В конце концов он оказался возле салона тату. И тут его осенило, почему люди определенного склада делают себе татуировки. Это оттого, что они — козлы и сами это знают. Почему заключенные в тюрьме сидят и режут свое тело? Они знают, что они козлы, и хотят, чтобы это было всем видно. В этом был смысл. Вот, что ему нужно: перочинный ножик, капельку чернил… Но у него может не хватить выдержки. Что если он начнет и сдрейфит? Нет, пусть ему сделают татуировку в салоне. Залезть в кресло, а потом если и будет что неприятное, то только жужжание иглы. Айк видел, как это делается. Ты просто выбираешь рисунок и даешь мастеру деньги. Айк проверил, сколько их у него. Хорошо бы сделать большую и идиотскую — чем больше и глупее, тем лучше. Он открыто заявит, что он — козел, нечего это скрывать.

Внутри было жарко и душно, стоял специфический запах лекарств, как в кабинете у третьеразрядного врача. Айк подошел к стене посмотреть образцы и выбрал себе харлеевские «крылья», только здесь вместо маленького щита посередине и слова «Мотоциклы» были перекрещенные кости и череп, а под ними надпись «Херлей-Вам-Дэвидсон». Другая картинка понравилась ему даже больше: точно такие же крылья, череп и кости, только на черепе сидела голая красотка с широко расставленными ногами. Но эта была ему не по карману. Он спросил, можно ли заплатить часть сейчас, а остальное — потом, но мастер сказал: «Не пойдет». Это был пожилой мужик, лысый, со сплошь покрытыми татуировкой руками. Пока Айк выбирал, он выжидающе жевал сигару, а потом усадил его в кресло, справился насчет выбранного рисунка и принялся за работу.

Айку хотелось тату на плече. Он рассудил, что сможет прятать ее под футболкой, а потом, как бы невзначай, поддернет рукав: то-то удивятся те, кто уже было начал думать, что с ним все в порядке. Это будет как тайный знак принадлежности к братству. Мастер провел по плечу лезвием, потом обтер его спиртом. Рисунок он наносил через что-то вроде трафарета. Айку было жарко, и кружилась голова. Сквозь запыленное окно он глянул на улицу. Оттуда на него пялились два пугала. Это были девчонки-панкушки. Стрижки у них были как у Джил. У одной волосы были совсем белые, а у другой — красные, почти что пурпурные. Ночь, пиво, желтые огни, эти две чучелки — все было похоже на сон. Сном был и этот человек с иглой. В другой руке у него была губка, чтобы вытирать кровь.

Плечо горело и ныло, сначала терпимо, потом все сильнее. Он чувствовал, как по лбу и по спине бежит пот. К горлу подступила тошнота, в какой-то момент показалось, что его сейчас вырвет. Он спросил, нельзя ли сделать перерыв, но, судя по всему, его не услышали, потому что мастер продолжал работать. Айк закрыл глаза, собираясь с силами, чтобы спросить погромче, но так и остался сидеть, корчась от боли. Наконец мастер развернул его так, чтобы он мог видеть в зеркале свою татуировку, потом провел по плечу губкой и тут же промокнул его марлей.

Айк хотел получить большую татуировку, но он и не предполагал, что настолькобольшую — во все плечо. На стене она смотрелась как-то поменьше. Все же он ощутил угрюмое удовлетворение. Он сделал это. Он стал членом клуба козлов.

Вставая, Айк чуть не упал, и старику пришлось поддержать его.

— Все в порядке? — поинтересовался он.

Айк ответил, что да, просто ему нужно на воздух.

С океана дул свежий ветер, и на улице ему стало получше. Тут он снова увидел тех девчонок; они были в полуквартале от него, и теперь к ним присоединились двое парней. Все четверо скрывались в тени какого-то магазина.

— Вот он, — услышал Айк голоса, — эй, мужик, покажи-ка свою татушку.

Он велел им катиться к черту, но они пошли за ним. Тогда Айк побежал. Ноги были словно резиновые, в груди горело, но он не обращал на это внимания. В голову ему закрался безумный план: спрятаться где-нибудь за углом и избить их крышкой от мусорного бака — так, чтобы прямо в морду, в морду. Он даже смеялся на бегу — хихикал и хватал ртом воздух. Они не побежали далеко, через сотню метров остановились. Айк даже крикнул что-то им вслед, но они ушли. Подумали, наверное, что он рехнулся или что у него пистолет. Он вспомнил, как Гордон говорил однажды, что если люди поверят, что ты спятил — на самом деле спятил, — то оставят тебя в покое. Может быть, это и правда; по крайней мере, сейчас это сработало.

Он помочился и пошел к Мейн-стрит. Айк немного протрезвел, плечо болело, но о том, чтобы пойти домой, он и не думал. Похолодало, и пот высох. В конце концов он вышел к дому Престона. В доме горел свет, но Айк не стал подходить к двери. Вместо этого сел по-индийски на газон возле тротуара и принялся глядеть на дом. Может быть, в том, что он пришел сюда, отчасти была повинна его татуировка. Так или иначе, уходить ему не хотелось, более того, словно бы некая сила удерживала его возле этого дома. Огни погасли, лишь на крыльце горел свет, и на него из мрака летели мотыльки и бестолково кружились в теплом его сиянии.

Вероятно, там, на газоне, он и отрубился, потому что очнулся на том же самом месте. Было жарко, солнце било в лицо. Движение оживилось, в листьях пальм щебетали дрозды. Он медленно сел и огляделся. Его немного удивило, что он так запросто проспал ночь на газоне, словно заправский пьянчужка. Странно, что он все еще жив и его не тронули ни уличное хулиганье, ни маньяки-одиночки, ни черт знает кто еще, кто выползает по ночам из своих нор и берлог и отправляется охотиться на улицах столицы серфинга. В плече у него дергало, и, посмотрев туда, он увидел торчащую из-под рукава марлю. Айк не сразу вспомнил, что произошло прошлой ночью, а когда осознал, что там, под марлей, его замутило. Но тошнота прошла, и он подумал, что ведь этого он и хотел, так что все справедливо.

Айк как раз делал усилие, чтобы подняться на ноги, когда увидел Барбару. Он поискал глазами, куда бы спрятаться, но было поздно: она пересекла улицу и шла прямо к нему.

— Господи, — первое, что она сказала, подойдя. Барбара коснулась его лба тыльной стороной ладони. — Айк, на тебя смотреть страшно.

— Все нормально.

— Я и не знала, что ты в городе. Нет, в самом деле, какой ужас.

— Я же говорю, нормально, — он слегка покачнулся, — я заходил пару раз, тебя не было.

Теперь, когда он рассмотрел ее, стало ясно, что и у нее дела неважно. Она еще больше побледнела и осунулась, а ведь и так была совсем худенькая.

— Я живу с родителями. Перебралась пока к ним, но ищу квартиру. А здесь я на пару дней. Господи, Айк, что это у тебя на плече?

Он посмотрел на свое плечо так, словно видел его впервые.

— Упал.

Барбара наклонилась поближе.

— Нет, не упал. Я такого насмотрелась. Ты сделал татуировку.

Она снова выпрямилась и покачала головой.

Айк чувствовал, что должен за что-то извиниться, но не стал, а объяснять было слишком долго. Он просто стоял, ощущая себя полным придурком, и глядел в землю.

— Ладно, послушай, — заговорила она, — я тут долго не пробуду. Может, мы поговорим? Почему бы тебе не пойти со мной. Мне надо в аптеку, а по дороге я куплю тебе поесть.

Они сидели в придорожной закусочной, где народу было битком, но которая располагалась как раз напротив аптеки. Айка мутило. В голове разматывался клубок событий предыдущей ночи, плечо болело. Сконцентрироваться на происходящем было почти невозможно. Он попросил кофе и ждал, что ему скажет Барбара.

— Я тебе раза два звонила, — проговорила она, — но тебя не было. Честно говоря, я очень надеялась, что ты уехал.

— Почему?

— Престон рассказал, зачем ты здесь.

Он уставился в обшарпанную столешницу. Барбара смотрела на свои пальцы. Айк так ничего и не сказал, и она продолжила:

— Это вообще-то не в его характере. Но он тогда много о чем говорил, особенно в первые дни после операции. Наверное, наркоз действовал.

Официантка налила кофе, приняла заказ. Айк обхватил руками кружку.