Помимо игрушек на полках стояли серебряные кубки — школьные призы Джала и Куми. К кубкам прикреплены карточки с указанием, за что получены призы: Джал Палонджи Контрактор, третья премия, бег на трех ногах, 1954; Куми Палонджи Контрактор, вторая премия, бег с лимоном на ложке, 1956, и так далее. Они хранили не все призы: только полученные на тех соревнованиях, на которых присутствовал и подбадривал детей отец.

И две пары наручных часов, теперь уже слишком маленьких для их запястий, и два вечных пера — подарки отца к навджотесына и дочери. А было это почти сорок лет назад. По совету семейного жреца, дастурджи,с церемонией навджотезаспешили, когда стало ясно, что Палонджи осталось недолго. Дети не успели выучить все необходимые молитвы, но дастурджизаверил семью, что не станет обращать внимание на недочеты: лучше отцу присутствовать на церемонии, даже если посвящаемые помнят не все слова, дабы он спокойно умер, зная, что дети должным образом вошли в зороастрийскую общину.

Мураду надоело смотреть через стекло, и он решил открыть дверцу горки. Роксана тихонько подтолкнула Йезада, и тот предупредил сына, чтобы он ничего не трогал.

— Стекло пыльное, за ним ничего не видно.

Мурад окинул взглядом полки. Его не заинтересовали вазы, серебряные трофеи, пластмассовая гондола с гондольером, фирменный махараджа «Эр-Индии» на носу реактивного самолета, миниатюрная Эйфелева башня. Любопытство у него вызвали две ухмыляющиеся обезьянки в самом центре выставки.

У одной был барабан с палочками, другая держала в лапах бутылку с надписью «выпивка». У обеих сзади торчало по ключику. Мурад повернулся спиной к гостиной, чтобы не видно было, что он делает, и стал заводить барабанщика. Сообщник Джехангир прикрывал брата.

Но предательская пружина выдала братьев. Куми знала ее звук, как мать-дыхание своего дитяти. Забыв про напитки, она бросилась к бесценной своей горке.

— Как не стыдно, Мурад, как не стыдно! — Она притворялась спокойной, но срывающийся голос выдавал ее чувства. — Я тебе тысячу раз говорила, не трогай горку!

— Немедленно поставь вещь на место, — сказала Роксана.

— Я же ничего не ломаю, — возразил Мурад, продолжая крутить ключик.

— Ты слышал, что сказала мама! — прикрикнул на сына Йезад.

— Дай обезьянку дяде Джалу, негодный мальчишка, — вышла из себя Куми. — Пусть он заведет ее.

— Я хочу сам!

Йезад поднялся на ноги. Мурад понял, что пора сдаваться. Но не успел — Куми влепила ему оплеуху.

Испугавшись, как бы Йезад не врезал и Мураду, и Куми, Роксана вскочила с дивана, оттолкнула сына в кресло, придержала руку мужа и резко бросила Куми, что если надо наказать ребенка, то можно пожаловаться родителям! Благо они рядом!

— Я еще жаловаться должна? Вы тут расселись и спокойно смотрите, как он хулиганит! Если бы вы выполняли родительский долг, мне не пришлось бы на него руку поднимать!

— Шутишь?! — вспылил Йезад. — Если ребенок взял игрушку в руки, так это называется хулиганить?

— Давай, защищай его! Вот так дети и сбиваются с пути!

— Ты пойми, Мурад, дикра, — Джал морщился, прижимая палец к уху, — тут очень деликатный механизм.

Лишний поворот ключа — и пружина может сломаться. Тогда мой барабанщик будет молчать, как замолчал мой Элвис.

Он завел игрушку и поставил ее на стол. Лапки обезьянки заходили вверх-вниз, палочки легонько постукивали по барабану.

— Замечательно, правда? Я и вторую тебе заведу.

Вторая обезьянка подносила бутылку ко рту, опускала ее, подносила и опускала…

— Потрясающая парочка, я тебе скажу! На нее можно смотреть без конца.

Дети не проявляли ни малейшего интереса. Им-то хотелось самостоятельно завести обезьянок, самим привести их в движение, а так…

— Неблагодарные дети, — проворчала Куми, — даже не смотрят…

— Хватит, Куми, — сказал Нариман. — Забудем.

Но кровь Куми уже кипела от обиды. Ничего она не забудет, заявила Куми, это он умеет так решать проблемы. Поэтому не стоит удивляться, что он и свою жизнь исковеркал, и другим не дал жить. Не стоит удивляться, что он бесстыдно крутил роман с этой Люси Браганца, погубил и мамину жизнь, и…

Нариман обвел взглядом присутствующих и вскинул руки жестом бессильного извинения. Роксана попыталась остановить сестру:

— Ну при чем тут эти дела, Куми? К чему вытаскивать их на свет божий? Да еще при детях. И я не понимаю, какое отношение имеют к этому обезьянки?

— Не вмешивайся в мой разговор с папой! Хочешь понять, так подумай немножко!

Этот так называемый отец, он шесть жизней превратил в кошмар, и она никогда ему этого не простит, особенно его постыдных отношений с любовницей после женитьбы. Кем должна была быть эта женщина — ведьма, a не женщина, — чтобы пойти на такое? А если ей хотелось так закончить свою жизнь, то почему ей было не оказать им всем милость и не…

— Куми, — прервал ее Джал, — мы должны показать Рокси новую куклу, которую ты купила. Посмотри, Рокси. Японская кукла.

Джал добился лишь частичного успеха: Куми понизила голос, но продолжала бурчать. Послушные восторги Роксаны — прелестное кимоно, а какие цвета чудные, и вышивка настоящей золотой нитью — постепенно утихомирили Куми. Она даже привлекла внимание Роксаны к малюсенькому зонтику, который ей нравился даже больше, чем очаровательные крошечные туфельки.

Затем игрушки были возвращены в горку и заперты на ключ. Расплатившись за прегрешения детей, Роксана снова уселась рядом с отцом, тихо радуясь восстановлению мира.

Три скотча с содовой, две фанты, один ром с фантой и домашний шербет Куми были наконец разлиты по бокалам. Выпили за здоровье Наримана, после чего он предложил тост за четырех обезьянок.

— За четырех? — переспросил Джал.

— За двух обезьянок Куми и за двух обезьянок Рокси.

Они засмеялись, даже Куми улыбнулась за компанию. Нариман спросил мальчиков, как дела в школе после каникул.

— Как вам нравятся новые уроки?

— Они уже не новые, дедушка, — ответил Джехангир. — Учебный год давно начался: одиннадцатого июня. Почти два месяца назад.

— Так давно? — усмехнулся Нариман, вспоминая собственное детство, когда время вело себя так же разумно, а не проносилось равнодушно мимо, как теперь, когда дни и недели пролетают в мгновение ока. — А как ваши учителя?

— Нормально, — хором ответили оба.

— Расскажи дедушке, кем тебя назначила учительница, — подсказала сыну Роксана.

— Я контролер домашних заданий. — Джехангир объяснил, что в классе три контролера, которым поручено проверять выполнение домашних заданий в классе.

— А если окажется, что кто-то не выполнил? — спросил Нариман.

— Я должен сказать мисс Альварес, и этому мальчику поставят ноль.

— И ты это делаешь?

— Конечно! — ответил Джехангир, а его мать изобразила на лице удивление вопросом.

— Ну а если ты дружишь с этим мальчиком? Все равно скажешь учительнице?

— Мои друзья всегда выполняют домашние задания.

— Толковый ответ, — заметил Джал.

— Так чей же сын? — спросил Йезад, и все засмеялись.

— Если бы такую систему ввело правительство Индии, — сказал Джал, — богатые ученики вместо домашних заданий давали бы взятки учителям.

— А директор школы, — хихикнул Йезад, — грозился уволить учителей, если те не будут отстегивать ему процент.

— Не учи детей коррупции, — сказала Роксана.

— Коррупция носится в самом воздухе, которым мы дышим. Страна специализируется на превращении честных людей в жулье. Правильно, чиф?

— Ответ, к сожалению, да.

— Псу под хвост пошла страна. И не породистому псу, а шавкам.

— Может быть, коалиция БДП и Шив Сены исправит дело, — предположил Джал. — Мы должны дать им шанс.

Йезад засмеялся:

— А ядовитой змее ты тоже дал бы шанс, если бы нарвался на нее? Эти две партии и подначили индусских экстремистов на разрушение мечети Бабри Масджид.

— Да, но то было…

— А как насчет ненависти к меньшинствам, которую Шив Сена насаждает уже тридцать лет?