— У меня все лицо было черным, — сухо сказал Готам, надкусывая пирожок.

— То есть они что, оскорбляли и угрожали? — не понял Вилас.

— Я в прямом смысле.

— Ты хочешь сказать, что они действительно…

— Именно.

По словам Готама, на него набросилось человек десять, они вопили, что журналистам, которые клевещут на Шив Сену и публично чернят ее доброе имя, они заплатят той же монетой. Выкрутили Готаму руки за спину и, держа за волосы, чтоб не мог отвернуться, вымазали ему лицо, уши, шею и даже рубаху заранее припасенным гуталином.

— Когда они бросили Готама, он был на Эла Джолсона похож, — сказал Бхаскар, и Йезад с Виласом рассмеялись. — Это не смешно! — окрысился журналист. — У меня дико слезились глаза, а кожа горела так, что я сразу побежал к врачу. Потом пришлось оттирать чертов гуталин — у меня до сих пор все лицо болит.

— Для этих людей не существует законов, — буркнул Йезад.

— Пари держу, что в какой бы шивсеновской ячейке ни состояло это хулиганье, в полицейском участке их наверняка знают поименно, — согласился Вилас.

— Ясно одно, — сказал Бхаскар, — статья попала в яблочко. Народ ведь считает, что не так уж это плохо, что Шив Сена вымогает деньги у богатых бизнесменов — собирает «пожертвования» на свою «благотворительность». Но «Кубышка» тоже используется для финансирования Шив Сены. И это на деньги от «Кубышки» приобреталась взрывчатка, которой террористы взорвали бомбейскую биржу. Видите, в чем парадокс? Враги нации и политические партии, которые проходят как защитники нации, кормятся из одного корыта.

— Проблема в том, что из него подкармливаются и миллионы простых людей, — задумчиво сказал Вилас. — Номера, на которые они ставят по вечерам, дают им резон просыпаться наутро. В определенном смысле, «Кубышка» — это Бомбей, а Бомбей — это «Кубышка».

— Звучит глубокомысленно, а на самом деле чушь, — озлился Готам. — Кто играет в «Кубышку», все должны понимать, что они поддерживают криминальную структуру.

— Что до меня, то я играл в первый и в последний раз, — заявил Йезад.

Готам одобрительно кивнул и поднес было пирожок ко рту, но Вилас придержал его за локоть:

— Стоп! Пирожок-то на деньги из «Кубышки» заказан!

— Знаю. Но если он пропадет, так криминалу от этого не хуже. И выбросить пирожок с мясом тоже уголовное преступление.

Все рассмеялись и принялись за хрустящие вафли. Меняя тему, Бхаскар спросил Виласа, почему тот перестал писать для драматического кружка — у него же наверняка полно сюжетов из писем.

— Да уж, — согласился Вилас. — Я только сегодня утром прочел письмо, которое может лечь в основу подлинной трагедии. Пришло из деревни в штате Уттар Прадеш и касается младшего брата моего клиента.

Вилас пересказал письмо из деревни: парень встречался с девушкой из более высокой касты, что вызвало возмущение всей деревни, в особенности родни девушки. Им запретили видеться. На всякий случай мужчины из ее родни избили парня, но это только прибавило пылу влюбленным.

Как-то вечером их застали вместе. Застали, растащили, избили, выдрали волосы, сорвали одежду. Срочно созвали собрание деревенского панчаята. Приволокли на собрание избитую и окровавленную пару.

Семья парня заявила, что если их сын совершил преступление, то надо обратиться в полицию. Семья девушки не соглашалась: дело касается деревни и требует наказания по традиции. Панчаят поддержал это мнение. Решение было принято за несколько минут: повесить обоих, предварительно отрезав им уши и носы.

Отец парня на коленях молил о милосердии, предлагал компромисс: отрезать сыну уши и нос, но сохранить ему жизнь. Нет, сказали члены панчаята, слишком серьезное совершено преступление, если проявить мягкость, то это поощрит дурное поведение деревенской молодежи.

В глазах панчаята обе семьи выступали как потерпевшие стороны. Поэтому отец девушки имел право отрезать уши и нос парню, а отцу парня предлагалось отрезать уши и нос девушке. Он отказался, тогда отец девушки изуродовал и собственную дочь до повешения.

— Ужасная история, — отозвался Готам, — но нам не подойдет.

— Почему?

— Нам нужна городская тематика. По сути, мы обязаны разъяснять городской бедноте ужас ее положения.

— Да и с самим сюжетом проблемы, — добавил Бхаскар, — если это трагедия, то кто здесь трагический герой, в чем его роковая ошибка, его гамартия? И зрительская реакция: какую форму примет катарсис зрителя? Все эти вопросы требуют проработки.

Вилас только глаза закатил.

— Слушайте, зрители будут сострадать и негодовать по поводу варварских обычаев и кастовой системы в целом. Этого что, недостаточно?

Журналисты покачали головами и обменялись умудренными улыбками.

— Не сработает, поверь мне, — сказал Бхаскар. — Мы бы хотели, чтобы ты написал про Шив Сену. Это самая серьезная угроза нашему городскому обществу.

— Но не в лоб, — заторопился Готам, — иначе они зал разгромят.

— Попробуй написать в аллегорическом ключе, — предложил Бхаскар, — может быть, в форме притчи.

Йезад играл с солонкой, передвигая ее по столу.

— А что с родителями парня? Они должны были обратиться в полицию.

Заведенный журналистами, Вилас немедленно сорвал злость на Йезаде:

— Ты у нас прямо как иностранный турист-где же законность и правопорядок, у вас ведь демократическая страна! А то тебе не известно, как делаются дела в этой стране…

— Ты прав. — Йезад чувствовал, что свалял дурака. — Просто, когда слышишь о таких ужасах…

— Конечно! Когда люди ощущают свою беспомощность, они начинают разглагольствовать, чтобы почувствовать себя лучше. Или отрицают существование беззаконий.

— Бывают только отдельные случаи! — фыркнул Готам.

— Вот именно, — подхватил Бхаскар. — А вообще в Индии прогресс: спутниковое телевидение, Интернет, электронная почта, лучшие программисты в мире!

— «Хамара Бхарат Махан», наша Индия великая страна! — хихикнул Готам. — И не иначе! Есть лозунг — есть что повторять!

— Давайте я пример вам приведу, — начал Вилас. — Я тут недавно прочитал роман о чрезвычайном положении. Большая книга, полная ужасов нашей повседневной жизни. И полная жизнелюбия, смеха, чувства собственного достоинства простых людей. Правдивая на сто процентов — я смеялся и плакал, читая. А в большинстве рецензий автора обвиняют в пристрастности — нет, нет, все было не так уж плохо при чрезвычайном положении. Особенно стараются иностранные критики. Знаете, из тех, что приезжают в Индию на две недели и становятся экспертами. Одна баба, не помню, как зовут, такую муть опубликовала, пагаль,наверное, с головой не в порядке: защищает Индиру, защищает программу стерилизации мужчин, защищает все, что тогда творилось. Такую только пожалеть можно, даром что она профессор какого-то английского университета. Что делать? Люди боятся правды. Как Элиот писал: «Человечество не выносит реальность в больших дозах».

Он глянул на часы и торопливо допил чай. Ему и Йезаду пора было возвращаться на работу.

— Приятно было познакомиться, Йезад, — хором сказали журналисты. — Не пропадай, Вилас, и пиши для нас, обещаешь?

Пока Йезад расплачивался, из кухни донесся грохот бьющейся посуды и какофония взаимных обвинений. Мерван Ирани бросил ему сдачу, защелкнул кассу и двинулся в сторону кухни со всей быстротой, которую допускала его масса. Мясистые ручищи, свисающие по бокам, делают его похожим на баранью тушу на крюке, пришло в голову Йезаду.

— Невезуха, — заметил подошедший Вилас, — денек у него сегодня!

Вышли на улицу.

— Теперь ты понял, что я говорил тебе про этих актеров? Слишком псевдо все это для меня. Слишком все интеллектуально, реальную жизнь не видят. Цитата из Станиславского, цитата из Страсберга, отчуждение по Брехту: ни о чем другом говорить не могут.

Йезад, так и не пришедший в себя от истории с повешенными влюбленными, спросил, написал ли Вилас ответ на письмо из деревни. Нет, покачал головой тот, клиент был в полном шоке.