Как? Я спросил, прикидываясь непонимающим, но чувствуя, что выгляжу смешно, съежившись под грузом стыда от бесконечной улыбки Борна.

Она переспала с Вами.

Это она Вам сказала?

Чтобы она не натворила, Марго никогда не врет. И, если я прав, то вы провели пять ночей с ней — прямо здесь, в этой квартире.

Простите, сказал я, уставившись в пол, избегая взгляда Борна.

Не надо просить прощения. Я честным образом подтолкнул Вас к этому, не правда ли? Если бы я был Вами, я бы сделал то же самое. Очевидно, что Марго хотела переспать с Вами. Каким образом здоровый молодой человек откажется от такой возможности?

Если Вы хотели от нее этого, отчего же Вы говорите о предательстве?

Э-э, но я этого не хотел. Я только притворялся.

И почему же Вы притворялись?

Проверить ее порядочность, вот почему. Шлюшка взяла наживку. Не беспокойтесь, Уокер, мне очень хорошо без нее, и я должен благодарить Вас за ее отсутствие.

Где она сейчас?

Париж, я полагаю.

Это Вы ее выставили, или она сама ушла?

Трудно сказать. Возможно, и то и другое. Назовем, как развод по обоюдному согласию.

Бедная Марго…

Чудесный повар, чудесный секс, но внутри — просто очередная безголовая шлюха. Не надо ее жалеть, Уокер. Она того не стоит.

Жестокие слова от того, кто был с ней целых два года.

Может быть. Как Вы уже заметили, мой язык иногда — сам по себе. Но факт остается фактом, и факт этот — я не молодею. Пора задуматься о женитьбе, и ни один мужчина в здравом уме не примет решения жениться на девушке, подобной Марго.

У Вас уже есть кто-то на примете, или это лишь заявление о будущих намерениях?

Я помолвлен. Две недели тому назад. Еще одно дело, законченное в Париже. Вот, почему я сегодня в прекрасном настроении.

Поздравляю. А когда наступит счастливый день?

Еще не определено. Некоторые осложнения, так что свадьба не может состояться до следующей весны, по крайней мере.

Какая жалость — ждать так долго.

Ничего не поделаешь. По правде говоря, она все еще замужем, и мы должны подождать, пока закон не сделает свое дело. И это стоит того. Я познакомился с этой женщиной, когда я был Вашего возраста; и она превосходный человек, партнер на всю жизнь.

Если Вы так говорите о ней, почему же Вы были с Марго два года?

Потому что я не был уверен в моей любви, пока вновь не увидел ее в Париже.

Марго ушла, пришла жена. Ваша кровать долго не пустует?

Вы меня недооцениваете, молодой человек. Хоть я бы и хотел съехаться с ней прямо сейчас, мне необходимо подождать, пока мы не женимся. Вопрос принципа.

Настоящий рыцарь.

Точно так. Настоящий рыцарь.

Совсем, как наш старый знакомый из Перигора, благородный миролюбивый Бертран.

Упоминание имени поэта ошарашило Борна. Merde!сказал он, шмякнув ладонью о свое колено, я совсем забыл. Я же должен Вам деньги, правда? Сидите здесь, пока я схожу за чеком. Не пройдет и минуты.

После этих слов Борн выскочил из своего кресла и скрылся в глубине квартиры. Я встал, разминая ноги, и только подошел к обеденному столу, стоящему в паре метрах от софы, как Борн вернулся. Порывисто подвинув стул к себе, он сел, открыл чековую книжку и начал писать — зеленой чернильной ручкой, помню, с толстым пером и темно-синими чернилами.

Я даю Вам шесть тысяч двести пятьдесят долларов, сказал он. Пять тысяч за первый номер, плюс тысяча двести пятьдесят, чтобы покрыть четверть Вашего оклада. Не спешите, Адам. Если Вы соберете материалы вместе… скажем… к концу августа или к началу сентября, то будет вовремя. Меня уже тогда здесь не будет, конечно, но мы можем общаться друг с другом письмами, а если что-нибудь срочное случится, то Вы всегда можете позвонить мне за мой счет.

Это был самый большой чек в моей жизни, и когда он оторвал его от чековой книжки и протянул его мне, я посмотрел на сумму, и от ее вида у меня закружилась голова. Вы точно хотите дать мне этот чек? спросил я. Это же куча денег.

Конечно, я хочу дать Вам этот чек. Мы заключили сделку, и теперь Ваша очередь собрать самый лучший первый номер.

Но Марго уже здесь нет. Вы совершенно не обязаны делать это.

О чем Вы?

Это же идея Марго, помните? Вы дали мне работу, потому что она попросила Вас.

Ерунда. С самого начала это была моя идея. Одна вещь, чего хотела Марго, это залезть к Вам в постель. Ей было совершенно до лампочки работа в журнале и Ваше будущее. Если я и сказал Вам, что она попросила меня, только затем, чтобы мне не было неловко за мое предложение.

А зачем Вы вообще предложили мне?

Сказать по правде, сам не знаю. Но я вижу в Вас что-то, Уокер, что мне нравится, и по непонятным причинам мне захотелось поставить на Вас ставку. Я ставлю на то, что Вы добьетесь успеха. Докажите мне, что я неправ.

Был теплый весенний вечер, мягкий и прекрасный вечер с безоблачным небом над нами, с запахом цветов в воздухе и совершенно безветренный, ни малейшего дуновения. Борн решил повести меня в кубинский ресторан, расположенный в Даунтауне города на углу Бродвея и 109-ой Стрит (идеал, его любимое место), но как только мы покинули университетский кампус, он предложил мне сначала дойти до Риверсайд Драйв, где бы могли полюбоваться видом на Гудзон, и оттуда, краем парка, добраться до ресторана. Это такая ночь, сказал он, и мы никуда не торопимся, так что почему бы нам не прогуляться подольше и насладиться прекрасной погодой? Мы шли, дыша приятным весенним воздухом, говорили о журнале, о женщине, на которой Борн собирался жениться, о деревьях и кустах парка Риверсайд, о геологических отложениях на нью-джерсийском берегу реки напротив, и я был счастлив и умиротворен моим благополучием, и все недобрые чувства к Борну растаяли без следа, или, по крайней мере, исчезли на время. Он не винил меня за соблазнение Марго. Он только что дал мне чек на невероятную сумму денег. Он не атаковал меня своими жалящими политическими идеями. Хоть один раз за все время он выглядел расслабленным и спокойным, и, похоже, он действительно был влюблен, похоже, его жизнь повернула колеса в новое, лучшее для него, направление; и только за этот вечер, в любом случае, я был готов простить ему любые прегрешения.

Мы перешли на восточную часть Риверсайд Драйва и направились в Даунтаун. Не все уличные фонари горели на улице, а как только мы добрались до угла 112-ой Стрит, то тут же очутились в квартале, полностью погруженном во мрак. Ночь уже входила в свои владения, и было трудно видеть дальше, чем пару-тройку метров от нас. Я зажег сигарету и во вспышке зажженой спички заметил темный силуэт человеческой фигуры, выходящей из подъезда. Секунду спустя Борн схватил меня за руку и сказал только одно слово: Стоп. Я уронил спичку и выбросил мою сигарету. Фигура приближалась, без сомнения направляясь в нашу сторону, и после нескольких его шагов я увидел, что это был чернокожий подросток, одетый в темного цвета одежду. Невысокий, не старше шестнадцати-семнадцати лет, но после следующих его трех-четырех шагов к нам я, наконец, понял, отчего Борн схватил меня за руку, потому что увидел то, что Борн увидел первым. Подросток держал в левой руке пистолет. Оружие было направлено на нас; и тут же, одним скачком секундной стрелки часов, вселенная вокруг меня изменилась. Подросток уже не был живым существом. Он был пистолетом и только им, пистолетом ночного кошмара в воображении каждого жителя Нью Йорка, бессердечный, бесчеловечный пистолет с одной целью — однажды найти тебя на пустой улице и отправить тебя в могилу. Ценное наружу. Все из карманов. Молчать. Мгновение до этого я был на вершине мира, а сейчас, внезапно, я был напуган, как никогда в моей жизни.

Подросток остановился в полуметре от нас, целясь пистолетом в мою грудь, и сказал: Не двигаться.

Он стоял так близко, что я разглядел его лицо, полное неуверенности, даже страха. Откуда я понял это? Похоже, что-то было в его глазах, или я заметил, как дрожала его губа — трудно сказать. Страх ослепил меня, и эти впечатления, должно быть, вошли сквозь мою кожу, на клеточном уровне, как говорится, бессознательное знание; и я был почти уверен, что он был новичок, может, в своем втором выходе, а, может, и в первом.