым людям наши маленькие сокровища, а, Хохотунчик?

Хохотунчик даже не ответила. Из телевизора раздавался утробный гомерический хохот.

— Нам было бы очень интересно, — сказал я.

Самодовольно ухмыльнулся, предвкушая удовольствие от показа того, что достойно восхищения. Сделал несколько шагов и, подойдя к одному из шкафов, большому и темному, который выглядел встроенным в стену, широким жестом распахнул двойные дверцы.

Внутри — шесть глубоких полок, на каждой стояло несколько разных фигурок из нефрита. Бледно-розовые, кремово-белые, бледно-зеленые, гладкие, полированные, с затейливой резьбой, дорогие. Под ними была темная, тяжелая на вид подставка. Джик, Сара и я одобрительно загудели.

— Гонконг, конечно, — сказал хозяин. — Я там несколько лет работал. Симпатичная коллекция, а? — Прошел дальше, к следующему темному шкафу и открыл двойные дверцы. Полок там было больше, и разных фигурок — тоже.

— Плохо разбираюсь в нефрите, — сказал я извиняющимся тоном. — Не могу по достоинству оценить вашу коллекцию.

Он понарассказал об этой декоративной мути гораздо больше, чем нам хотелось.

— В Гонконге частенько удавалось ухватить что-нибудь очень дешево. Проработал там больше двадцати лет.

Мы с Джиком переглянулись. Я слегка кивнул головой.

Джик тут же распрощался с Норманом Апдайком. Пожал ему руку и, обняв Сару за плечи, сказал, что нам пора. Апдайк вопросительно посмотрел на жену. Та по-прежнему сидела, прилипнув к телевизору, не выражая ни малейшего желания выполнить обязанности гостеприимной хозяйки. Она даже не взглянула в нашу сторону. Апдайк, добродушно пожав плечами, пошел провожать нас до двери. Он открыл ее, и Джик с Сарой сразу же вышли, оставив нас вдвоем в холле.