— Она права, чиф. Вам лучше остаться здесь. Большое дело — еще восемь дней!

Роксана с благодарностью посмотрела на мужа. Куми старалась не выдать облегчения.

— У папы хватит лекарств на неделю? — осведомилась она. — Или нужно привезти еще?

Начался подсчет таблеток. Одна покатилась по полу. Куми опустилась на колени и стала искать ее. Она получила желанную отсрочку, но неизбежное просто откладывалось на неделю. А что потом?

В поисках закатившейся таблетки она наткнулась на куски гипса, снятого доктором. Мелкие и крупные, со следами изгиба Наримановой ноги, они лежали на газете под чайным столиком-треножником.

Вдруг ее озарило. Вот оно решение — смотрит ей прямо в лицо!

— Тут на десять дней лекарства, — закончила подсчеты Роксана.

— Прекрасно. Папа раньше вернется домой. Смотри, вот еще одна таблетка, под стул закатилась!

Куми вручила таблетку Роксане. Они распрощались, договорившись встретиться в больнице через неделю.

* * *

— Неужели ты не понимаешь, как это здорово? — спрашивала Куми неделей позже, стараясь сломить сопротивление Джала. — Ну разве это не удивительно, что гипс с его ноги подсказал мне решение проблемы?

— Но разве это не предательство, разве это не крайний шаг? — из последних сил отбивался Джал.

— У тебя другая идея есть? Или ты рвешься с завтрашнего дня начать выносить за ним судно?

— Но ему же лучше. Он выздоравливает.

— Не тешь себя иллюзиями. Папа никогда не выздоровеет.

— А как мы будем жить с этим на нашей совести?

— Привыкнем. Я не сомневаюсь, что легче справиться с совестью, чем с уходом за папой. Честно говоря, мне невыносима сама мысль о его возвращении — все это время я так живо вспоминала маму и все остальное.

— Я тоже не забыл маму и ее страдания. Но не пришло ли время простить?

— А у мамы было время простить его перед смертью? Я вот что хочу знать!

— Не можем мы это знать, — устало проговорил Джал.

— Ты можешь думать что хочешь, а у меня нет сомнений. Мы с тобой оба находились в комнате и присутствовали при их последней ссоре. Мы оба слышали, что мама сказала, прежде чем поднялась на террасу.

Джал вздохнул:

— Чем больше проходит времени, тем лучше я понимаю, что винить кого-либо бессмысленно, — все перепуталось в этой беде. Такое бывает в жизни.

— Кончай философию и делай дело. Иди к Эдулю Мунши.

— Иду, только не кричи!

Она без конца копается в прошлом, думал Джал, спускаясь по лестнице. В этом есть что-то ненормальное: тридцать лет терзаться такой злобой. А теперь пользуется прошлым, чтобы оправдать нежелание привезти папу домой. На самом деле она не может превозмочь отвращение к запахам лежачего больного. Да и он не может. Если бы хоть некоторые акции поднялись в цене, можно бы нанять сиделку из больницы, разрешить проблему миром… вместо этого ее дикого плана…

Он приготовился к разговору с Эдулем Мунши. Подумал о жене Эдуля — бедная Манизе, он знал, что она проклинает тот день, когда Эдуль остановился у книжного развала и среди старых книг и журналов натолкнулся на американскую книжку из серии «Сделай сам». Эдуль до сих пор рассказывает историю о том, как ему открылось его истинное призвание, и пропагандирует достоинства умения все делать собственными руками:

«Знаете ли вы, почему Америка великая страна? Потому что там люди верят в принцип «сделай сам». А мы — бедная и отсталая страна, потому что мы это не понимаем. Только теперь до меня дошло, что имел в виду Ганди, когда призывал к опоре на собственные силы. Махатма-джи со своей доктриной самодостаточности был первым индийцем, осознавшим роль умелых рук. Верным было его прозрение: «сделай сам» — единственный путь к спасению этой страны».

Эдуль уверенно ступил на новый путь.

Джал постоял перед дверью с криво прибитой табличкой, вздохнул и нажал кнопку звонка. Поскольку звонок установил Эдуль, кнопка западала, ее требовалось потормошить, прежде чем раздался противный резкий звон.

Дверь открыла Манизе.

— Эдду, пришел Джал с верхнего этажа!

Джал сочувственно улыбался. Поначалу Манизе была довольна мужниным хобби, хвастливо рассказывала соседкам о его замечательных инструментах и приспособлениях. «С ума сойти, что можно сделать такими инструментами!» — говорила она. Однако с течением времени она испытала деструктивную силу этих замечательных инструментов.

Первым проектом Эдуля было сооружение деревянных полок на кухне. После многодневных трудов, за прогрессом которых благоговейно следили все домочадцы, включая прислугу, Эдуль провозгласил с американским — как ему казалось — акцентом:

«О’кей, Манизе, беби готовы! Загружай!»

Она поставила три жестянки, по одной на каждую полку, и отступила, чтобы полюбоваться эффектом… Через миг полки с грохотом обрушились на пол.

Эдуль был оскорблен в лучших чувствах. Как могли так предать его эти дорогие блестящие инструменты? Он выудил из обломков шурупы и кронштейны, сдул известковую пыль и в гневном оцепенении уставился на них.

Через несколько дней сердечная рана зажила, и он снова взялся за дело. Теперь полки держались на стене, но штукатурка зияла дырами. После того как дыры были заделаны, поверхность сильно напоминала стену горной пещеры. Манизе заверила мужа, что это прекрасно: современные дизайнеры рекомендуют только текстурированные стены.

Тогда Эдуль принялся за капающий кран и превратил капель в водопад. Промаявшись все воскресное утро, он заменил-таки смеситель, который обзывал не иначе как склизкой свиньей. Однако кран открывался и закрывался только усилием обеих рук.

После серии мелких починок, неизменно обращавшихся серьезными бедами, Манизе взяла хобби Эдуля под контроль: любой новый проект должен был получить предварительное согласие жены.

А поскольку у Эдуля все проекты были грандиозными, то они неизменно отвергались. Неосуществленными остались мечты о настилке новых полов, обновлении ванной, сооружении стенных шкафов. Лишь изредка, если жена была уверена, что дело не кончится катастрофой, Эдулю разрешалось провести какую — нибудь скромную работу — скажем, повесить картину.

Стремление к широкому фронту работ Эдуль был вынужден удовлетворять вне своей квартиры. Уговаривал знакомых воспользоваться его инструментами, в качестве приложения к которым шли его услуги. К его большому огорчению, знакомые и соседи, уже осведомленные о скрытой цене любезности, были не склонны соглашаться.

Однако Джал с оптимизмом ожидал Эдуля. «В конце концов, я пришел за обыкновенным молотком — какой тут вред?» — думал он.

— Как ты, Эдуль?

— Чемпион, Джал. А ты?

— Нормально. Звонок не работает?

Эдуль попробовал звонок, потыкал кнопку и так, и сяк, в конце концов добился краткого контакта — и звонок мерзко задребезжал. Манизе сделала гримасу.

— Чуть-чуть отладить надо, — успокоил он жену.

Узнав, что Джал пришел просить молоток, Эдуль просто завибрировал. У него слюнки потекли в предвкушении…

— Объясни, для чего. Первое правило мастера: правильно выбрать инструмент для определенного типа работы. У меня три разных молотка: есть гвоздодер, плотницкий молоток и молоток каменщика.

— Господи, да у тебя целая коллекция!

— Простой набор базовых инструментов, — заскромничал Эдуль. — Штука не в том, чтобы иметь много инструментов, а в том, насколько умело ты пользуешься ими.

Джал замялся. Надо так соврать, чтобы Эдуль не слишком заинтересовался, иначе от него не отделаешься.

— Ботинки.

— Ботинки?

— Ну да. Гвоздь вылез и впивается в ногу.

— Понял. Заходи, сейчас забьем.

— Не эти, другая пара. Они дома. И у Куми тоже гвоздь в туфле вылез.

— О’кей, схожу с тобой.

— Возиться с нашей грязной обувью? Не могу допустить.

— Не волнуйся, Джал, сынок. Мы, мастера, ко всему привычны.

Джал понял, что надо срочно выкручиваться, а то придется ему возвращаться домой в сопровождении мастера на все руки.

— Ладно, скажу тебе правду. Нам потребуется твоя помощь попозже — для более серьезной работы. Так что давай я лучше сам забью эти гвозди, а то, знаешь, Куми скажет, что нельзя без конца беспокоить человека, и больше не обратится к тебе.