— Ну, знаете, я мог бы начать наш разговор с претензий по поводу того, что вы пытаетесь отбить у меня законную жену, или, считаете, не имею морального права?

— Имеете… Честно говоря, я уже сожалею о своем безумном поступке. Не надо было ее тревожить. Тем более, что она полностью погружена в свою новую жизнь, и, как я понял, любит вас.

— Мне приятно это слышать, Сергей Павлович, хотя, думаю, вам нелегко откровенничать на эту тему, но позволю себе заметить: я не отбивал ее у вас, она была свободна.

— Я помню…

Кошкин не договорил, в комнату, как кошки, вошли сразу две наяды с разносами. Помимо перечисленных Рузским яств, на столе появились фрукты, сок и маринованные вешенки, которые Владимир Юрьевич сразу пододвинул на свою сторону. Видимо, был любителем грибов. Девушки справились, не желают ли господа еще чего-нибудь, на что Рузский слегка раздраженно отмахнулся, и они также быстро исчезли.

— Над чем вы сейчас работаете? — продолжил разговор Владимир Юрьевич, когда они выпили и наполовину опустошили салатницы.

— Военная тайна, — без иронии ответил Кошкин.

— Совсем?

— Дорабатываем ракету с изменяемой траекторией полета.

— Что, уже и такие есть?

— Были бы еще раньше, если б последние десять лет было упомянутое вами достойное финансирование.

— И я об этом, — понимающе улыбнулся Рузский, наливая по второй, — я хочу сделать вам деловое предложение.

— Я смотрел как-то фильм, хотя у меня нет времени дружить с телевизором, но этот фильм посмотрел от начала до конца. Наш, российский. Сюжет таков: девяностые годы, жалкому эмигранту-пьянице достается в наследство чемодан с советскими рублями и машина времени от гениального дедушки. Бывшая женушка сдает его с потрохами мужу-бандиту-коммерсанту.

— Прямо-таки знак равенства… коммерсант — бандит.

— Ну, сами знаете, в восьмидесяти процентах из ста. Так вот, алкоголик этот таскает из советских времен золото и продает. Там на него охотится КГБ, здесь — бандиты, там еще, к тому же, у него любовь… В результате его и девушку обложили со всех сторон. Так что, Владимир Юрьевич, вы предлагаете мне банальный сценарий.

— Да мне не надо золота! — нарочито отмахнулся Рузский. — Это уже пройденный этап. Нельзя бесконечно богатеть, можно лопнуть. Да и не дадут выпрыгнуть выше отведенной ниши. Это я вам честно и без обиняков докладываю. Не-да-дут! И хорошо если только без штанов останешься, а не под мраморной плитой. Все уже поделено и распределено. Войны за передел порицаются, а агрессоры наталкиваются на мощную систему коллективной безопасности.

— Тогда в чем ваш интерес?

— Допустим, хочу быть сопричастным гениальному проекту. Только не ищите за моей спиной тень Герострата. Ничего подобного. Но, разумеется, как всякий прагматичный человек, я рассчитывал бы как на моральные, так и на некоторые материальные дивиденды. Тем более, что мало кому из коммерсантов средней руки удается завязаться с оборонкой. А это в наше условно стабильное время всегда верный кусок хлеба. Позволю себе напомнить вам, что значительная часть этого ломтя достанется в обязательном порядке Виталию.

Кошкин замер с вилкой у рта. Напоминание о сыне болезненно его укололо.

— О! О! О! Только не примите за упрек или форму шантажа! — натурально испугался Рузский, поняв, что ляпнул не то.

— Не приму, — задумчиво согласился Кошкин.

— Вы же понимаете, Бог каждому из нас дал свое. Вы родились, чтобы держать в руках карандаш и паяльник, а я — калькулятор, счета-фактуры и накладные…

— И пистолет, — добавил Сергей Павлович.

— Не скрою, приходилось, — невозмутимо продолжил Рузский, — в средние века все бегали с мечами и кинжалами, перераспределяя собственность, и никого это не смущало.

— Да, похоже, мы вернулись в пещерные времена, как будто сработала огромная машина времени…

— Ну, если так, то точнее будет сказать, что качнулся маятник истории, причем качнулся он еще в начале двадцатого века. И качнулся так, что снес по пути десятки миллионов человек.

— Чего же вы хотите от прошлого?

— Упаси Бог! От прошлого я ничего не хочу. С прошлым все ясно. Пусть туда смотрят историки. Меня, Сергей Павлович, больше интересует будущее. Прогнозы, новые технологии, расстановка политических сил. При этом меня интересует обозримое будущее. Я так понимаю, перемещаться туда вы еще не пробовали?

— Не пробовал.

Бутылка коньяка кончилась как-то быстро, но, видимо, это был настоящий коньяк, от которого внутри разливается приятное тепло, а голова не становится похожей на мешок с цементом, который вот-вот превратится в коллоидный раствор. Кошкину, не взирая на легкую неприязнь к собеседнику, было хорошо и уютно. И он позволил себе высказать некоторые соображения по поводу путешествий в будущее.

— Знаете, Владимир Юрьевич, я не признаю эйнштейновских предположений по поводу парадоксов времени, но, полагаю, заглядывать в будущее намного опаснее, чем лезть в прошлое. Как человек верующий, я считаю, Бог дает дар провидения только своим величайшим святым. А мы хотим, походя, подсмотреть в замочную скважину. Как бы глаз в таком деле не потерять.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского… Кстати, как насчет продолжения банкета? Коньяк, или сменим тему?

— Лучше тот же коньяк, — согласился Кошкин. — И пусть еще лимончик порежут.

Тут же появились наяды, приняли заказ, а через пару минут его выполнили. Рузский засунул обеим за лямочки трусиков зеленые купюры, отчего наяды коньячной реки мяукнули, как кошки, обласканные добрым хозяином.

— Я, Сергей Павлович, предлагаю вам полноценное сотрудничество. Если нужно, готов предоставить площади, построить научный центр, обеспечить всем необходимым. Но, разумеется, в обмен я попрошу, чтобы над всем делом сиял знак моего холдинга, а также пожелаю выполнения некоторых личных заданий в этом самом обозримом будущем. Смею предположить, что государственное финансирование будет не таким обильным и, главное, не таким быстрым. Более того, вас, скорее всего, засекретят настолько, что вы забудете собственное имя и домашний адрес. Помимо прочего, я гарантирую вам максимальную защиту, вас будут охранять не хуже, чем меня. Подумайте, я не рассчитываю на быстрое согласие. Тем более что у вас есть все основания меня если уж не ненавидеть, то хотя бы недолюбливать. Подумайте…

— Подумаю… Во всяком случае, обещание меня ни к чему не обязывает, а последние годы научили, что отказываться от помощи неразумно и непрактично.

— Можно считать это предварительным согласованием? — лучезарно улыбнулся Владимир Юрьевич, щедро наливая из второй бутылки.

Изобретатель печально вздохнул, наблюдая за этим процессом. Шел третий час ночи.

Утром Кошкин проснулся за минуту до телефонного звонка, как по наитию. За эту минуту он успел оценить свое состояние. Похмельного синдрома в его ярких проявлениях не было, а вот провал памяти присутствовал. Кроме него все измученные внутренности Сергея Павловича были заполнены тревожно гудящей пустотой. Прошло несколько секунд после пробуждения, и он испытал такое чувство одиночества, что чуть не заплакал. Напрягая память, он вылавливал из нее обрывки прошедшей ночи. Разговор с Рузским, потом появление наяд, какая-то глупая музыка… Точно! Наяды танцевали, и Кошкину хотелось сразу обеих. Что было дальше? Как же он оказался дома?

Поиск ответа на этот резонный вопрос был прерван телефонным звонком. Но говорить Кошкин пока не мог, требовалась санация рта, поэтому он добрел до холодильника, в запущенной утробе которого скучала бутылка минеральной воды. Поглощая ее крупными глотками, обливаясь, Сергей Павлович снял трубку и услышал хрипловатый голос Марченко.

— Сережа, ты сегодня на работу собираешься? Что у тебя случилось? Раньше ты никогда не опаздывал.

Кошкин, наморщив лоб, взглянул на циферблат настенных часов. Было около одиннадцати.

— Михал Иваныч, я вчера имел честь получать предложения о сотрудничестве от деловой элиты нашего города. Предложения сопровождались обильными возлияниями, извините.