— Мы бы рады помочь с деньгами, — вздохнула Куми, — но на папином счету пусто, а биржа сейчас ничего не дает — спроси Джала, он тебе расскажет.

— Ну, хватит о моих бедах, — сказала Роксана. — Что у вас? Как вы живете?

— Как видишь: погрязли в проблемах. В штукатурке и в пыли.

— Все пытаемся найти подрядчика.

— Больше не обваливается? Все держится? Хорошо.

И прикусила язык. Сарказм не лучший способ выполнить миссию примирения.

— Кстати, чтоб не забыть. Угадайте, с кем я столкнулась внизу. Мне повезло — встретила Эдуля Мунши.

— Повезло? — усмехнулась Куми. — Да это проклятие — напороться на него!

Джал засмеялся, довольный дружелюбным тоном сестры.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — улыбнулась Роксана. — Но он спросил, что с потолком, и вызвался бесплатно привести его в порядок.

— Ясное дело! — фыркнула Куми. — Да он сам готов заплатить за возможность повозиться в чужой квартире! Жена не разрешает ему ни к чему притронуться у них.

— Он не мастер, а клоун, — хихикнул Джал, — шел бы в цирк со своими инструментами.

— Я именно так и отреагировала сначала. А потом подумала: денег на ремонт ни у кого из нас нет. Если он хоть оштукатурит потолки заново, и то лучше станет.

— Да с ним страшно связываться! Когда он вкручивает лампочку, во всем доме отключается энергия. И ты хочешь, чтобы он делал у нас ремонт?

— Вам выбирать, — пожала плечами Роксана.

В комнате опять почувствовалась напряженность. Неожиданно заговорил Джал:

— А мне нравится эта мысль. Собственно, отчего не дать Эдулю…

Куми резко повернулась к брату, и тот смолк в ожидании отповеди. Но отповеди не последовало.

«Верно, — думала Куми, — пусть Эдуль возьмется за ремонт. Чем плохо-дать идиоту хорошенько напортить? С его страстью затягивать всякое дело, чтобы продлить себе удовольствие, папино возвращение затянется до бесконечности. И мне больше не нужно будет придумывать оправдания бездействию. Эдуль станет замечательным, ничего не подозревающим сообщником».

КАПУР ПРЕДОСТЕРЕГАЮЩЕ поднял палец и указал на циферблат часов:

— Который у нас час? Все. Больше никаких «мистеров».

Он всмотрелся в лицо Йезада.

— В последние два дня вы как будто чем-то подавлены. Что не так?

Йезад пожал плечами:

— Наверное причина во всем, о чем мы раньше говорили… и эти старинные фотографии… Вы обратили меня в свою веру. Я пришел к выводу, что порядочный человек — такой, как вы, — должен заниматься политикой. Иначе нами будут управлять одни жулики и мерзавцы.

— Забавно, — невесело усмехнулся Капур. — Мы поменялись ролями: теперь я повторяю ваши слова, а вы мои. — Он вздохнул. — Хотел бы я, чтобы у меня был выбор.

— Выбор всегда есть.

— Но на первом месте семья, Йезад, и вы это знаете. Жена напомнила мне, что сначала надо позаботиться о близких, а потом уже об обществе. К тому же у меня давление, и эти деньги в чемоданчике — я с ней согласен, они не должны уйти на выборы.

Взяв Йезада за руку, Капур повел его в свою каморку.

— Напрасно вы так расстроились. Мне поначалу тоже казалось, что это правильно. Но теперь с этим покончено.

— Но вы говорили, что это ваш долг.

— О да. И мой, и каждого члена общества. Я такой же, как все, ничего особого нет во мне. Но я осознал, что в данном случае исполнение долга не имеет смысла.

— То есть?

— Подумайте сами, долг в чистом виде не связан с результатом. Ну, становлюсь я советником муниципалитета, борюсь за правое дело-и что в результате? Удовлетворение от сознания исполненного долга. Я исполнил свой долг. Что же касается Бомбея, то ничего не изменилось. Никому не дано отвести назад стрелки часов.

Йезад не верил собственным ушам. Капур сделал поворот на все сто восемьдесят градусов.

— Так что, — продолжал Капур, — нам остается только рассуждать о могилах, червях и эпитафиях. Вот и будем сидеть друг против друга и рассказывать печальные истории о том, как умирают города.

Йезад не ответил. Если боссу взбрело в голову потрепаться, то ему придется обойтись без отклика с его стороны.

Но Капур попытался свести все к шутке.

— Знаете, в чем моя проблема? Моя любовь к Бомбею не разумна, она чрезмерна. И по-моему, она вызывает ревность у жены. Она не хочет, чтоб «красавица иная соперничала с ней».

Вспышка раздражения заставила Йезада нарушить обет молчания:

— Вы не могли бы для разнообразия процитировать кого-нибудь из индийских авторов?

Сарказм пропал впустую; Капур обрадовался, что вовлек Йезада в разговор.

— Проблема нашего с вами образования. С другой стороны, Шекспир и Бомбей похожи. В обоих можно отыскать что пожелаешь-оба объемлют всю вселенную.

Внутренне кипя от ярости, Йезад посмотрел на часы.

— С вашего позволения, мне пора.

— Надеюсь, вы больше не сердитесь, — сказал Капур, запирая письменный стол.

— Какое я имею право сердиться? Это ваша жизнь, ваша жена, ваше решение.

Капур взял со стола свой кейс и выключил свет.

— Вы обратили внимание, Йезад, я ведь последовал вашему совету. Я перестал пользоваться кондиционером. Отныне я приемлю все, что мне дает Бомбей: жару, влажность, морской бриз, тайфуны.

— Я уже долгие годы живу с этой философией. Конечно, мне легче, я не могу позволить себе кондиционер.

— В нем нет надобности. У нас, индийцев, есть своя, природная система охлаждения: перец и пряности заставляют нас потеть, пот испаряется под ветром, и нам не жарко.

Йезад ответил вялой улыбкой.

Капур предпринял прощальную попытку умиротворить его:

— Думайте о другом, Йезад: у нас всегда есть те фотографии. Наш с вами город сохранен на них и для тех, кто будет жить после нас. Они будут знать, что некогда в этом сверкающем городе у моря был тропический Камелот, золотое место, где люди разных рас и вер жили в мире и дружбе…

Йезад перестал слушать, ему было тошно, хотя, вопреки всему, он испытывал странную привязанность к этому человеку, с его страстями и противоречиями. Он не сомневался, что через два месяца, когда пройдут выборы, Капур будет жалеть, что не попытался принять в них участие. А может быть, ему и двух дней хватит, чтобы раздумать и ввязаться в политическую борьбу, — с Капуром ведь никогда не знаешь.

Они подошли к двери, Йезад заметил, что Капур любуется витриной. Сказал бы ему кто-нибудь, что он еще слишком молод, чтобы впадать в детство. Ему необходима встряска, нечто радикальное, чтобы он перестал любоваться собой.

Все витрины вдоль улицы будто последовали примеру «Бомбейского спорта». Книжный магазин «Джай Хинд бук март» демонстрировал босоногого Санта — Клауса в позе лотоса с английским переводом «Бхагавадгиты» на коленях и с очками в форме полумесяцев на носу. «Расой, Кухонная посуда» выставил Санта-Клауса в фартуке, мешающего ложкой в здоровенной кастрюле из нержавеющей стали. Санта-из «Бхагат-оптики» щеголял в стильных очках-хамелеонах.

В каждой лавке свой Санта-Клаус, устало думал Йезад, теперь им мало елочки, звезды и ангела. Магазин мужской одежды увешал его вытянутую руку рубашками и галстуками. В обувном он держал коробки с обувью. Хорошо хоть магазин сари удержался от соблазна сделать из него трансвестита в каскаде шелков.

Праздничное убранство поражало монотонностью и отсутствием выдумки — за исключением книжного, над витриной которого явно поработало воображение Виласа. Редкий случай, когда хотелось бы, чтобы Шив Сена показала себя. Где ее бандиты, когда в них есть нужда, что ж они не буйствуют на улице, разнося вдребезги всю эту дешевку?

Может быть, именно такой встряски и не хватает Капуру. Если бы штурмовики Шив Сены обломали рога его оленям, оборвали провода мигающей лампочки, выволокли на улицу и четвертовали белобородого бэтмена, в Капуре снова пробудился бы воинственный дух. Полезный был бы шок, появись Шив Сена у его порога…

Вилас приветственно помахал Йезаду с крыльца запертого книжного магазина, указывая на место рядом с собой.