Школьная жизнь шла спокойно, повинуясь размеренному ритму давно заведенного порядка. Но однажды произошло событие, историческое для коллежа. Для Жореса оно закончилось триумфом, как бы предвосхитившим судьбу будущего великого оратора.

В этот день супрефект Тарна, дом которого стоял рядом с коллежем, испытывал истинную радость. Наконец-то он отомстит этому шумному заведению, обитатели которого вечно докучали ему, забрасывая свой мяч в его сад. Он мог заранее предупредить директора, что новый префект департамента решил посетить главное учебное заведение Кастра. Но чиновник злорадно сказал об этом лишь за час до визита, повергнув в панику всех педагогов. Каким образом сохранить репутацию коллежа в глазах представителя высшей власти, если для подготовки достойной встречи оставалось так мало времени?

Только преподаватель риторики Жерма сохранил полное присутствие духа. Он сразу вспомнил о недавнем успехе своего самого способного ученика, вызвавшего аплодисменты класса «Речью Верцингеторига, обращенной к Цезарю». Вообще-то великий вождь древних галлов не произносил никакой речи, когда он вынужден был сдаться римскому полководцу. Он лишь подъехал на коне к возвышению, на котором сидел Цезарь, сорвал с себя роскошные доспехи и смиренно сел у ног победителя, пока не был заключен под стражу. Но почему не приукрасить историю, особенно с учебной целью и ради воспитания патриотических чувств учеников? Жорес блестяще справился со своей задачей и сразу приобрел репутацию самого красноречивого ученика. Поэтому его немедленно вызвали и, посадив в кабинет директора, велели приготовить приветственную речь.

Когда господин префект в мундире, расшитом серебром от каблуков до треуголки, быстро и торжественно вступил в школу, его встретили 150 учеников и десятка два дрожащих преподавателей. Объявили, что приветствие префекту прочитает ученик класса риторики Жан Жорес. Из рядов вышел и неуклюжей крестьянской походкой направился к высокому гостю светло-рыжий коренастый мальчуган с листками бумаги в руке. Но, о ужас! Неужели у него нет штанов приличнее? А туфли! Они были перевязаны веревочками. Удивленный чиновник внимательно его рассматривал и, улыбаясь, приготовился слушать.

Маленький оратор заговорил. Его голос сначала звучал глухо и робко. Но, сказав несколько фраз, он воодушевился, глаза загорелись, и речь — уверенная, стройная, умная — полилась свободно. Конечно, не обошлось без привычных латинизмов. Но в целом это было так ярко и оригинально, что слушатели перестали замечать невзрачный вид ученика, а сам он так и не заглянул ни разу в свой текст…

— Поздравляю вас, профессор, с прекрасной речью, — сказал довольный префект, пожимая руку месье Жерма.

— Речь не моя, — отвечал преподаватель риторики. — Ее составил сам молодой Жорес.

Когда префект узнал, что он к тому же родственник адмирала и сенатора Жореса, то его удовольствие стало еще более полным. При случае будет приятный повод завести беседу с сенатором от своего департамента. Префект приказал директору удвоить обычный отдых учеников. Красноречие сверстника принесло им два дня свободы вместо одного. Теперь уже далеко за стенами школы часто говорили, что у этого мальчишки с фермы Федиаль язык действительно здорово подвешен.

Жан — признанная гордость коллежа. Его рвение порой даже вызывает раздражение некоторых преподавателей; он задает слишком много вопросов, и ему не раз приходилось выслушивать замечания:

— Придерживайтесь программы!

Жан и его младший брат Луи монополизировали все награды, раздававшиеся в конце учебного года. Правда, Луи не отличался такой страстью в учебе, как Жан. Но старший одновременно со своей программой проходил программу Рыжего. Он читал ему целые курсы лекций. Луи не любил истории и литературы, но Жан преодолевал эту неприязнь и тянул за собой брата. Зато благодаря этому он изучал математику, которой не было в классе риторики. Ведь Луи готовил себя к морской службе. Карьера двух адмиралов из семьи Жореса была заманчивым примером. Привлекала и перспектива близкой и реальной материальной обеспеченности. Что касается Жана, то он не думал об этом; его «практичность» не шла дальше неутолимой жажды знаний. Но это была та самая непрактичность, которая создает людей выдающихся.

Наибольшей удачей, которая выпала на долю Жореса в коллеже Кастра, была, однако, не многочисленная коллекция наград: за успехи. Такой удачей оказался счастливый случай, открывший Жану дорогу к университетскому образованию. Однажды директор церемонно ввел в класс маленького сухого старичка с птичьей шеей, говорившего тонким голоском. Это был Феликс Дельтур, инспектор министерства просвещения, автор известных трудов по греческой и римской литературе, обладатель премии академии за сочинение о Расине. Он любил посещать провинциальные коллежи и лично экзаменовать учеников. Он искал таланты, как охотник преследует дичь, чтобы обогатить ими университет. Дельтур и на этот раз с интересом вглядывался в лица учеников. Вдруг из латинской книги, которую он взял со стола преподавателя, выпал лист бумаги. Инспектор стал его читать и, прочитав до конца, быстро спросил преподавателя:

— Кто писал этот текст?

— Ученик Жорес, который находится здесь, — ответил Жерна, узнав автора по почерку.

Жорес, повинуясь знаку преподавателя, испуганно встал и подошел к столу. Он ожидал замечания за неаккуратность. Но инспектор улыбался, перечитывая текст еще раз, и, протягивая его владельцу, заметил:

— У вас, мой друг, наверное, есть планы на будущее, поскольку вы так хорошо пишете на языке Цицерона?

— Когда я получу степень бакалавра, — бормотал Жан, — я буду сдавать экзамен, чтобы занять должность на почте в Тарне.

— Вот как! — изумился инспектор. — Нет, это расточительство… Но мы еще поговорим о вашем будущем. Идите на место.

В кабинете директора Дельтур, собрав преподавателей, расспрашивал их о Жоресе, внимательно просматривал его тетради, а потом велел позвать этого лучшего, по общему мнению, ученика. Он два часа беседовал с ним.

— Все говорит о вашем предназначении, — закончил беседу инспектор. — Поэтому после коллежа вы поедете в Париж и потом поступите в Высшую нормальную школу.

— Но у моих родителей нет денег.

— Я помогу вам получить стипендию. Вашей матери будет гораздо приятнее видеть вас не почтовым чиновником, а профессором университета.

Отослав затем Жана собирать книги и тетради, Дельтур сказал директору коллежа:

— Я никогда не встречал ребенка, обладающего таким сочетанием интеллектуальных способностей. Я займусь им… Меня особенно трогает его образцовая набожность.

О ирония судьбы! Старый Дельтур был поражен набожностью Жореса! Мог ли он думать, что доживет до того дня, когда Жорес поразит его своей революционностью и беспощадной борьбой против всего, что было так близко сердцу этого старого консерватора? Крайний клерикал и монархист, мечтавший о реставрации на троне Франции принца Орлеанского дома, оказался благодетелем и воспитателем будущего великого социалиста. Поистине это тот случай, когда нельзя не вспомнить старого изречения о том, что ни одно благодеяние не остается безнаказанным! Но до этого пока далеко, и еще не один год Жан будет радовать своего покровителя блистательными успехами в учебе.

…Старик не на шутку увлекся Жаном и не поленился в тот же день отправиться с ним на ферму Федиаль, чтобы познакомиться с его родителями. Аделаида без всякого удивления выслушала похвалы Жану из уст генерального инспектора. Нет такой матери, которую требовалось бы долго убеждать поверить в исключительные качества ее сына. Тем более что она уже не раз и раньше наслаждалась восторгами знакомых и соседей по поводу успехов Жанно. Отец высказал лишь тревогу, что Париж опасный город для юноши. Но Дельтур быстро успокоил его: он возьмет на себя ответственность за Жана, свободное время мальчик будет проводить в его доме. Федиаль и ее обитатели понравились Дельтуру. Его не могла не расположить и другая деталь: он понял, что Жюль Жорес тоже орлеанист; над его постелью висел портрет Генриха V, тогдашней надежды монархистов.