— Не такой уж я маленький!

Йезад полил из кувшина на руки детям, потом вымыл руки сам. Вытирали руки его носовым платком.

— Так, когда начнете кусти, никакой болтовни, никаких шуток, о’кей?

— Почему? — спросил Мурад.

— Потому, что в молитве вы разговариваете с Богом. Прерывать разговор — грубо.

Мурад сделал гримасу за спиной отца, чтобы показать Джехангиру, что не верит он во все эти штучки, просто делает папе приятное. Они вытащили рубашки из штанов, подтянули подолы к подбородкам и стали развязывать кусти.

Йезад следил, чтобы ритуал выполнялся полностью. Дети тоже искоса посматривали на отца, восхищаясь его умением обращаться с кусти длиной в девять футов. Так красиво это у него получалось, так элегантно двигались его пальцы, завязывая узлы, даже те, что за спиной.

Оставив обувь под скамейкой, они прошли внутрь храма, в безмятежную тишину, где огонь мерцал в раскаленных углях. Йезад преклонил колена перед святилищем, мальчики последовали его примеру. Он достал из нагрудного кармана сандал, чуть поколебавшись, положил руку Мурада на приношение и то же сделал с Джехангиром. Три руки опустили приношение на серебряный поднос.

Не поднимаясь с колен, Йезад взял щепоть пепла, растер на лбах сыновей, потом и на своем. Взял сыновей за плечи и пригнул вниз, пока они не коснулись лбами мраморного порога. Кланяясь огню, он шептал про себя: «О Дада Ормузд, благослови моих сыновей, пусть растут они здоровыми и честными, да будет воля твоя хранить всю нашу семью, и помоги мне исполнить волю твою…»

Он поднялся с колен, мальчики тоже. Пятясь в выходу, дети устроили гонку — кто быстрее пятится — и чуть не наткнулись на священника.

Это был все тот же старый дастурджи, рослый, худой, седобородый, который заговорил с Йезадом в его первый приход. Дастурджи придержал детей за руки и спросил:

— Хорошо молились, а? Не болтали?

Оба застенчиво кивнули.

Дастурджи засмеялся и обратился к Йезаду:

— Я всегда радуюсь юным лицам в храме.

И прошествовал дальше — служить огню.

Они вернулись на веранду и стали обуваться. Мурад заметил, что, если бы дастурджи был толстый и одет в красное, он вполне мог бы сойти за Санта — Клауса.

— А если бы Санта-Клаус сбросил вес и оделся в белое, он был бы похож на дастурджи, — сказал Йезад.

— Знаешь, папа, из-за чего я волновался?

— Из-за чего, Джехангла?

— Боялся, как бы не украли нашу обувь, пока мы в храме.

Йезад сказал, что в храме такое вряд ли может случиться, и спросил, понравилось ли им здесь.

— Да, — хором ответили они.

— Но было бы интересней, если бы подошли к большому афаргану и сами положили сандал в огонь, — сказал Мурад.

— Мне тоже приходило это в голову, когда я был в твоем возрасте.

МАСЛО, ДЖЕМ, печенье, баночки чатни, ачара и других маринадов, два пакета сев-гантия. В отдельном пакете апельсины и большая кисть белого винограда. Мурад с Джехангиром нетерпеливо опустошали большую сумку, раскладывали упаковки на обеденном столе, с блеском в глазах читая этикетки.

Нескрываемая радость детей подлила масла в огонь отцовского раздражения. Йезад догадался, что Роксана рассказала Джалу о ситуации с «Бомбейским спортом». Вот он и явился демонстрировать щедрость.

— Мы пока не зарегистрировались как нуждающиеся в благотворительности.

Джал прижал палец к слуховому аппарату, и Роксана с надеждой подумала, что брат не слышал.

Но он уловил конец фразы.

— Я принес это с любовью, — возразил он, настраивая приборчик. — Если же ты так воспринимаешь мой дар, то можно представить, как ты сурово судишь меня и Куми.

И покаянно добавил:

— Мы заслуживаем осуждения. За то, что перевезли папу к вам.

Эти слова он произнес тихо, чтобы не слышал Нариман.

— Ну, то был подарок с половинкой. Из тех даров, которые ломают людям жизнь.

— Не надо ссориться. — Роксана сделала жест в сторону дивана.

Джал сидел, сложив руки на коленях.

— Ты прав. Она… мы поступили ужасно.

— Она. Ты правильно сказал вначале — она.

— Но я позволил. Я позволил ей убедить меня. А должен был остановить ее.

— А ты мог?

Джал подумал.

— Нет, вряд ли. Она ведь была уверена, что папа несет ответственность за…

Он потряс головой, будто прогоняя воспоминания о тех злополучных годах.

— Насколько лучше было бы простить.

— Бедная, бедная Куми, — вздохнула Роксана. — Теперь уж не исправить.

Джал печально кивнул.

— Знаешь, я вчера разбирал кое-что в гостиной, убрал часть безделушек из горки. Мне вспомнился папин день рождения, и я подумал, что это был последний раз, когда мы всей семьей собрались там.

— И было хорошо, — сказал Йезад.

— По-моему, и Куми была довольна.

Его поддержали-конечно, она была довольна: и время провели хорошо, и обед она приготовила отличный.

— Она любила готовить. Я подумал вчера: а что нам мешало собираться чаще? Это было вполне возможно — и сейчас возможно, нам незачем жить, как мы жили прежде. Поверьте мне. А что касается папы…

Никто не сказал ни слова, пока Джал не продолжил:

— Поверьте мне, я сделаю так, что всем нам будет хорошо. Прошу вас, потерпите еще немного. Еще две недели.

Джал сдержал слово. Он вернулся через две недели и сказал, что у него хорошие новости. Все терпеливо ждали, пока он распечатывал свежие батарейки, ставил в слуховой аппарат. Защелкнув крышку, он включил аппарат и выровнял громкость.

— Давай угадаю, — предложил Йезад. — Ты нашел доктора с чудо-лекарством для Наримана.

Сарказм ничуть не задел Джала, который только улыбнулся.

— Извини, Йезад, но пока не существует лекарства от болезни Паркинсона. У меня есть вполне практический план. При условии, что вы оба согласны, что он вам подходит и вы готовы сотрудничать.

— Нет, ты слышишь, Рокси? Он нуждается в нашем сотрудничестве.

Роксана поджала губы — хорошо бы Йезаду выслушать Джала, зачем он поддразнивает его…

Но Джал сохранял невозмутимость. Он заговорил вполголоса. Чтобы не беспокоить Наримана.

— Помните, как я однажды прибежал к вам, когда Куми вконец извела меня? А вы так тепло меня встретили и сказали, что, если бы была у вас большая квартира, вы приютили бы меня?

У Йезада сердце упало. Неужели Джал хочет… Он внутренне сжался, но кивнул: да, он помнит тот вечер.

— У меня есть идея. Я ведь живу в большой квартире! А у вас слишком тесно для такой семьи, даже без папы. Моя квартира чересчур велика для одного человека.

Йезад опять настороженно кивнул.

Джал предлагал решить проблему всей семьи, включая, конечно, папу — все они переезжают в «Шато Фелисити». Так будет лучше для всех. И так они почтят и память Куми — после стольких несчастливых лет квартира послужит их общему счастью. А Куми там, на небесах, познав мудрость, которая дается смертью, безусловно, одобрит это решение.

— Ну, что я говорил? — воскликнул Йезад. — Разве я не говорил, что мы можем положиться на Джала? Счастье для всех — на руинах.

Но Джал не обижался. Конечно, квартира в жутком состоянии, не ремонтировалась десятилетиями. И ни у него, ни у них нет денег, чтобы привести ее в жилой вид.

— Рад, что ты это понимаешь, — сухо сказал Йезад.

— Но здесь нам на помощь приходит эта квартира. Пусть она маленькая, но поскольку район прекрасный, она стоит хороших денег. За нее можно выручить не меньше четырех миллионов.

— Сладкие мечты.

— Нет, сейчас такие цены. Я разговаривал со знакомыми брокерами.

— Ты оцениваешь мою квартиру, не сказав мне ни слова?

— Извини, Йезад, у меня не было выхода. Я же должен был узнать, насколько реалистичен мой план. Я не хотел приходить к вам с недопеченными идеями.

Йезад изменил тон:

— Четыре миллиона, серьезно?

— Минимум.

— Почти вдесятеро больше, чем папа заплатил за нее, — ахнула потрясенная Роксана.

— Часть этой суммы можно потратить на ремонт, а остальное инвестировать. Даже если положить на срочный вклад, то на проценты и вы сможете жить, и на папины нужды хватит — на сиделку, лекарства, хорошую кровать больничного типа. Мне ничего не нужно. Я только хочу, чтобы вы переехали в ту квартиру.