Скорбь шестидесятидвухлетней давности, похорон никогда им не виденной собаки дугой прошла над временем и коснулась мальчика. Изнывая от тоски, он спросил:

— Вы с Наузером сами копали яму?

— Нет, ее выкопал садовник. Под лимонным деревом. Мать Наузера захотела в последний раз посмотреть на Клеопатру, и Наузер развернул промокшую простыню. Я думаю, это была ошибка. Красивая золотистая шерсть свалялась и стала желтой и грязной. Мы быстро накрыли Клеопатру простыней и закопали ее.

Джехангир сидел задумчивый, локти уперев в колени, подбородок в ладони, уставившись глазами в пол. У него кончились вопросы.

— Вот видишь, иметь собаку не просто, — сказала его мать. — С ней не только веселишься и играешь. Приходится быть готовым к печали, когда она умирает.

— Я все понимаю. — Джехангир снова обратился к деду. — Но твой друг мог завести новых животных, и мы могли бы съездить и посмотреть их.

Нариман покачал головой:

— Мой друг Наузер умер два года назад.

По лицу Джехангира пробежала тень.

— Сколько ему было лет?

— Семьдесят шесть.

Он сосчитал: дедушке семьдесят девять, если бы его друг был жив, тому было бы семьдесят восемь. На год моложе дедушки. И уже умер.

Он почувствовал, как у него холодеют руки и слезы щиплют глаза. Арифметика угрожала дедушкиной жизни, и ему хотелось выбросить из головы жестокие числа. Он резко поднялся на ноги и вышел на балкон.

Роксана жестами показала отцу, что там происходит: провела пальцем от глаза вниз по щеке. Мурад изображал безучастность и взрослость.

Немного выждав, Нариман окликнул внука:

— Джехангир, а ты знаешь историю жизни Фаридуна после его победы над Заххаком?

— Нет.

— Она касается трех сыновей Фаридуна: Салима, Тура и Ираджа. Разве ты не хочешь дослушать до конца?

— Хочу, — ответил Джехангир, но остался на балконе, чтобы не появляться с мокрыми глазами.

Переведя взгляд на расплывающийся переулок, он увидел, что к дому шагает отец.

Йезад воспользовался своим ключом. Разочарованный отсутствием Джехангира в дверях, он первым делом спросил Роксану, почему ее сын на балконе. «Тише-тише, — шепнула Роксана, — Джехангир расстроится, если услышит. Он плачет, потому что папа рассказал ему печальную историю».

— Джехангла! Поди сюда, поговори со мной. Джехангир старательно вытер глаза и вошел со слабой улыбкой на лице.

Йезад взял его за руку.

— Что за история, чиф? Зачем вы доводите моего сына до слез? Когда я рассказываю истории, все смеются.

Йезад шутливо отчитывал Наримана, однако в его тоне слышалось раздражение, к которому примешивалась и ревность.

Джехангир вырвал руку из отцовской.

— Не сердись на дедушку! — Он чувствовал, что непрошеные слезы опять наполняют его глаза.

— Ладно, тогда я на тебя буду сердиться. Слезы, когда я иду на работу, слезы, когда прихожу домой!

Плечи Джехангира затряслись от беззвучных рыданий. Он убежал на балкон.

Йезад сделал шаг к маленькой комнате и наткнулся на мокрую одежду, вывешенную на плечиках в дверном проеме. Он в бешенстве сорвал и отшвырнул мокрую рубашку, прилипшую к лицу.

— Что это, место для сушки белья?

— На балконе нет места из-за навеса, — тихо сказала Роксана, полная решимости сохранить покой. — Где же мне сушить белье?

— В «Шато фелисити» отвези. Чертовы твои брат с сестрой найдут ему место в семи комнатах!

Роксана подобрала с пола рубашку, встряхнула и повесила.

— Чаю, Йездаа?

Не получив ответа, она приготовила чай.

— Как прошел день? — поинтересовалась она.

— А ты как думаешь? Посмотри, как я рубашку перепачкал. Пришлось работать прислугой за все — чертовы жалюзи поднимать!

— Выстираю в «Серфе», будет как новенькая.

— А как насчет унылого лица твоего папы? Теперь он и Джехангира в тоску вгоняет. Здесь хоть кто-нибудь умеет улыбаться и смеяться?

— Чшш, папа услышит… То ты говорил, что у него лицо философа, теперь оно тебе кажется унылым — только потому, что папа у нас живет?

В большой комнате Мурад упрашивал деда рассказать историю про трех сыновей Фаридуна. Нариман отнекивался, чтобы не возбуждать у Йезада ревность.

— Как-нибудь потом. Займись пока домашним заданием.

Роксана внесла поднос с чаем, отослала мальчиков делать уроки и собрала со стульев развешанное на них белье с расчетом досушить его, когда Йезад ляжет спать.

Йезад увидел охапку сырого белья в руках Роксаны.

— Оставь белье на месте, мне же один стул нужен.

Ему теперь хотелось загладить свою вину.

Он уселся за стол, Роксана села рядом, рассказывая о домашних делах, о Вили, которая утром купила для нее луку и соли в лавке.

— Ты был прав, она хороший человек.

— Попроси, чтоб она тебе подсказала выигрышный номер. Если выиграем по-крупному, сможем сиделку нанять.

— Я лучше с голоду умру, чем буду в азартные игры играть! И тебе не дам!

— Успокойся, я же не всерьез.

Он смотрел, как тесть пытается утихомирить свои руки, которые трепещут поверх простыни, будто он бьет себя в грудь.

Вошел Мурад и подсел к родителям.

— Знаешь, дедушка, тебе надо на бонго играть.

— Это почему?

— А у тебя так двигаются пальцы, что должно здорово получиться.

Мурад попробовал постучать дрожащими пальцами по стулу, чтоб посмотреть, получится ли барабанная дробь.

— Не будь клоуном, — одернул его Йезад. — Не смешно.

Он отправил сына учить уроки в маленькую комнату.

— Бери пример с младшего! — добавил он громко.

Джехангир услышал предложение мира и улыбнулся в учебник.

В ожидании приговора Нариман плохо спал ночью и проснулся с неспокойным желудком. Три недели истекли, сегодня доктор Тарапоре должен вынести заключение по поводу лодыжки. Нариман научился терпеть по утрам, пока все не позавтракают и не разойдутся — кто в школу, кто на работу. Он гордился, что избавляет окружающих от вони; но в это последнее утро кишечник явно подводил его.

— Ты меня прости, — шепнул он Роксане, — но я больше не могу терпеть, боюсь, как бы хуже дел не натворить.

— Что за глупости, папа, раз тебе нужно судно, так о чем говорить.

Роксана проверила, сухое ли судно. Нариман повернулся на бок, чтобы она подложила его.

Йезад безмолвствовал, пока комната не начала заполняться запахом. Он почувствовал подступающую тошноту и, оттолкнув тарелку, выскочил в маленькую комнату. Роксана пошла следом.

— Завтракать в такой вонище! — громко сказал Йезад. — Не могла две минуты подождать!

— Я-то могла, папа не мог. Ты разве не заметил, что за все это время папа ни разу не попросил судно, пока ты дома?

— А сегодня почему не мог? Или он хочет оставить мне на память этот запах?

— Перестань гадости говорить!

Роксана вернулась в большую комнату. Мальчики поддразнивали деда.

— Ф-фу, дедушка, — сморщился Джехангир, — прямо атомная бомба!

Мурад сказал, что не атомная, а скорей водородная.

Йезад крикнул из маленькой комнаты, чтобы оба убирались вон, в такой атмосфере есть негигиенично.

— В Бомбее миллионы людей живут в трущобах, — раскричалась Роксана, — едят и спят у сточных канав! Весь город провонял помойкой, а тебе папино судно не дает жить? Должен же быть предел глупости!

— Видите, чиф? Из-за вас жена обозвала меня дураком. Справедливо это?

— Моя дочь всех называет глупыми, — тихо ответил Нариман. — Включая меня.

Джехангир испугался, что вот-вот вспыхнет очередная ссора — как из-за дедушкиной утки в тот день.

— Я знаю новый анекдот, папа, — сказал он. — Можно, я тебе расскажу?

— Не сейчас.

— Ну пожалуйста, папа, очень смешной!

— Хорошо, давай, — ворчливо согласился отец.

— Как-то раз группа туристов приехала в Вену и пошла в музей Бетховена, где…

— Старый анекдот, — фыркнул Мурад, — его все знают. А я новый расскажу!