Теперь о решении суда. Я заключил с АООТ «Роспечать» договор на продажу моих книг сроком на два месяца. Я сам доставил книги (товар), не взял предоплату, уступил безоговорочно с продажи 20 %, а в результате, когда книги были проданы точно в срок, вместо выплаты денег мне длительное время мотали нервы и унижали меня. В нашем договоре с «Роспечатью» есть пункт о взыскании 2 %-ной пени с одной из сторон в случае неисполнения условий договора. Я про-сил суд распространить условия этого пункта на пункт 6, где сказано, что «Роспечать» обязана мне выплатить деньги по мере реализации товара, и взыскать с ответчика в мою пользу 960 рублей пени. Совершенно непонятно, почему суд эту мою законную и резонную просьбу отклонил.

Что касается морального вреда, то я, сознавая что мы живём не в столице и у нас, в провинции, другие критерии, попросил взыскать с АООТ «Роспечать» весьма скромную сумму – всего в десятикратном размере от суммы договора: 12000 рублей. Суд, признав моё право на возмещение морального вреда, вынес решение о взыскании с ответчика в мою пользу суммы в 200 рублей (8 долларов! ). Если учесть, что я затратил на госпошлину, почтовые расходы, ксерокопирование документов и поездки в городском транспорте в «Роспечать», а затем и в суд ровно 205 рублей, – присуждённая сумма не то что выглядит странно, а — просто анекдотично. У меня создалось впечатление, что судья Чугунов В. П. не совсем чётко понимает, что такое «моральный вред» и как он компенсируется. Никакие материальные потери не сопоставимы с моральным вредом, то есть ущербом, причинённым внутреннему, душевному состоянию человека, что отражается на его нервной системе, на его здоровье. В возмещение морального вреда входит и понятие о защите чести и достоинства человека, независимо от того, писатель он, стрелочник или домохозяйка. За унижение человека, за сознательное мотание ему нервов виновная сторона должна быть наказана материально и, конечно же, не смехотворной и опять же оскорбительной для потерпевшего суммой.

Не знаю, был ли оштрафован судом ответчик за многократную неявку на судебные разбирательства, но в любом случае у него останется убеждение, что это он выиграл процесс и может дальше продолжать свои хамско-унизительные методы работы, а у меня создалось впечатление, что проигравшей стороной остался я…

Не буду здесь размазывать и повторяться — сообщу кратко: никто в облсуд на слушание моей жалобы меня не пригласил (хотя я и на этот раз приложил к иску два конверта), лишь только 18 августа, опять самолично поехав на край земли, я узнал, что суд состоялся ещё 7 июля и оставил чугуновское «чугунное» решение в силе; потом мне пришлось ещё не раз ездить за всякими документами-подписями в Октябрьский суд (доведя расходы уже рублей до 250!) и только 14 октября я получил-таки в сбербанке свои выигранные несчастные две сотни, кои, уж признаюсь, тут же в соседней кафешке и благополучно прогулял за полчаса, обмыв с приятелем свой колоритный исково-сутяжный дебют.

Так что главу эту закончу очередным и наболевшим ДОБРЫМ СОВЕТОМ: никогда не пытайтесь обогатиться с помощью судебных исков — себе дороже станет. Особенно, если живёте в провинции, в каком-ни-будь замшелом Баранове, где о понятии «моральный вред» даже судьи понятие имеют весьма расплывчатое.

В чём я имел удовольствие убедиться ещё раз совсем скоро.

Это уже в Ленинском райсуде, где наконец-то заслушалось дело по иску соседей к Ульяновым-Сыскуновым о возмещении всё того же пресловутого морального вреда. Но вначале стоит упомянуть, что перегородки наши родимые до этого времени, то есть до октября, простояли благополучно. В это можно, конечно, не поверить, но, как говаривал шолоховский герой, — факт. И тут самое место процитировать фрагменты статьи 9 «Закона об исполнительном производстве», которая регламентирует возбуждение исполнительного производства:

2. Судебный пристав-исполнитель в трёхдневный срок со дня поступления к нему исполнительного документа выносит постановление о возбуждении исполнительного производства.

3. В постановлении о возбуждении исполнительного производства судебный пристав-исполнитель устанавливает срок для добровольного исполнения содержащихся в исполнительном документе требований, который не может превышать пять дней со дня возбуждения исполнительного производства, и уведомляет должника о принудительном исполнении указанных требований по истечении установленного срока…

А часть 1-я статьи 13-й того же замечательного Закона весьма чётко регламентирует:

1. Исполнительные действия должны быть совершены и требования, содержащиеся в исполнительном документе, исполнены судебным приставом-исполнителем в двухмесячный срок со дня поступления к нему исполнительного документа.

Итак, даже не имея полного начального образования, можно подсчитать, что перегородки злосчастные уже к исходу лета должны были рассыпаться в прах и пыль. Однако ж, поди ты, — стояли.

Чтобы хоть как-то пояснить сей парадокс, необходимо ввести в наш судебный спектакль новое действующее лицо — пристава с несколько неприлично звучащей фамилией Мандовский (хорошо хоть не Влагалищев!). Этот господин (или товарищ) Мандовский оказался своеобразной тенью отца Гамлета. Не в смысле бесплотности (на самом деле по комплекции он, как я много позже убедился, походил на борца-тяжеловеса или хорошо откормленного охранника), а в смысле полнейшей неуловимости и как бы эфемерности.

Тут, признаться, я по неопытности совершил новый промах и поэтому, забегая вперёд, спешу дать очередной ДОБРЫЙ СОВЕТ: никогда не ждите, что судебный пристав-исполнитель сам и добровольно кинется немедленно исполнять в соответствии со статьёй 9 «Закона об исполнительном производстве» свои прямые обязанности — подтолкните его, потормошите, заставьте это сделать.

Правда, в моём случае дело осложнялось тем, что я имел лишь статус заинтересованного лица, и Мандовский формально мог послать меня на три буквы. Но я, когда уже нагрянул август и торчащие в коридоре перегородки начали вызывать всё более неприятное удивление своей, так сказать, несносимостью, попытался несколько раз встретиться с ним.

Дважды приходил напрасно — на месте его не оказывалось. Когда же, изучив расписание его службы, я заявился-таки в его приёмный день, то обнаружил у дверей кабинета такую очередищу из раздражённых женщин, которые, как выяснилось, с помощью приставов выбивали-выцарапывали свои законные детские пособия у государства, что я не рискнул прорваться сквозь эту клокочущую толпу и так не узнал в тот раз, как же выглядит пристав-исполнитель с похабно-«вагинальной» фамилией.

Мне пришла в голову разумная вроде бы мысль: а чего это я, хоть и шибко заинтересованное лицо, нервы жгу и время трачу, когда в деле есть законный истец? И с этой здравой мыслью я отправился на следующий день — а это было уже 19 августа — в районную администрацию. Г-на Немчурова на месте не оказалось, юрисконсульт пребывал на больничном.

Ещё трижды сходил я в эту контору с тем же нулевым успехом, пока наконец 26 августа не захватил таки Немчурова на его служебном месте. Впрочем, «захватил» — это чересчур оптимистично сказано. Районный босс, напрочь забыв про любезное ко мне отношение, к телу своему на этот раз меня не допустил — занят. Может, и правда, занят, но мне почему-то (сам не знаю — почему) показалось, что Эдвард Алексеевич был слегка на меня обидемшись. И я его в чём-то понимал. На его месте я, вероятно, тоже бы надулся.

Дело в том, что незадолго до того я сделал, с точки зрения нормальных людей, величайшую недальновидную глупость — напечатал о г-не Немчурове заметочку в областной газете. Не удержался. Да и как было удержаться после поразительного известия в той же газете, что человек этот собирается баллотироваться на предстоящих выборах в губернаторы.

Не буду растекаться мыслью по древу — вся суть в той заметке.

Власть в лицах

СКВЕРНЫЙ АНЕКДОТ

Хочу, уважаемые читатели, рассказать вам анекдот. Живу я в печально знаменитом доме № 36 в самом центре Баранова, на улице Интернациональной. Печально и позорно знаменит он в первую очередь тем, что совмещает два взаимоисключающих, так сказать, статуса — многоквартирного жилого дома и громадного общественного туалета. Все его пять подъездов, имеющих выход и на парадно-центральную улицу, все десять лифтов, все переходные балконы служат бесплатным туалетом для прохожих свинтусов, ибо двери в подъездах исчезли с первых дней заселения жильцов.

Само собой, на лестничных площадках, на тех же балконных переходах и даже в коридорах (у нас — коридорная система) давно и с корнем вырваны все выключатели, электропатроны, не говоря уж о самих лампочках. По существу, дом стал проходным двором для всякой хулиганствующей шпаны и бомжей. Это что касается, образно говоря, внешней агрессии, процветающей из-за абсолютного бездействия служб МПЖХ-3 и управдома (если он только имеется).

Немалую толику анархии в жизнь дома № 36 вносят и некоторые жильцы — из самых нахрапистых, считающих себя хозяевами жизни. От общих коридоров, от лифтовых площадок они отхватили в личное пользование перегородками дополнительную жилплощадь, и напрасно утеснённые соседи ходят с жалобами по инстанциям: оказывается, самовольных захватчиков-грабителей общих коридоров приструнить некому, кроме суда, а суд — это месяцы волокиты и нервотрёпки. Знаю на личном опыте!

Ещё одна, если можно так выразиться, внутридомовая напасть — псы-собаки. Их в нашем доме неимоверное количество, и они, при попустительстве хозяев, бегают по детским площадкам без поводков и намордников, превратили также и двор в громадный общественный туалет, только, разумеется, — собачий. Больше того, иные из самых бессовестных собаковладельцев, вроде моего ближайшего соседа, выгуливают псов своих прямо на Интернациональной перед домом, вытаптывая и загаживая прекрасные и пока ещё радующие взгляд городские газоны.