Вскоре выяснилось, что завидовать Лизаветиной «взрослой жизни» было рановато. В провинции слухи распространяются быстро. В мае Леонид Евгеньевич как-то тихо исчез из города, а вероломно брошенной и как-то внезапно повзрослевшей Лизе ничего не оставалось, как, сдав школьные экзамены, отправляться поступать в медицинский институт. Родители девочки были весьма уважаемыми в городе врачами и надеялись, что Лиза продолжит семейную традицию. Одно утешало: Лиза с Настей отправились в Петербург вместе, однако задержаться там суждено было только Насте.

Выйдя с экзамена по биологии, Лиза сообщила поджидавшей ее подруге, что точно провалилась.

— Мне попался вопрос про рыб. Экзаменаторша спрашивает: а какие у рыб есть плавники? Откуда же я знаю! Ну, думаю, раз есть спина, значит, спинной плавник есть. Она кивает. Потом я еще назвала хвостовой, боковые, и тот, что на животе, и еще, говорю, головной. Тетка эта на меня так странно смотрит. «Какой-какой?» — спрашивает. Ну, я думаю, значит, на голове плавник по-другому называется, и ляпнула: гребенной. В смысле от слова «гребень». Она меня и выгнала. Все, пролетела я. Вернусь домой. Поступлю там в медучилище. А чего еще делать? Так что, Настасья, учись за двоих!

Прощаясь возле поезда, который должен был увезти Лизу в родные пенаты, Настя заплакала. Лизавета, шмыгнув носом, хлопнула подругу по плечу:

— Не унывай! Будем ездить друг к другу. — Потом добавила, вздохнув: — Настька, не будь такой дурой, как я, мужикам особо не верь.

Лиза быстро поднялась в вагон и помахала рукой. Только оставшись в одиночестве на перроне, Настя впервые осознала, как тяжело было подруге пережить крушение своего первого чувства. Ей вдруг захотелось бежать за поездом, просить прощения у Лизы за свой эгоизм, ведь подруга ни разу не пожаловалась на то, как тяжело ей приходится, а Настасья, увлеченная своим будущим, не замечала этого. Но Настя ни минуты не сомневалась, что ее Лизка просто скажет в ответ: «И чего неслась? Брось! Это все ерунда. Уж чего-чего, а мужчин на наш век хватит!»

Настя вытерла слезы и зашагала к зданию вокзала, к новой, столичной, жизни.

Глава 2. Столичная жизнь

Студенческие годы подобны карусели. Каждый ребёнок, впервые садясь на нелепо раскрашенную лошадку, считает ее самой красивой, быстрой и чудесной в мире. Замирая от восхищения, он пролетает круг за кругом, то бесстрашно отпуская руки, то снова вцепившись в деревянную гриву, чтобы не вылететь с аттракциона. Потом постоянное мелькание окружающих лиц и пронизанных солнцем крон деревьев надоедает. Самолетики, кареты, олени, медведи уже не кажутся такими уж привлекательными, от вечного круженья подступает тошнота, и хочется остановить круговорот и встать наконец на твердую землю. Так и полувзрослая студенческая жизнь увлекает сначала лихой сменой впечатлений. От ночных посиделок с неистовыми спорами о жизни под неизбежную водку к утренним лекциям, от долгих прогулок и театральных премьер, увиденных с галерки, к сумасшедшей зубрежке в конце семестра, необходимой, чтобы не вылететь из стремительно мчащегося потока. Потом суета общей жизни начинает утомлять, наступает период серьезных занятий, проходят первые влюбленности, приходит пора студенческих свадеб, знания становятся важнее факта сдачи экзамена, возникает настоящий интерес к будущей профессии. Карусель замедляет свой бег, оставляя вчерашних студентов провожать взглядом ярких лошадок и картонные самолетики последнего беззаботного периода их жизни.

Настя пережила все этапы карусельного студенческого бытия. Были и конспекты, лихорадочно читаемые в последнюю ночь перед экзаменом, и долгие прогулки с серьезным однокурсником, и первая студенческая любовь со всеми ее непременными атрибутами: бурными ссорами, быстрыми примирениями, ревностью, первым опытом любви физической и, наконец, расставанием. Была эта любовь короткая, жаркая, легкая, как летний ливень, и по прошествии лет осталось у Насти от нее ощущение свободы и благодарности к приятному парню Вадиму, ставшему ее первым мужчиной.

Училась Настя серьезно, рано определилась с будущей специализацией, подрабатывала в службе телефона доверия и даже стала посещать семинары для старшекурсников и аспирантов. Здесь-то ее и заметил профессор Николаев, видный ученый, специализирующийся на изучении скрытых психологических возможностей личности. За глаза студенты звали его Телепатом. Николаев предложил нерешительной Насте поступать в аспирантуру, отметив ее заинтересованность в предмете, умение быстро и точно отыскать ключевые моменты в любой предлагаемой ситуации и нестандартные подходы к ее разрешению. Настя была в полном восторге, наконец-то сбывалась ее мечта. Она будет работать с самим Николаевым!

— И какой он из себя? — первое, что спросила у нее по телефону Лиза, когда подруга поделилась своей новостью.

— Какой? — Настя вдруг задумалась. — А знаешь, он очень симпатичный. Высокий такой, с сединой, и глаза синие, а со спины смотрится как мальчишка. Сутулится.

— Эй, а ты, часом, не влюбилась? Он женат? — деловито поинтересовалась Лиза.

— Лизка, брось! Какая разница! Я же за него не замуж иду, а работать вместе буду!

— Ох, подруга! — Настя готова была поклясться, что Лиза укоризненно покачала головой. — Всегда надо задумываться о будущем!

— Да ладно! — беспечно отмахнулась Настя.

Все время студенчества подруги старались не терять друг друга из виду. Лиза продолжала жить в их родном городке. Закончив медицинское училище, она работала операционной сестрой и из-под маски старательно строила глазки главному хирургу клиники, «потрясающему холостяку», по ее собственному признанию.

— Когда он просит подать какой-то инструмент, я готова тут же отдать ему все! — смеялась Лиза. — Вот увидишь, скоро он посмотрит на меня совсем иначе!

— Подумай лучше о пациенте, который будет лежать в это время на операционном столе! — улыбнулась в ответ Настя.

Для нее теперь начиналась совсем другая жизнь.

Профессор Станислав Николаев стал брать свою новую аспирантку на серьезные научные конференции, представлял нужным людям, доверял делать важные доклады, подолгу обсуждал с Настей сложные профессиональные вопросы. Они прекрасно понимали друг друга во всем, и девушка с восторгом и страхом чувствовала, как все тоньше и тоньше становится грань, отделяющая в ее душе просто теплые, дружеские чувства к учителю и неизбежную влюбленность в эффектного элегантного мужчину, каким был Николаев. Она все еще находилась в состоянии предчувствия, зарождения любви, сопротивляясь надвигающемуся чувству и в то же время всем сердцем желая его.

Словно отвечая Настиным настроениям, вступала в свои права непредсказуемая питерская весна, с льдисто-снежным месивом на тротуарах, угрожающими жизни сосульками на крышах, серенадами тощих котов и ослепительно-яркими проблесками солнца, играющего на влажных сахарных обломках льдин в Неве. Как-то сереющим вечером Настя с Николаевым вышли из университета, и профессор предложил пройтись немного пешком по набережной.

— Воздух, — говорил он, — почувствуйте, Настенька. Такого весеннего воздуха, как у нас, нет нигде. Разве только еще в Париже. Это необыкновенный воздух, его можно пить. — В этот романтический момент Настя, на редкость некстати, споткнулась и наступила прямо в огромную лужу, чуть замаскированную сверху влажным снегом. Легкий ботиночек сразу промок, и Настя поморщилась, чувствуя, как холодная вода подбирается к пальцам.

— О! — покачал головой Николаев. — Пожалуй, нам придется пить не воздух. Мы немедленно идем ко мне, я должен спасти вас от простуды! — Он улыбался, улыбнулась и Настя. Именно в этот момент она поняла, что переступила грань, разделяющую жизнь на «до» и «после» любви.

Николаев жил недалеко от университета, в старом доме, где в подъезде постоянно пахло сыростью и кошками. Прихожая его квартиры показалась Насте огромной. Гардероб, стоящий у стены, низкий диванчик у самой двери, стойка для зонтиков и обуви — все вещи были старинными, но прекрасно отреставрированными. Настю удивило, что даже здесь, в прихожей, стоял изумительный аромат свежемолотого кофе. Все ее чувства резко обострились, она чувствовала малейшие нюансы запахов и звуков чужого жилища. Нервы девушки были напряжены, сердце билось неровными толчками где-то у горла. Хорошо, что Николаев молчал, Насте казалось, что сейчас она не смогла бы произнести ни слова.