— Тихо, малец, — сказала маска.

В это мгновение Михаил резко развернулся, и прижимавший его к земле боец неуклюже полетел на землю, не выпуская из рук автомат. Вскочив на ноги, Миша одним ударом в челюсть вышиб из общего строя того, кто держал за воротник Тимофея, при этом успел перехватить мальчика левой рукой, не позволив ему упасть.

— Парня не трогайте, совсем озверели, — сказал он, отступая под наведенными на него стволами.

— Дяденьки, это мой друг! Не арестовывайте его! Он за тётеньку заступился, а теперь она орёт, что её сын бил! — снова заговорил Тимофей.

— Не того ты себе друга нашёл. Ты ему краденое продавал? — спросил командир, переведя взгляд на Михаила: — Резвый, отпусти пацана.

Тимофей впервые услышал кличку Михаила, которая, наверняка, тянулась за ним из тюремного прошлого.

— Ничего я не продавал! Он просто мой друг!

Миша слегка оттолкнул Тимофея в сторону:

— Иди, Тим, иди, а то хуже будет.

В тот же момент сбитый ранее с ног Михаилом омоновец снова ударил его прикладом, на этот раз прямо в лицо. Михаил рухнул как подкошенный и потерял сознание. Из обеих ноздрей выкатились струйки крови, губы были рассечены.

— Пакуйте, — приказал командир. — И пацана тоже!

— Мальчика вы никуда не повезёте.

Услышав знакомый голос, Тимофей оглянулся.

Со стороны заправки приближались Вячеслав Иванович и его водитель. Сумбурность и громкий ужас происходящего не позволили Тимофею задуматься над тем, откуда и зачем они здесь. Мысль: «Из-за меня!» молнией прошила затылок.

— Это ещё кто? — спросил, оглядываясь, командир.

— Я директор школы, где учится этот мальчик. Он поедет со мной. Вам напомнить процедуру общения правоохранительных органов с несовершеннолетними? — Вячеслав Иванович положил руку на плечо Тимофею, давая понять, что никуда его не отпустит. — Если будете настаивать, я поеду с ним. Ни на какие вопросы он отвечать не будет.

— Тьфу! Правозащитники хреновы! — выругался командир. — Да он нам и не нужен. У его друга, господин директор, послужной список и без того на «дцать» лет тянет. Так что не мешайте работать и валите отсюда со своим ученичком по-скорому, пока я не передумал. Хватит мне и без малолеток хлопот. Тоже мне — воспитатели, распустили всю страну.

Вячеслав Иванович повлёк Тимофея к школьной «Газели», но после этих слов обернулся и ответил:

— Страну не мы распустили, мы лишь пожинаем плоды. Вам бы хотелось, чтоб ваш ребенок попал в подобную переделку?

Командир снова сплюнул в сердцах на землю.

— Мой ребёнок?!.. — но не договорил, а только махнул рукой. — Да пошёл ты! — и сквозь зубы процедил: — Интеллигенция, блин...

Вячеслав Иванович осуждающе покачал головой, но предпочёл не продолжать перепалку. Дорогу им вдруг пересекла женщина, которую избивал собственный сын.

— Эх вы! — сквозь подступившие слёзы выдавил Тимоха. — Миша за вас заступился, а вы...

— Все вы бандиты! Все! Вас всех к стенке ставить надо! Почему это тебя отпустили? Ты с ним заодно!

Наверное, она не прекратила бы кричать, но тут к ней подошёл школьный водитель Андрей Николаевич и что-то тихо, но внушительно сказал на ухо. Услышав и переварив сказанное, женщина сама прикрыла разбитый рот рукой и с расширенными от ужаса глазами стала смотреть вслед уходящим. У самого автобуса Тимофей вдруг развернулся и побежал обратно.

— Вячеслав Иванович, они должны его отпустить! — на ходу говорил он. — Должны. Он же доброе дело делал!

В три шага его догнал Андрей Николаевич и обхватил с обеих сторон руками:

— Тише, парень. Ему уже точно не поможешь. Слышал, у них с ним старые счёты. Тише... Тише... Уймись... лучше потом его проведаешь, чем они нас всех вместе упакуют.

Но Тимофею удалось выскользнуть из его железных объятий и снова побежать в сторону, где уже усаживали в газель, согнув пополам, Михаила. Тот, заметив, напарника, подмигнул ему и крикнул:

— Тим, не надо сюда! Помни про свободу!

Дюжий омоновец стал вталкивать его в боковую дверь «Газели», но Миша вдруг выпрямился и попросил:

— Ну будь же ты человеком, дай два слова сказать!

Омоновец отступил на шаг, убрав руку с Мишиной головы и буркнув: «Порезче давай!».

— Тим! Я тут подумал, путешественники — это свободные люди. Понял?

Тимофей кивнул, потому что ответить он не мог: боялся заплакать, а показывать слёзы сейчас было никак нельзя. И не только из уважения к себе, но и из уважения к другу, которому сейчас было во сто крат хуже.

— И помни, что тебе отец про путешественников говорил! Поэтому — вскрой пуговицу. Она твоя. Тему понял?

Тимофей снова кивнул, хотя не совсем ещё понял, о чём сейчас говорил Михаил. Дверь «газели» ухнула и щелкнула задвижкой, мотор взревел, и машина с тонированными стеклами и красным щитом на борту повезла Михаила в печальную неизвестность.

17

— ...Когда от семьи изолировали мальчика-поваренка, друга Алексея, Леонида Седнева, все насторожились. В принципе, чувство смертельной угрозы не покидало Александру Фёдоровну ещё с того момента, как в Тобольск явился личный представитель Свердлова комиссар Яковлев. Это можно узнать из её дневника. Он привёз приказ о немедленном перевозе царской семьи в Екатеринбург. Алексей болел, и царица разрывалась между мужем и больным сыном. Но решила, что мужу она нужнее и поехала с ним. Может, надеялась, что в её присутствии его не посмеют расстрелять. Кстати, когда они на разбитых тарантасах добирались из Тобольска в Тюмень, в одной из деревень местный старичок узнал государя и спросил у комиссара с поклоном: «Паря, ты уж будь добр, скажи, Бога ради, куда это царя-батюшку везут? В Москву штоль?» «В Москву, в Москву, дедушка». Разумеется, комиссар никому не мог бы открыть всей правды. Но поразителен ответ деда: «Ну слава-те, Господи, теперь будет порядок». В советские времена это, конечно, объяснили бы наивным монархизмом. А вот сегодня картина выглядит немного по-другому...

— Да ты, Сергей Сергеевич, у нас тоже наивный монархист, — улыбнулся Вячеслав Иванович.

— Я не наивный, я сознательный, — поправил учитель истории.

Они сидели вчетвером поздно вечером в кабинете директора — Тимофей, Егор Семенович, Вячеслав Иванович и Сергей Сергеевич. На директорском столе лежала та самая пуговица. Историк рассказывал, что ему известно о расстреле царской семьи. Вячеслав Иванович «прицеливался» со всех сторон к пуговице, вокруг которой были разложены инструменты, остальные внимательно слушали.

— Примечательно, что большевики разыграли целую детективную историю: условный язык, передача приказов не напрямую, а через третьих лиц. Приказ о ликвидации Янкель Юровский получил шестнадцатого июля вечером из Перми. Не из Москвы, а из Перми! Вообще, если сопоставить все имеющиеся данные, то можно смело утверждать, что у нового правительства был абсолютно сатанинский, четко продуманный план уничтожения царской семьи. Причём всех без исключения. А в подвале ипатьевского дома расстреляли не только Романовых, но и доктора, лакея, комнатную девушку царицы, повара...

— Так и пролетариев, получается? — вскинул бровь Егор Семёнович.

— Получается, — кивнул Сергей Сергеевич, — правда, кто-нибудь может заявить, что это не пролетарии, а привилегированная прислуга, но, с моей точки зрения, это были преданные люди — в отличие от генералов, кичившихся своей храбростью и честью, но в одночасье изменивших своему государю и клятве. Это уж потом началось Белое движение... А тут победителей не было. Русские убивали русских на радость врагам России. Убийство царской семьи было не только подлым злодейством, политическим актом, оно носило и мистический характер... Никого, даже детей не пощадили. Между тем, сын самого Юровского дослужился до контрадмирала флота и очень гордился тем, что его отец расстреливал царскую семью. В июле 1918 года ему было чуть меньше, чем царевичу.

— Неужели никому не удалось спастись? — спросил погруженный в задумчивость Тимофей.