— Пойдем в лабораторию.

В лаборатории Сергей Павлович протянул Анатолию Китаеву служебное удостоверение Дорохова, по привычке оставленное им перед выполнением боевого задания. Раскрыв его, Китаев изменился в лице.

— Толик, я чуть позже тебе все объясню. Мне самому еще многое понять надо. Скажу одно — твой командир спасал тебя последние пять лет. Просто всему есть своя цена.

— Я на такую цену не согласен, — глухим голосом сказал Китаев, глядя на служебную фотографию.

— Приказы не обсуждают, старший лейтенант Китаев.

— Я майором демобилизовался. После ранения.

— Неважно. Командир приказал тебе жить. Долго жить.

— Это как-то связано с вашей лабораторией?

— М-да… — кивнул Кошкин, — еще два часа назад… Нет, пока я не готов, что-либо говорить. Мне нельзя сейчас пороть горячку, достаточно ее уже было. Я могу рассчитывать на твою помощь, Анатолий?

— Всегда.

— Тогда дай мне день или два, чтобы я подобно твоему командиру продумал план операции. Детально.

— Этот чертеж… Это же не ваши прибамбасы ракетные… — Китаев рассматривал прикрепленные на кульмане листы Дорохова. — Вот снайперская точка. Кто это рисовал? Местность…

— Та самая, — кивнул Сергей Павлович, — но дай мне немного времени. Если у смерти могут выигрывать врачи, могут приказывать ей святые, может, и старый советский инженер на что-нибудь сгодится.

— У меня, честно говоря, башка раскалывается. Я как будто за пару минут целую жизнь прожил. Пока рассказывал, все явственно так вспомнил. — Китаев вопросительно посмотрел на Сергея Павловича.

— Так оно и есть.

«Эх, сколько вас, майоров неприкаянных, по земле русской бродит, — думал про Китаева и Дорохова Кошкин, неровно вышагивая по ночной улице (нужно было поймать такси, а он просто шел на автопилоте в сторону своего дома), — и здоровые сорокалетние мужики, сломанные уже, и этой своей надломленностью, наоборот, сильные. Сильнее, во всяком случае, слюнявых интеллигентиков, сильнее голубоватых журналюг и синеватых министров, сильнее инфантильных европейцев и не в меру жизнерадостных американцев, кровожадных азиатов и тщедушных монголоидов, но слабее самих себя… Слабее вездесущей водки и хандры. Неизжитое веками мессианство не дает им покоя, а заряд пассионарности иссяк, Евразия тлеет, и на просторах ее десятки раз обманутый народ».

На входе во двор его окликнули:

— Сергей Павлович, одну минуту, можно вас…

Автопилот завис. Кошкин посмотрел в сторону черной лаковой иномарки, сиявшей отмытостью и чужеродными раскосыми фарами. От нее браво двинулся к нему молодой человек со страниц какого-нибудь престижного журнала. Черный стильный костюм отливал лаком даже ночью.

— Сергей Павлович, извините, я к вам по поручению Владимира Юрьевича, думал, не дождусь уже, он очень просил вас встретится с ним в клубе «Эльдорадо», будет ждать вас там вплоть до двух часов ночи… — и замер, настороженно выжидая.

— Что-то случилось? Может, с Виталием?

— Ничего такого мне не сообщали, просили только о встрече.

Кошкин посмотрел на часы: до двух оставалось тридцать пять минут.

— Я потом привезу вас домой, — прочитал его мысли курьер. — Меня зовут Андрей. Я водитель Владимира Юрьевича.

— А я думал — телохранитель, — высказал свои обоснованные соображения Сергей Павлович.

— Это уже по совместительству. Там без меня хватает, — и предупредительно открыл перед Кошкиным дверцу «лексуса». Последнему же пришлось сделать вид, что это для него обычная процедура.

Клуб «Эльдорадо», где обычно тусовались известные бандиты и бизнесмены, находился на другом конце города, но Андрей превратил машину в пулю, которая пронеслась по ночным улицам, презирая светофоры и знаки, встречных и поперечных, и через пять с лишним минут доставила Сергея Павловича к сияющему неонами крыльцу престижного клуба. Мордовороты на входе молча кивнули Андрею, и пропустили Кошкина внутрь, где у него мгновенно закружилась голова. Играла музыка, похожая на однообразный электронный чес, этакая смесь морзянки и тамтамов. Длинноногие девушки в трусиках танго (и только в них) плавали по залу с разносами, одаривая посетителей напитками и угодливыми улыбками, некоторые из них сидели на коленях у крутолобых лысеющих русских джентльменов, промышляя руками у них под рубашкой, а то и в штанах, на что те старательно не обращали внимания. Над всем этим плыло дымчатое марево различных видов табака, запаха яств, пота, дезодорантов и дорогого парфюма, отчего могло показаться, что здесь вовсю идет процесс фумигации. Одна из алкогольных наяд одарила Кошкина огромным бокалом с каким-то коктейлем и взяла под локоток:

— Вас ждут, я провожу.

Водитель Андрей исчез, и Сергею Павловичу ничего не оставалось, как последовать за юной официанткой, чуть покусывая свою губу, от желания внимательно изучить ее весьма недурственную грудь, которая благодаря ее десятисантиметровым каблукам и метровым ножкам, маячила перед его глазами, когда она шептала ему какие-то правила заведения. Она проводила его до отдельного кабинета, у дверей которого многообещающе чмокнула конструктора в щечку. И Кошкин с бокалом оказался на пороге небольшой комнаты, обитой темно-зеленой тканью, и увидел Рузского, сидящего за стеклянным (почти журнальным) столиком в обществе чашки кофе, сигарет, бутылки «Арарата», нескольких газет и блокнота с ручкой. Интимная обстановка была подкреплена, кроме описанного, двумя огромными кожаными креслами, в одном из которых «утонул» Рузский.

Сергей Павлович был явно удивлен.

— Рассчитывали увидеть здесь полный бардак? — догадался Рузский. — Напрасно. Я брезгливый, чистоплотный и очень люблю… — Он немного подумал, но все-таки сказал, — Нашу жену. Именно поэтому я имел наглость пригласить вас для разговора. Вас это, конечно, не радует.

— Меня радует, что ничего не случилось.

— Присаживайтесь, — Владимир Юрьевич не сдержал улыбку: Кошкин с бокалом в руке, сбившимся набок галстуке и ярким отпечатком губ наяды на щеке выглядел весьма комично.

Кошкин это понял и, прежде чем сесть, осмотрел себя с ног до груди, поправил галстук, Рузский протянул ему салфетку.

— Помада… Ох уж эти нимфетки. Полагаю, она рассчитывает срубить с вас сотню долларов этой ночью, видимо, почувствовала какой-то интерес, от вас исходящий.

— Наверное, — не стал кривить душой Кошкин, — грудь у нее великолепная, куда ж деваться, если тебе такое под нос суют.

— Никаких проблем, ваше малейшее желание будет удовлетворено и оплачено.

— Спасибо, конечно, но позвали вы меня явно не для того, чтобы удовлетворять и оплачивать мои желания.

— Разумеется, хотя основная часть разговора не отменяет развлекательную. Коньяк?

— Давайте уж. Я коктейли не пью. И, честно говоря, вообще пить не хотел, но последнее время в меня просто вливают, как в бочку, а я не имею сил и желания сопротивляться.

— Обмываете гениальное изобретение? — перешел сразу к делу Владимир Юрьевич, разливая коньяк. — Кофе, бутерброды, салат, горячее?

— Всего понемногу, — согласился Сергей Павлович, который только сейчас вспомнил, что не обедал и не ужинал.

Рузский нажал кнопку на подлокотнике кресла.

— Сейчас принесут. Не возражаете против банального «столичного», свинины, запеченной с сыром и большой кружки «мокка», я уж на свой вкус заранее заказал, так бы ждать пришлось?..

— Не возражаю. Значит, Лена вам уже рассказала…

— О машине времени?

— Не нравится мне это название, но пусть будет так, лучше я пока не придумал. Вторично получается.

— Где уж там вторично! Кому это еще удалось? Если все это правда, то это самое яркое изобретение со времен атомной бомбы или лазера.

— Да бросьте вы, тут людей клонируют, как штамповки, а я всего-навсего сделал маломощный опытный образец.

— Но, позвольте, от опытного образца при достойном финансировании один шаг до полноценного агрегата!

— Агрегат… Ваш-то какой в этом интерес?