Куми застегнула манжеты и взялась за пуговицы на груди, когда в дверь позвонили. Нариман просиял: наконец-то! Роксана, Йезад, Мурад и Джехангир — все пришли! Нетерпеливые пальцы схватились за пуговицы.

Куми оттолкнула его руку, поспешно застегнула рубашку на груди, не стала возиться с оставшимися пуговицами, торопясь закончить последние приготовления на кухне.

— Семейство Ченой всегда является минута в минуту, — ворчала она, — даже в проливной дождь!

Джал пропустил гостей в квартиру и побежал с зонтиками и плащами в ванную, чтобы с них не натекло перед дверью. Возвратился с тряпкой, подтер пол в коридоре. Гости старательно вытерли ноги о коврик, и Джал повел их в гостиную.

— В самый ливень попали!

— Ну да! А эти два безобразника выскочили из дому с непокрытыми головами, — пожаловалась Роксана. — Ты только посмотри на их волосы, просто вода течет. Ты не дашь мне полотенце, Джал?

— Конечно!

Рассаживая гостей по истертым диванам и креслам, он без нужды переставил парочку кофейных столиков, схватился за диванные подушки, которые тут же водворил на прежние места, включил настольную лампу и встревоженно осведомился, не бьет ли свет в глаза.

— Ничуть, — заверил его Йезад.

Обычная хлопотливость Джала маскировала его радость от встречи. Он поспешно извинился, объявив, что должен помочь Куми на кухне.

— Полотенце, Джал, — напомнила Роксана. — Пока эти шайтанята не простудились.

— Ох, извини!

Понесся за полотенцами, через минуту вернулся, продолжая извиняться за промедление.

Роксана набросила полотенце на голову Джехангира и так энергично терла, что у того плечи ходили. Он решил усилить эффект и задергал руками и бедрами в дикой пляске.

— Стой спокойно, клоун, — одернула его мать.

Она взъерошила сыну волосы, проверяя, сухие ли.

— Так. Твоя очередь, Мурад.

— Я сам, — воспротивился Мурад, отстаивая суверенитет, обретенный вместе с недавним тринадцатилетием.

Мать передала ему полотенце, достала из сумочки гребень. Джехангир терпеливо ждал, пока Роксана причесывала его и делала пробор слева.

— Теперь ты хоть на бандита не похож.

Мурад взял у матери гребень и подошел к застекленной горке у противоположной стены. Смотрясь в стекло, он тщательно причесал волосы на собственный лад, без пробора.

Роксана спрятала гребень и предупредила сыновей, чтобы они хорошо вели себя, не надоедали тете и дяде. Йезад добавил и свое предостережение, пробормотав при этом, что никому не известно, как им не надоедать, самый верный способ: ничего не говорить и ничего не делать.

— Изображайте статуи, — посоветовал он.

Мурад и Джехангир рассмеялись.

— Я серьезно. Лучшая статуя получит приз.

— А какой приз?

— А сюрприз!

Оба немедленно застыли, стараясь не моргать и следя, кто первый не выдержит. Однако вскоре статуя-Мурад ожила и стала разгуливать по гостиной. Сначала Мурад выглянул в окно из-за гардин, потом решил раздвинуть их. Но потянул за обе сразу — и гардины обрушились вместе с карнизом.

— Ну, видишь, что ты натворил? Сейчас же сядь на место, — прикрикнула мать, изображая суровость, которая ей никогда не удавалась. — Ты старше Джехангира и должен подавать ему хороший пример!

Мурад подобрал с пола карниз и начал нанизывать на него гардинные кольца. Надев одну гардину, он обнаружил, что вторая соскользнула с другого конца карниза.

— Слышал, что мама сказала? — вмешался Йезад. — Брось!

— Я хочу сделать, как раньше было, чтобы тетя не сердилась.

Йезад приподнялся на диване, будто собираясь встать на ноги.

— Я кому сказал сесть!

Заметив вспышку гнева в отцовских глазах, Джехангир напрягся, надеясь, что брат не ослушается приказа. Вспыльчивость отца братьям была хорошо известна. Мурад надул губы и плюхнулся на стул. Отец мгновенно сменил гнев на милость.

— Будем надеяться, тетя не убьет нас.

Роксана не сомневалась, что Куми сразу прибежит на шум. Но та не показалась — вместо нее в дверях появился Нариман, в новенькой рубашке, неровно заправленной в брюки.

— С днем рождения, дедушка! — хором закричали мальчики.

Опережая брата, Джехангир соскользнул с дивана и ринулся к Нариману, который медленно шаркал к своему креслу.

— Стой! — перехватила его Роксана. — Ты так дедушку с ног собьешь, дай ему сесть.

Роксане показалось, что отец сильнее волочит ноги, чем при их прошлой встрече, и конечно, он совсем ссутулился. Доктор предупреждал, что симптомы паркинсонизма будут усиливаться по мере прогрессирования болезни. Что за слова они употребляют, подумала тогда Роксана, прогрессировать! Прогресс…

Опускаясь в кресло, Нариман не удержал равновесие и тяжело рухнул на сиденье. И улыбнулся, видя тревогу на их лицах.

Джехангир обнимал и целовал деда, легонько тиская его подбородок, будто резиновый на ощупь, как ююба, весь в редких щетинках, твердых, как сахарные крупинки. Дед смеялся и наклонял голову для следующей части ритуала — поглаживания по лысине.

Ритуал возник несколько лет назад, когда дед брал мальчиков за подбородки, а они отвечали ему тем же. Завороженные дедовой щетиной, они ощупывали все его лицо, приходя в полный восторг от гладкости и твердости блестящей лысины, которая так замечательно контрастировала с рыхлым подбородком.

Мурад, чувствуя, что ему уже не по возрасту детские игры со щетинистым дедовым подбородком, протянул деду руку. Нариман пожал ему руку и притянул к себе, чтобы обнять.

— Дедушка, покажи зубы! — попросил Джехангир.

Нариман вытолкнул языком вставную челюсть на губу и сразу вернул ее на место.

— Еще!

— Не тормоши дедушку, — сказал Йезад. — С этим безобразником никакого сладу нет! Поздравляю, чиф, и желаю многих лет.

Он сердечно пожал Нариману руку и потрепал его по плечу.

Наконец пришел черед Роксаны. Она обняла отца, сказала, что он прекрасно выглядит, ее это так радует!

— Господи благослови тебя, папа, и дай нам Бог много, много лет праздновать твой день рождения!

— Как минимум до сотого, — сказал Йезад.

— Да, дедушка, — поддержал Мурад. — Ты должен выбить сотню. Как Сачин Тендулькар в матче против Австралии.

— Подумаешь, — фыркнул Джехангир, — остается всего двадцать один день рождения!

— С арифметикой у тебя все в порядке, — усмехнулся Нариман, — но у меня и так было слишком много дней рождения.

— Не говори так, папа, — попросила Роксана, и тень пробежала по ее лицу.

Она сидела на диване рядом с креслом отца.

Заглянувший в гостиную Джал подстроил свой слуховой аппарат, который особенно донимал его, когда разговаривали несколько человек.

— Что? Что такое? Кто говорил про сотейник?

— Про сотню, — поправила Роксана и пересказала брату то, что он не расслышал.

Джал улыбался и кивал. Но тут его позвала Куми, и он заспешил к ней на кухню.

— А у тебя сколько дней рождения до сотни, — спросил Нариман Джехангира. — Девяносто два?

— Нет, дедушка, так было в прошлом году. Теперь всего девяносто один.

— А у Мурада?

— Всего восемьдесят семь.

— Замечательно. Скоро вы будете молодыми людьми, у вас появятся девушки. Надеюсь, вы меня пригласите на свои свадьбы?

Настроение Наримана улучшалось с каждой минутой. Веселье, смех и молодость действовали как противоядие обволакивающей эту квартиру унылости, тем тягучим часам, когда ему казалось, что даже стены с потолками покрыты налетом тоски несчастливых десятилетий. Даже мебель из тика и розового дерева, громоздкие шкафы и кровати с балдахинами на четырех столбиках, тяжеловесные остовы, ждущие пугающей кончины, опять выглядели уютно и приветливо. А длинный ряд фамильных портретов в коридоре — как комичны сейчас их кислые лица!!

— У Джала и Куми все хорошо? — шепнула Роксана.

— Обычный театр и фырк-фырк, ничего особенного. По большей части…

Он замолчал — в гостиную входила Куми с большим блюдом хрустящих картофельных ломтиков и громким «хэлло», обращенным ко всем собравшимся. Взгляд ее сразу упал на свалившиеся гардины, но негодование не успело излиться в слова-Роксана опередила ее: